[88]. До Хоэрта – тридцать миль в другую сторону. Реджи знала, потому что в универе ездила туда на экскурсию с Саем, до того еще, как он предпочел пятидневный пир на индийской свадьбе тостам с фасолью и бокс-сету «Безумцев»[89] с Реджи. («Дело в тебе, не во мне», – сказал он.) В Оксфордском словаре нет такого слова, «вилявый» (Реджи проверила). Невозможно не восхищаться изобретателями слов.
– Бывала в Хоэрте?
– Нет, – сказала Ронни. – Это что?
– Хоэртский пасторат. Где жили сестры Бронте.
– Сестры Бронте?
– Ага.
– Нашу Бронте, наверное, в их честь и назвали. Я раньше не задумывалась.
– Наверное, – сказала Реджи. – Хотя на Сицилии есть город Бронте, вроде бы в честь одного из циклопов, который якобы жил под горой Этна. И адмиралу Нельсону король Фердинанд пожаловал титул герцога Бронте за то, что помог вернуть трон в Наполеоновские войны. Наша Бронте не пишет себя с диерезисом.
– Чё?
– С диерезисом – две точки над «е», не называется «умляут». Это их отец так выпендрился.
– Ты мало в люди выбираешься, да?
– Честно? Да. Теперь да.
Они опросили «свою» Бронте, Бронте Финч, в ее доме в Илкли, в прелестной лимонной гостиной, куда Бронте принесла им по красивой кружке чаю и клубничной тарталетке, купленной «У Бетти», и им обеим не хватило силы воли отказаться, невзирая на молчаливый уговор не пить и не есть на работе. Бронте эти тарталетки нарочно купила – невежливо не съесть, решили они уже потом. Бронте – их нулевой пациент, первая деталь головоломки.
В доме у Бронте были мягкие диваны, в которых тонешь, и картины в подлинниках по стенам, и восхитительный старый ковер («исфаханский») поверх дубового паркета. В камине – большая ваза темно-розовых пионов. Во всем вкус, во всем удобство. Реджи вспоминала дом доктора Траппер. В один прекрасный день Реджи и сама хотела обзавестись таким домом.
Бронте без диерезиса была миниатюрной красавицей за сорок, матерью троих детей («Ноа, Тилли и Джейкоб»), в спортивном костюме «Лулулемон». Волосы утянуты в вихрастый узел на макушке, – похоже, Бронте только что из спортзала.
– Теплая йога, – засмеялась она смущенно, словно это какая-то ерунда.
На диване нежился крупный темно-серый кот.
– Иван, – представила его Бронте. – Как Грозный. Осторожнее, он кусается, – умильно прибавила она. Взяла кота и унесла в другую комнату. – Мало ли. Он не любит чужих.
– Да кто ж их любит? – сказала Реджи.
Бронте работала ветеринаром.
– Только мелкие животные. Не хочу всю жизнь просидеть, сунув руку по плечо в коровью жопу, – смеялась она.
Ее муж Бен – консультант по ЧС в Центральной больнице Лидса. Эти двое лечили всех от мала до велика. У Бронте была чудесная улыбка – вот что Реджи мигом запомнилось.
Илкли еле-еле перешел через границу в Уэст-Йоркшир, отчего Реджи с Ронни и досталось это дело. Бронте полюбилась им сразу. Как не проникнуться к женщине, которая с аристократическим акцентом произносит «коровью жопу» и покупает тебе клубничные тарталетки «У Бетти»?
Солнце скромным помолвочным кольцом с алмазом на худом пальце Бронте пускало зайчики через окно. Пулялось маленькими дроблеными радугами в эти лимонные стены, когда Бронте наливала чай. Ронни и Реджи выпили чай, съели клубничные тарталетки, а затем достали блокноты и под диктовку Бронте Финч записали длинный перечень всех мужчин, которые насиловали ее в детстве, начиная с ее отца, мистера Лосона Финча, судьи Суда короны.
