Джексон не сомневался.
Рики вручила ему ноут и телефон дочери, и теперь Джексон прикидывался Хлои, чтобы заловить Юэна. Окучивание наоборот в странном мире темной справедливости[78].
– Возьмете его – сразу отдайте мне, – проинструктировала Рики.
Джексон ничего не имел против провокаций – они составляли львиную долю его бизнеса, – и против удаления с улиц очередного извращенца он тоже ничего не имел, но вот насчет отдать – большой вопрос. Он же не виджиланте, ну правда, честное слово, хотя его представления о добре и зле и не всегда совпадают с принятой практикой правоприменения. Иными словами, закон Джексон нарушал. И не раз. Во имя добра.
Пусть Юэн – прискорбный обсос, но хочет ли Джексон отвечать за то, что Юэна измочалят в кровищу – а может, и того хуже – отец Хлои и его подпольные дружбаны? Если рандеву с Юэном состоится, Джексон планировал рискнуть, навлечь на себя гнев местной мафии, произвести гражданский арест, а затем позвонить в полицию – и пускай закон примет Юэна в свои хладные мертвые объятья.
Будем надеяться, все разрешится уже сегодня в четыре часа дня, когда у них назначено «свидание».
Джексон сварил себе кофе на «Аге» не без помощи верного старого друга, кофеварки «Бьялетти», и сел под утренним солнышком на скамейке за дверью. Пришкандыбала Дидона и растянулась у его ног на газончике. Джексон почесал ее за левым ухом – ей так больше всего нравится, – и шерсть у нее вдоль хребта встала дыбом.
(– А ты встаешь дыбом, если я чешу за твоим ухом? – спросила Татьяна.
С Дидоной она знакома. Говорила, что любит собак. Когда она была «маленький ребенок», выступала с собачьей труппой.
– Мы вместе показывали шуры-муры, – сказала она Джексону.
– Фокусы-покусы, – поправил он.
– Неважно.)
Джексон праздно гадал, как там Винс. Фамилия всплыла не сразу – пришлось перебирать по алфавиту все на «А», пока не добрался до «Й». Айвс. Сент-Айвс, подумал он, в честь святой Ии. В Корнуолле Джексон никогда не бывал – на карте Великобритании оставались крупные белые пятна, которые он не исследовал. (Лестершир – загадка. Саффолк – то же самое. И, будем честны, масса других районов.) Может, стоит поездить. Большое путешествие по королевству. Может, и Сент-Мэри-Мид найдется, если хорошенько поискать.
Винс Айвс, вероятно, никакой не святой, но и на грешника вроде не похож. Хотя кто знает?
Сверзиться с утеса – не каждый день такая радость. По счастью, выяснилось, что чуть ниже имеется удобная спасительная полка в пологой скале, и пролетели они всего несколько футов – хотя оба орали так, что могли запустить лавину, – а потом сползли и застыли в считаных дюймах от края.
Да ебаный же в рот, думал Джексон, лежа на спине и глядя в темнеющее небо. Сердце колотилось, как после спринта, и «старые» колени в очередной раз не возблагодарили судьбу, нещадно грохнувшись о камень. Джексон не без труда сел и сказал стоявшему, а ныне лежащему человеку:
– Там ниже голая скала, и второй раз я вашей акробатике мешать не стану. Все ясно?
Мужику хватило совести устыдиться.
Раз человеку жизнь не мила, рассудил Джексон, разумно, пожалуй, увести его подальше от обрыва.
– Пошли, – сказал он, осторожно поднявшись и протянув руку Винсу – опасливо, на случай если у того опять случится миг безумия и он решит сдернуть Джексона с утеса.
Винс – так его звали. «Винс Айвс», – сказал он, выставив ладонь для рукопожатия, словно они на вечеринке или конференции, а не балансируют, попирая смерть, на краю обрыва. Ему ужасно неловко, сказал Винс.
– Миг безумия. Я, как бы это, достиг точки опрокидывания.
– Может, выпьем? – предложил Джексон, когда они сошли с утеса и вернулись к тому, что в здешних краях сходило за цивилизацию. – Вон там вроде еще открыто, – прибавил он, ткнув пальцем в «Спрута и сердцевидку».
Винс Айвс не обрадовался – более того, активно воспротивился:
– «Спрут»? Нет уж, спасибо, – и, кажется, слегка содрогнулся, поэтому Джексон привел его к себе, как собаку-потеряшку. Разжег огонь в камине и предложил виски, но Винс отказался. Судя по всему, он весь день не ел, поэтому Джексон приготовил чай и тосты на двоих.
Если ты спас чью-то жизнь, думал Джексон, ставя чайник на плиту, день хорош. Еще лучше – если остался в живых сам. Он от всей души надеялся, что не придется вспоминать эту сентенцию каждый божий день: очевидно, что одну или обе части уравнения он рано или поздно обречен прохлопать.
В конце концов Винс немного оклемался, и выяснилось, что у них с Джексоном есть кое-что общее. Оба из одних краев и оба из горсточки братьев.
– Горсточка счастливцев[79], – сказал Винс, хотя счастьем там и не пахло.
Не очень-то похож на солдата, подумал Джексон.
– Корпус связи, – пояснил Винс. – В прошлой жизни.
– Да что уж тут, – сказал Джексон. – Я когда-то был полицейским.
