Винс годами не вспоминал дядю Боба. И фургон забыл напрочь. «Роберт Айвс – сантехник». Винс скучал по отцу. Но все равно нельзя вот так оставлять ребенка одного.
Часы на приборной доске «дискавери» сообщили, что Стива нет уже почти полчаса. Что за бред, Винс успел бы дойти до «Бельведера» пешком, а он торчит тут, как болван, и в пупке ковыряется.
Нынче он самостоятельный человек. Не всегда сидит, если сказали сидеть. Винс вылез из машины. Запирать не стал, поднялся на крыльцо «Белых березок». Вошел.
Двустороннее движение
Гданьск. Совершил посадку.
Ну наконец-то, подумал Энди. Самолет вылетел с двухчасовым опозданием и потерянного времени почти не наверстал. Энди смотрел, как статус переключается туда-сюда с «по расписанию» на «задерживается», «летит» и «ожидается», словно самолет навсегда застрял в прорехе пространственно-временного континуума, кружит в ожидании посадки где-то в космической пустоте. К восьми вечера Энди и сам провалился в черную дыру, выпив четыре эспрессо и в мельчайших подробностях изучив «Дейли мейл» от корки до корки. До того дошел, что даже взялся за судоку – и без малейшего успеха. С тех пор как он доставил таек в «Березки», миновали как будто не часы, а дни. Одна тайка сопротивлялась, и Василий подхватил ее за талию и поднял, а она возмущенно брыкалась и пиналась. Без толку, для Василия она – все равно что кукла тряпичная. Перед глазами Энди так и стояло ее перекошенное лицо – девушку уносили, а она кричала: «Мистер Энди! Мистер Энди, помогите!» Иисус прослезился[101]. А вот Энди нет, ясно? Сердце у него что камень. А если треснет? Уже трескается? Уже повсюду побежали трещинки. Мистер Энди! Мистер Энди, помогите!
Ощущение такое, будто он весь день только и делал, что катался туда-сюда по А1 на волнах кофеина. Машина небось покрышками уже прогрызла в асфальте колею. Разъездные коммивояжеры столько за рулем не сидят, сколько Энди. А он сам-то кто, если вдуматься? Торговый представитель, толкает свой товар по всей стране. В клиентах недостатка нет, это уж точно.
Он опять вспомнил стиралки, которые грохнулись с грузовика Холройда. Жертвы автострады. Спрос на стиральные машины не бездонный, а вот девчонок можно загонять до бесконечности.
А жена Стива, эта заносчивая ханжа Софи, знает про трейлер, мужнин «другой офис»?
– Стивен работает с утра до ночи, – сказала она Энди, когда все собрались выпить под Новый год.
– Да уж, настоящий трудоголик, – согласился тот.
Венди и Винс тоже приходили. Венди перепила, и Энди засек, как Софи переглядывается со Стивом и закатывает глаза. Если б знала, откуда текут деньги, носа бы не задирала.
– Конечно, он старается ради меня и детей, – сказала она. – Замечательно самоотверженный человек.
Ага, подумал Энди, щас.
Не в сексе дело, никто из них к товару не притрагивался – разве что, может, изредка Томми; дело в деньгах. Сплошная прибыль, ноль убытков. Для Энди это всегда была просто работа, чтоб хватало на жизнь и на безбедную старость под конец, во Флориде или Португалии, непременно с прекрасным полем для гольфа. Дом с бассейном, где Рода будет прохлаждаться в объемистом утягивающем купальнике, попивая пинья-коладу. С бумажным зонтиком. Бумажные зонтики – известный признак хорошей жизни. Лотти, наверное, не согласится.
Энди на эту хорошую жизнь отложил вдоволь – ну и зачем дальше тянуть? Где предел? Когда это кончится? Он уже преступил столько границ запретного, что ходу назад, пожалуй, что и нет. Он перевалил вершину и застрял на ничейной земле. («Господи, Энди, – сказал Стив. – Ты когда это завел привычку думать? Тебе не идет».) Сплошная карусель, вроде тех, что у Кармоди, и с нее никак не слезть.
– Как в той песне, – сказал Томми. – «Выписаться можешь – уехать нельзя»[102].
Стив пытался залучить к ним четвертого мушкетера. Винса Айвса. Не, не д’Артаньян – скорее н’ет, чем д’А. Винс со Стивом знакомы аж со школы, и Стив считал, что Винс может «пригодиться» – в армии служил, в компах разбирается, но что им толку-то? В интернете Стив и Энди и сами неплохо шарили.
Энди так понял, что Стив считал, будто задолжал Винсу, потому как сто лет назад Винс вытащил его из канала. (А если бы Винс бросил Стива тонуть, как ненужную кошку, они бы тут этим ремеслом не промышляли. Если вдуматься, за все, что они творят, в ответе Винс.) Мигом стало очевидно, что Винс не из таких – их бизнес он тупо не потянет, кишка тонка. Четвертый мушкетер оказался пятым колесом, и они решили не посвящать его в дела, хотя он по-прежнему таскался с ними на гольф и вечеринки. В итоге оказалось, что от Винса вреда больше, чем пользы, особенно сейчас, потому как на убийство Венди полиция слетелась, что мухи на конский навоз. И Винс даже прилично клюшкой махнуть не умеет.
