– Это такая игра, – утешил Гарри сестру, но ее это, судя по всему, не утешило ни капли. Наоборот: агрессия брата была Каррине внове и приводила в ужас.
Гарри про себя поклялся, что, если они отсюда выберутся – когда они отсюда выберутся, – он не будет таким хилым и бесполезным. Он будет тягать веса, и попросит отца научить его боксу, и больше никогда в жизни не будет так напуган и беспомощен.
На миг Гарри обуял восторг – он вспомнил, что в кармане так и лежит мобильный Баркли Джека, – но бабочковый сигнал телефону не давался. Гарри попробовал отправить сообщение, но оно не ушло. От досады и разочарования он чуть не расплакался.
По-прежнему хотелось есть, но последний сэндвич Гарри приберегал до того часа, когда Каррина проснется, а потому решил, что сейчас, пожалуй, разумнее всего просто уснуть. Свернулся калачиком подле сестры на единственном тонком и мерзком матрасе. От Каррины пыхало жаром – все равно что под батареей лежать. Гарри постарался отвлечься от текущего положения дел, грезя о приятном – как он покупает чай в гостиной мисс Мэтти в «Мире Крэнфорда» («Гарри, дорогой мой, заходите, будьте любезны») или открывает конверт с результатами выпускных экзаменов («Сплошные „отлично“, Гарри! Поздравляем»). Когда он фантазировал о том, каково быть художником по декорациям Национального театра и отвечать за сценографию постановки «Трех сестер» (на сегодняшний день – одна из любимых его пьес), до него донесся несомненный шум автомобильного мотора. Гарри вскочил и выглянул в нечистое заднее окошко. К воротам подъехала машина, и оттуда кто-то выбрался. Гарри узнал шотландку, детектива-констебля из «Чертогов». Добрая женщина из полиции! За ней вышла вторая детектив-констебль, обе подошли к стационарному трейлеру и постучались.
Гарри заколотил в окно. Запрыгал, заорал, завизжал, снова заколотил. Поле большое, их трейлер от бесколесного далеко, но все равно – не может же быть, что его не слышно? Проснулась Каррина и заплакала, что хорошо, подумал Гарри, – чем громче, тем быстрее детективы обратят внимание. Но трейлер был как будто звуконепроницаемый.
Детективы снова постучались в стационарный трейлер и заглянули в окна, словно кого-то или что-то искали. Гарри увидел, как одна пожала плечами. Нет, умоляю, подумал он, не уходите! Он яростно на них орал, молотил кулаками по стеклу, но обе оставались глухи и слепы. На один прекрасный миг ему почудилось, что его заметили, потому что шотландка обернулась и вроде бы прислушалась, но потом обе, кажется, увидели что-то, для Гарри незримое, – и исчезли.
Вскоре появились вновь – с какой-то девушкой. Поддерживали ее с боков, точно сама она идти не могла. Усадили ее в машину, и одна, шотландка, подсела к ней назад, а другая за руль, и они укатили. Гарри рухнул на пол и разрыдался. Он и не подозревал, что на свете возможно такое отчаяние. Подарить надежду, а затем отнять – что может быть бесчеловечнее?
Каррина обхватила его за шею и сказала:
– Сё хоошо, Гарри. Не плачь, – хотя у нее и самой глазищи были на мокром месте.
Так они некоторое время посидели, обнимая друг друга, а потом Гарри шмыгнул носом, и встал, и рукавом вытер нос, и сказал:
– Ешь сэндвич, Каррина, тебе понадобятся силы. Мы отсюда выберемся, – а когда она послушно все сжевала, он сказал: – Закрой уши, – и подхватил табуретик, и стал швыряться им в окно.
Видимо, пытаясь привлечь внимание полицейских, он это окно хорошо расшатал, потому что толстый плексиглас выпал одним цельным куском, и Каррина заорала:
– Гарри, ура! – и оба по такому случаю слегка поплясали.
– Теперь давай быстрее, – сказал Гарри и переправил Каррину в окно – держал за руки, пока она не достала ногами почти до земли, а потом отпустил.
Она мягко приземлилась в крапиву и даже еще плакать не начала, когда Гарри выбрался сам и ее подхватил.
Он побежал. Что нелегко с трехлеткой на руках, особенно если трехлетка покусана крапивой, но иногда это правда вопрос жизни и смерти.
Уже почти совсем стемнело. Они сидели на обочине узкой дороги, где, похоже, не ездил никто и никогда, но Гарри больше не мог ступить ни шагу. Здесь телефон ловил сигнал, и Гарри снова и снова набирал Кристал, но она не отвечала. Номер он вспоминал лет сто и уже заподозрил, что все-таки не угадал. Отныне, решил он, буду заучивать все важные номера из списка контактов, а не надеяться, что вместо меня все запомнит телефон. Отцовского номера он вспомнить не мог, хоть тресни. Наизусть Гарри знал еще только один номер и позвонил тому, кто в крайнем случае сойдет за родителя, – Соне.
Едва набрал, появилась машина, поэтому Гарри оборвал звонок, запрыгал на обочине и замахал руками. Если иначе домой не попасть, он вполне готов был броситься движущейся машине наперерез, но не пришлось – она неторопливо затормозила сама чуть впереди. Незримая рука распахнула заднюю дверь, Гарри подхватил Каррину на руки и подбежал.
– Спасибо, что остановились, – сказал он, когда они забрались внутрь. – Спасибо вам огромное.
– Не вопрос, – отозвался водитель, и серебристый «БМВ» покатил в загородную темень.