– Мрачно там.
– В Уэйкфилде?
– В Хоэрте. Я вот думаю, сестрам Бронте жизнь была – все равно что тюрьма, – задумчиво сказала Реджи. – И она же странным образом дарила им свободу.
– Я их никогда не читала.
– Даже «Грозовой перевал» в школе?
– Неа. Я только песню Кейт Буш знаю.
– Детектив-констебль Ронни Дибицки и детектив-констебль Реджи Дич. Мы ищем мистера Стивена Меллорса.
– Извините, – сказала секретарша юридической конторы Стивена Меллорса в Лидсе, – мистера Меллорса сегодня нет. Он, по-моему, работает из дома.
Здание новое, сплошь сталь, и хром, и чудной арт. Храм во славу денег.
– Спасибо. Передайте, пожалуйста, что мы заходили.
– А что сказать, когда он спросит зачем?
– У нас кое-какие вопросы о его клиентах. Прежних клиентах. Я оставлю визитку.
Они забрали машину с многоэтажной парковки.
– Денег в Лидсе куры не клюют, – отметила Ронни.
– Не то слово.
Реджи думала было позвать Ронни к себе в квартиру «кофе глотнуть», но это же будет ужас как непрофессионально. А вдруг Ронни сочтет это приглашением к некоей близости, и тогда придется выдавать стандартную конфузную телегу, мол, я не лесбиянка, была бы лесбиянкой – тогда бы конечно? Но абсурдно предположить, что Ронни станет к ней подкатывать лишь потому, что лесбиянка, и вообще, с чего бы Реджи нравилась ей, если Реджи никому на свете не нравится? (А вдруг она правда лесбиянка, просто, как настоящая шотландская пресвитерианка, умудряется это вытеснять?) Если люди предполагали, что она лесбиянка (а они часто это предполагали, поди пойми с чего бы), Реджи никогда не отрицала, потому что отрицание означает, что лесбиянкой быть плохо. Похоже, Нокс[90] ее нокаутировал, да?
– Мы весь день будем сидеть на парковке и любоваться бетоном?
– Извини. Куда теперь? Если хочешь, давай ты за руль.
– Фелисити Ярдли. Известна местной полиции – проституция, наркотики.
Домофон был древний и на вид замызганный.
– Она дома, – сказала Реджи. – Наверху штора качалась, я видела.
Ронни нажала звонок. Ответа не последовало. Работает ли домофон, большой вопрос, но Ронни все равно в него заговорила:
– Мисс Ярдли? Я детектив-констебль Ронни Дибицки, со мной детектив-констебль Реджи Дич. Мы подняли давнее дело. Это просто плановая беседа, вам она ничем не грозит. Мы проверяем ряд лиц, связанных с этим делом, потому что возникли новые обвинения.
Ничего. Ронни снова позвонила. Все равно ничегошеньки.
– Ну, мы же не можем ее заставить. Давай заедем попозже. Дай еще салфетку. Бог его знает, кто на эту кнопку жал. Есть, кстати, хочу – умираю. Мы же купим картошки?
– Ну знамо дело, – сказала Реджи.
– А дальше кто?
Реджи сверилась с блокнотом.
– Кэтлин Кармоди, дочь Кармоди. Ее ни разу не допрашивали, но Бронте сказала, что Кэтлин иногда появлялась на вечеринках. Они примерно сверстницы – понятно, я думаю, что это значит. И мне не нравится называть это вечеринками, – прибавила она.
– Потому что предполагается, что на вечеринках ты веселишься.
– Ну, лично я – нет, – ответила Реджи, – но в целом да.
Кэтлин Кармоди сидела посреди игровой галереи, как паучиха в паутине. Порой кто-нибудь подходил к ее кабинке и разменивал деньги. Это и автоматы умеют – дочери Кармоди досталось какое-то избыточное занятие. Лицо у нее было нездорового оттенка, точно у подземного жителя, что никогда не видит солнца.