Энди вздохнул и допил кофе. Оставил щедрые чаевые, хотя никто его не обслуживал. Перешел в зал прилета. Их имена уже вбиты в айпад – Энди его включил и подправил гримасу. Мистер Конгениальность. Двери распахнулись, и он поднял айпад повыше, чтоб точно заметили.
На сей раз Стив заманил двух красивых блондинок – польки, настоящие сестры. Надя и Катя. Засекли Энди мигом. Громадные чемоданы – все как водится. Уверенно направились к нему. На вид прямо-таки пугающе крепкие и здоровые – на миг Энди почудилось, что сейчас они кинутся на него с кулаками, но затем та, что повыше, сказала:
– Здравствуйте, мистер Прайс?
– Не, я его представитель. – Как папа римский – представитель Бога на земле, прибавил он про себя. – Меня зовут Энди, лапушка. Добро пожаловать в Великобританию.
Заходит ищейка в бар
– И я говорю ей: «Меня только твоя внутренняя женщина интересует, дорогая моя!»
На сцене вовсю голосил Баркли Джек.
– Какой тошнотный, господи, – сказала Ронни. Они с Реджи стояли позади кресел, дожидаясь окончания дневного представления.
– Да уж, – согласилась Реджи. – Неандерталец. Увы, все его любят. Особенно женщины. Вот что прискорбно.
Порой Реджи гадала, настанет ли день, когда люди ее не разочаруют. Это, видимо, утопия, а утопии, как и революции, никогда не ладятся. («Пока что», – сказала доктор Траппер.) Не исключено, что где-то далеко-далеко отсюда все иначе. Не исключено, что в Новой Зеландии. («Может, приедешь, Реджи? Приезжай в гости. Может, стоит даже работу здесь подыскать». Хорошо было бы жить поблизости от доктора Траппер, смотреть, как растет ее сын Габриэль.) Защищать справедливость – дело очень праведное, но ты все равно что Кнуд, который пытается остановить прилив[103]. (Это исторический факт? Как-то сомнительно.)
– Что общего у дороги и женщины? – завопил Баркли. – Вот ты, в первом ряду, – сказал он, указывая на женщину в красной майке. – Да-да, я с тобой говорю, деточка. Ты бы ноги-то сдвинула, а то продует.
– Я тут в зале вижу детей, – сказала Реджи. Вздохнула. – Долго еще?
– По-моему, не очень, – ответила Ронни. – Минут десять.
Баркли Джека в ходе первого расследования брали на контроль, но потом списали со счетов. Бассани и Кармоди по должности положено было многие годы сталкиваться со многими артистами – с Кеном Доддом, Максом Байгрейвзом, Братьями Хи-Хи[104], – и никто из них под подозрение не попал. Кармоди каждое лето закатывал большую вечеринку и зазывал всех звезд, что заезжали в город. Роскошное было мероприятие – один такой праздник снимали еще на пленку, Ронни и Реджи смотрели. Домашнее кино Бассани, судя по всему: эти двое судят конкурс «Прелестное дитя» и какой-то еще конкурс красоты, где женщины в цельных купальниках. Все хохочут. В кадре возникал и Баркли Джек – в одной руке бокал, в другой сигарета, ухмыляется в камеру. Просто очередной человек («Мужчина, – поправила Ронни, – очередной мужчина»), чье имя всплыло в бесконечно ветвящемся фрактале под названием «Операция „Виллет“». Еще одна деталь пазла, еще один кирпич в стене[105].
– Гендерная текучка, вот как я это называю! – Это Баркли Джек проорал богам свой следующий панчлайн; Реджи отключилась уже некоторое время назад.
– И вот как тут не ржать? – с каменным лицом прокомментировала Ронни.
Разумеется, многие годы о нем ходили кое-какие слухи, а один раз был даже обыск у него дома – невзирая на шумливое поклонение северному колориту, обитал Баркли Джек, вообще-то, в Южной Англии. Успех отвернулся от него давным-давно, и однако же нате – скачет по сцене, больше жизни самой, нарумяненный и разряженный, травит анекдоты, и от их неуместности скривится любая уважающая себя женщина – да, собственно, персона любого из двух основных гендеров и всех промежуточных. В чем, понятно, и состоит привлекательность Баркли Джека – он высказывает вслух то, что люди обычно говорят только про себя, хотя у нас теперь есть интернет, паутина ненависти и злобы, и такого рода комики должны, казалось бы, подрастерять свой шарм.
– Мы, наверное, можем сию минуту задержать его по нескольким эпизодам, – задумчиво отметила Реджи.
– Не стоит потраченных калорий, – ответила Ронни.
– Потому что там бреши и тут брешут! – взвыл Баркли Джек. – У нас в зале, часом, из Херефорда никого нет? – неумолимо продолжал он.
В ответ из аудитории злобно рявкнул мужской голос, и Баркли Джек сказал:
– А, так это ты – тот самый хер из Херефорда?
На миг повисла пауза – аудитория переваривала шутку, – а затем зал восторженно взревел.
– «О нет, здесь ад, и я всегда в аду»[106], – пробормотала Реджи.
– Чё? – переспросила Ронни.
– Все в порядке, мистер Джек, не волнуйтесь, – сказала Реджи.
Они втроем набились в тесную гримерную Баркли Джека. Не гримерная, а помойка. В воздухе витало зловоние. Реджи подозревала пожеванные объедки бургера, умостившиеся в бардаке на туалетном столике, – а может, это сам Баркли Джек гниет изнут