Знакомая история. Кризис среднего возраста, все бессмысленно, депрессия, трали-вали. Я все проморгал, доложил Винс.
– Все там были, – ответил Джексон, хотя, если по правде, сам он дозволял себе заглянуть в эту бездну разве что мельком. Всегда считал, что от экзистенциальных терзаний пользы ноль. Что-то не нравится – поменяй, не можешь поменять – терпи и валяй дальше, шаг за шагом.
(– Напомни мне не обращаться к тебе за психотерапией, – сказала Джулия.)
– Тащился по жизни, – продолжал Винс. – Ничего интересного не сделал, ничего важного. Вел очень маленькую жизнь. Вожаком стаи никогда не был, понимаете?
– По-моему, прелесть жизни альфа-самца сильно переоценивают, – сказал Джексон. – Можно просто быть в строю. «Не меньше служит тот высокой воле»[80] и так далее.
Винс мрачно вздохнул.
– Не только в этом дело. Я все потерял – работу, жену, дом, собаку. И дочь, в общем, тоже, – прибавил он.
Список был длинный и Джексону знакомый.
– Моя первая жена со мной развелась, – сообщил он из солидарности.
– То есть вы женились снова?
– Ну как бы да, – сказал Джексон и мигом пожалел, что вспомнил Тессу, или как ее на самом деле звали. Волчица. Некая мужская гордость не позволяла сознаться чужаку, что вторая жена была коварная продажная мошенница, с хирургической точностью отрезала Джексона от его денег и растворилась в ночи. Вместо этого Джексон сказал: – Ну, нет, там тоже не сложилось.
– Как будто жизнь против меня, – сказал Винс. – Как будто я проклят.
– Порой вы лобовое стекло, Винс, – сказал Джексон, – порой вы жук на стекле. – Так, во всяком случае, пела Мэри Чейпин Карпентер, спасибо «Дайр Стрейтс»[81].
– Наверное, – согласился Винс, медленно кивая и дожевывая тост.
По опыту Джексона – хороший знак. Человек, который ест, чаще всего руки на себя не накладывает.
– И без толку цепляться, если все прошло, – продолжал Джексон. (Джулия права: видимо, психологические консультации – не его конек.) – Сами знаете, как говорят. – (Ну, Кенни Роджерс так сказал бы.) – «Знай, когда надо сыграть, знай, когда надо сбросить»[82].
Так-то лучше, решил он, – просто и дальше цитировать кантри, там советы получше всего, что он в силах сочинить сам. Хэнка, впрочем, стоит избегать – «Мне так одиноко и хочется плакать», «Я из этого мира не выйду живым», «Пусть не настанет завтра, мне плевать»[83]. Бедный старина Хэнк, не лучший психологический фураж для человека, который только что пытался сигануть с утеса. Или, может, Винс знал про эту спасительную полку? Понимал – в отличие от Джексона, – что предприятие не так уж и опасно? Не полновесный суицид, а крик о помощи? Будем надеяться.
– Венди, моя жена, забирала все – а я для нее был как будто ничто. Никто.
– Ее задела рукоять, Винс, а вас задел клинок. – (Благодарю тебя, Эшли Монро[84].)
– И меня сократили. Проработал двадцать с лишним лет. Впахивал как лошадь, не разгибая спины, все клише по списку, никогда не жаловался.
– Найдете другую работу, Винс.
Найдет ли? Мужику под пятьдесят, набрал полвека на питче – и кому ты после этого сдался? (Джексон завел обыкновение смотреть крикет по телевизору. Чего не афишировал – считал за тайный порок.)
– И служебную машину отняли, – сказал Винс.
– А, да, вот это беда, – согласился Джексон.
Нет на свете кантри, что утешит при такой катастрофе. Как поклоняться, если нет храма?
Лишь когда Джексон предложил подвезти Винса Айвса домой (настоял даже, на случай если тот решит опять заглянуть на утесы), Винс, уже пристегиваясь в машине, сказал:
– Моя жена сегодня умерла.
– Сегодня? Которая с вами разводится?
– Она, да.
– Господи, Винс, соболезную ужасно.
Кажется, они добрались до истинной причины – вот с чего мужик решил прыгнуть с верхотуры. Рак, предположил Джексон, или несчастный случай – ан нет.
– Убита.
– Убита? – эхом переспросил Джексон; серые клеточки встали по стойке смирно. Все-таки он когда-то был полицейским.
– Да. Убита. Просто вслух сказать – уже абсурд.
– И вы ее не убивали?
(Уточнить-то надо.)
– Нет.
– Как ее убили? Вы знаете?
– В полиции сказали, забита клюшкой для гольфа.
– Господи боже. Кровавое дело, – отметил Джексон.
Не говоря уж о том, что личное. Хотя он видал и похуже. («А ты сколько трупов видел? Ну, типа за всю жизнь?»)
– Я играю в гольф, – сказал Винс. – Полиция очень заинтересовалась.
Крикет – ладно, а вот гольф для Джексона – вообще загадка. Он бы судьбу вселенной поставил на то, что никогда в жизни в гольф играть не будет. Он даже не бывал на поле для гольфа – только один раз, детективом в Кембридже, когда нашли труп на неровном участке поля «Гог-Магог». (Есть ли на свете поле для гольфа, названное нелепее?)