Дребезг в галерее драл уши, разноцветье – глаза. Словно проектировали под секретный проект ЦРУ – нарочно сводить людей с ума.
– Мисс Кармоди? Кэтлин Кармоди? – спросила Реджи, перекрикивая грохот. – Я детектив-констебль Реджи Дич, а это детектив-констебль Ронни Дибицки. Мы подняли давнее дело, касавшееся вашего отца, Майкла Кармоди. Это просто плановая беседа, вам она ничем не грозит. Мы проверяем ряд лиц, связанных с этим делом, потому что возникли новые обвинения, и хотим задать вам несколько вопросов, если вы не против. Мы пытаемся достроить картину, заполнить лакуны. Примерно как пазл собирать. А нельзя поговорить где-нибудь приватно?
– Отъебитесь. И если еще увижу тут ваши рожи – останетесь без рож. Все понятно?
– У тебя не создалось впечатления, что она не расположена с нами разговаривать? – спросила Реджи, когда они вернулись в машину.
– Детектив-констебль Реджи Дич и детектив-констебль Ронни Дибицки, миссис Брэгг. Не забыли нас? А мистер Брэгг дома?
– Только что ушел.
– Не знаете, когда вернется?
– Нет.
– Передадите ему, что мы заходили? Опять?
У стойки портье в прихожей «Спрута и сердцевидки» две недовольные жизнью походницы поправляли друг на друге огромные рюкзаки. Реджи вспомнились гигантские улитки – видела как-то раз в зоопарке.
– Да ее под арест надо, – посоветовала Ронни одна походница, кивая на Роду Брэгг. – Цены здесь конские, а тебя еще и травят.
– Валите-валите, – весело напутствовала Рода, когда женщины неуклюже пропихнули обремененные грузом тела в дверь. – Лесбиянки проклятые, – сказала она Ронни и Реджи. – Хотя что я вам-то говорю.
– Да, – назло ей ответила Ронни. – Полиция – крупнейший наниматель представителей ЛГБТ-сообщества в Великобритании.
– Небось и против брекзита голосовали. Все вы одинаковые.
– Все мы лесбиянки и хотим остаться в Евросоюзе?
– Да.
– Тут она, может, и права, – сказала Реджи, когда они вернулись в машину.
– Может быть. – Ронни по-ленински воздела кулак и сардонически провозгласила: – Вернем Британии былое величие. И вот как тут не ржать?
– Это у Баркли Джека такая коронная фраза.
– «И вот как тут не ржать»? И что? Ржут?
– Поехали глянем.
И ни слова о единороге
В городе было одно подходящее кафе – Джексон предложил встретиться там. Он знал, что туда пускают с собаками, – здесь это, правда, почти повсеместно, весь бизнес в городе застопорился бы, если бы не обслуживал представителей семейства псовых, но именно в этом кафе вдобавок подавали пристойный кофе. Джексон приехал загодя и одну чашку уже выхлебал, а Дидона у его ног под столом еще усердно жевала заказанную ей вареную сосиску.
(– Зубы выпадают, – грустно сказала Джулия.)
В ближайшем киоске Джексон купил «Йоркшир пост» и теперь лениво ее листал, – интересно, убийство жены Винса Айвса попало в газеты? В конце концов нашел в глубинах – крошечная заметка про «Венди Истон, она же Айвс». Представитель полиции отмечал, что это было «особо жестокое убийство. Мы просим всех, кто располагает какой-то информацией, связаться с нами». О том, что Венди Истон убили клюшкой для гольфа, полиция ни словом не обмолвилась, – видимо, решили эту деталь не светить. Джексонова внутреннего полицейского по-прежнему занимала клюшка. Что за клюшка-то? Запасной паттер Винса, то есть случайное орудие, или убийца принес ее с собой, то есть убийство было умышленное? Если…