Последний поклон
Фи срезала путь. Переулок темный, один фонарь перегорел, но места знакомые, Фи иногда водила сюда клиентов, чтоб по-быстрому под стенкой. Вонь стоит – тут большие мусорные баки, это на задах лавки, где торгуют рыбой с картошкой. Фи не работала – Фи шла к своему барыге, хотела обменять Тинины золотые часы, болтавшиеся на костлявом запястье, – сейчас это самое безопасное для них хранилище. Фи за них получит крошечную долю их стоимости, но все равно на улицах ей за неделю столько не заработать.
Она услышала, как позади кто-то вошел за нею следом в переулок, и ускорила шаг. Предчувствия не обнадеживали – волосы дыбом и все такое. Фи на горьком опыте научилась доверять нутряным инстинктам. В конце переулка горел свет, и она не отрывала от него глаз – дотуда всего шагов двадцать или тридцать. Дыхание перехватило. Шпильки сапог скользили по жирной брусчатке. Фи не оглядывалась, но услышала, что тот, кто позади, нагоняет, и кинулась бежать, но шпилька застряла в булыжниках, и Фи полетела головой вперед. Сдохну в этой грязной дыре, подумала она, останусь тут валяться мусором, утром кто-нибудь подберет.
– Здравствуй, Фелисити, – сказал чей-то голос. – А мы тебя уже обыскались.
Она обмочилась от ужаса.
Ворота тюрьмы Уэйкфилда медленно открылись, и наружу высунулась машина «скорой». Вырулив на дорогу, она начала разгоняться и врубила сирену с мигалкой, хотя пассажир ее, невзирая на усердное применение СЛР, был уже мертв.
Фельдшер прервался и уже приготовился сдаться, но тут подключился тюремный медбрат, сопровождавший пациента, – теперь на тощую грудь заключенного номер Джей-Эс-5896 энергично давил он. Начальник тюрьмы категорически потребовал, чтобы все было по правилам, – никому не надо обвинений в том, что заключенному дали помереть прежде времени. Толпа народу ждет не дождется его кончины.
Медбрат, дородный дядька, обнаружил заключенного во время ночного обхода. Майкл Кармоди валялся на полу у шконки – катетер выдернут, кислородная маска сорвана. Впечатление такое, будто он от чего-то уползал. От смерти, наверное, решил медбрат. Он отлучался в комнату отдыха беззаконно перекурить, но пока его не было, в камеру точно никто не заходил. Медбрат пощупал пульс, но было очевидно, что Кармоди выписывается из Усадьбы Уродов навсегда. Вскрытие, конечно, проведут, но, вообще-то, смерть Майкла Кармоди ни для кого не сюрприз.
Медбрат перевел дух, и фельдшер сказал:
– Все, он отчалил. Закругляемся, ладно? Время смерти – одиннадцать двадцать три. Пойдет?
– Пойдет. Сволочь он был, – сказал медбрат. – Туда ему, гадине, и дорога.
– Да, тут тебя многие поддержат.
Баркли Джек пошарил на туалетном столике в поисках стакана с джином – всего секунду назад стакан был, Баркли зуб дает, но поиски успехом не увенчались. В гримерной темень кромешная. Баркли заорал, призывая Гарри, но никто не откликнулся. Где этот идиот малолетний?
Баркли вывалился из гримерной – что-то ему совсем нехорошо. Опять накрыло. За сценой еще темнее – только откуда-то сверху сочится тусклый свет. Куда все подевались? Разошлись по домам, а его бросили тут одного?
Странное дело – Баркли уже стоит за кулисами. Как он сюда попал? Отключился, что ли, по дороге? «У вас, вероятно, была ТИА», – сказали ему в том году, когда он загремел в Королевскую больницу Борнмута, грохнувшись в обморок на кассе в супермаркете «Асда». ТИА – по названию вроде какие-то авиалинии, но нет: транзиторная ишемическая атака. Напасть напала, атаковала внезапно. В больнице Баркли обследовали вдоль и поперек, но он никому ничего не сказал. А кому говорить-то? Дочь с ним годами не разговаривает – он не в курсе даже, где она теперь живет.
Его, наверное, нечаянно заперли в театре. Опять этот клятый ассистент режиссера – должен же был проверить, что никого нет. Баркли пошарил в кармане и вспомнил, что потерял телефон.
А потом он вдруг очутился на сцене, – похоже, время опять скакнуло. Занавес закрыт. А Баркли, оказывается, все-таки не один – из зала доносились выжидательные шепотки и бормотание. Зрители ждут. Занавес медленно раскрылся рывками, и спустя секунду черноты кто-то врубил прожектор. Баркли всмотрелся в темный зал, козырьком ладони прикрывая глаза, точно землю со стеньги выглядывал. А где все?
Может, если начать, они слегка оживятся.
– Человек приходит к стоматологу, – начал Баркли, но вышло скрипуче.
Стоматолог? Или просто врач? Давай дальше. Ты же боец. Это испытание.
– И говорит: «По-моему, у меня проблема».
Тишина.
– И говорит…
Его перебило цунами оглушительного хохота – бальзам на душу. Зал разразился яростной овацией. Ёпта, подумал Баркли, я же еще и до финала не дошел. Незримая аудитория хлопала, а кое-кто повскакал на ноги, скандируя:
– Барк-ли! Барк-ли! Барк-ли!
На него опять волной накатила тьма, будто занавес закрылся. И на сей раз уже не открылся. Аплодисментов Баркли Джек больше не слышал.