Так-то да. Нелепейший образчик, даже в череде совпадений длиной в жизнь. Может, Джексона и впрямь затянули в этот адский заговор, а он ни сном ни духом? Впрочем, как нередко напоминала Джулия, ему не нужно искать бед на свою голову – беды прекрасно находят его сами.
– А сейчас они где? – спросил он Винса. – Томми, Энди и Стив?
– Где Стив, не знаю. Томми только что уехал, я видел. Энди где-то здесь. Вряд ли ушел далеко. Я его подстрелил.
– Вы его подстрелили?
– Ну да.
Не для форсу, значит.
– Винс, мне будет гораздо лучше, если вы уберете пистолет.
– Честно говоря, мне будет гораздо лучше, если не уберу.
Шагая по коридору, Джексон местами видел на стенах кровь, а на лестнице заметил кровавый отпечаток – едва ли добрый знак. В детском саду у Марли дети смастерили дерево, повесили на стенку. Вместо листьев на дереве росли отпечатки детских ладоней, зеленой краской разных оттенков, и учительница мисс Картер подписала их именами. Назвала все это «Древо жизни». Интересно, помнит ли Марли. Она была ветвью древа жизни Джексона. А теперь растит собственное древо – пускает корни, отращивает ветки. В этом дремучем лесу метафор Джексон что-то заплутал.
Все деревья и метафоры выветрились из головы без следа, едва Винс открыл дверь в одну из палат. Вот они где. Женщины. Джексон насчитал семь, в аварийном состоянии разной степени – все обдолбаны по самое не могу, у всех руки скручены пластиковыми шнурами. Воздух железисто пахнул свежей кровью. Словно в прихожую скотобойни зашел.
– Винс, я звоню спасателям, ладно? – сказал Джексон.
Пускай человек с пушкой считает, что командует здесь он. Поскольку так, будем честны, дело и обстоит.
– Только в полицию не надо, – сказал Винс.
– Без полиции тут никуда. Я уже насчитал три особо тяжких – и это минус человек, в которого вы стреляли.
Вот уже сутки Джексон только и делает, что (безуспешно) уговаривает разных людей взяться за ладошки длинных рук закона.
– Никакой полиции, – невозмутимо сказал Винс. – Я прослежу.
«Я прослежу»? Это что значит? – недоумевал Джексон, трижды подряд нажимая девятку на телефоне.
– Здесь не ловит, – сообщил он Винсу и предъявил телефон – смотрите, мол. – Я выйду в коридор, хорошо?
Не хватало только, чтобы спасатели угодили тут в засаду. Одного человека Винс уже подстрелил – кто поручится, что он не готов продолжить? А если он выберет классический сценарий «убийство / самоубийство» в ореоле гнева и, как полагается камикадзе, прихватит с собою всех, кто под руку подвернется?
Пряча телефон в ладонях, чтобы приглушить разговор, Джексон продиктовал диспетчеру номер своего прежнего удостоверения и понадеялся, что проверять никто не будет. Прикидываться полицейским – преступление, но вокруг, куда ни плюнь, творились деяния, которые в преступной иерархии располагались гораздо выше. Увы, голос диспетчера в трубке стал прерываться, растворился в эфире, а Джексона раскрыли: подошел Винс.
– Вы же не вызвали полицию? – спросил он и пушкой указал на дверь в палату, словно уличное движение регулировал.
– Нет, – правдиво ответил Джексон. – Не вызвал.
Со своим верным «лэзерменом» он обошел девушек, по очереди перерезая им шнуры. Девушки шарахались и от него, и от ножа, а он твердил:
– Все хорошо, я полицейский, – что вроде как должно обнадеживать больше, чем то же самое, но в прошедшем времени, хотя девушкам без разницы – английский у всех неродной.
В конце концов их успокоил его тон. Джексон проверил, все ли целы. В основном синяки – такие появляются, если человека бить. Джексон подумал про Кристал Холройд, про то, как ее лупили вчера. До сих пор вздрагивал при одном воспоминании. Не может быть, что она знала об этом заведении, знала, чем Томми зарабатывает, чем оплачивает благополучие, какое было ей неведомо до встречи с ним. Хотелось верить, что она из праведных.
Винс между делом сунул пистолет в кобуру, а кобуру запихал под ремень на спине и теперь отпаивал девушек водой, шепча:
– Уже все хорошо, не бойтесь.
Джексон взглядом ощупал пистолет. Как у Винса реакция? Готов он по правде пристрелить Джексона? Вряд ли – вон как он нежен с девушками, – но готов ли Джексон рисковать?
Они работали, как санитары на поле брани, – быстро и четко. Палата и впрямь смахивала на зону военных действий. Здесь разворачивался очередной бой в войне против женщин.
Сказка стара как мир. Какой-то Дисней, подумал Джексон. Когда Марли была маленькая, они вместе смотрели «Красавицу и чудовище» на видеокассете из «Блокбастера». (Видеокассета! Милый боженька, это же какой-то артефакт с Ковчега.) А теперь Марли повстречала своего Прекрасного Принца, готовилась отведать своего «долго и счастливо». Отравленное яблоко. («Пап, почему ты не можешь за меня порадоваться? Что с тобой такое, а?») Марли двадцать три – она запросто могла оказаться одной из тех, кого держали под замком в «Белых березках». Здесь у каждой девушки есть история – жизнь, не история, – но их всех превратили в анонимный товар. От одной мысли ныло сердце. За них. За всех девушек. За всех дочерей.
Джексон прислушивался, надеясь на вопль надвигающихся сирен, но различал только тишину. Снова и снова он опускался на колени в кровь, в свежую липкую жижу, – и кровью истекали не девушки. Очевидно, тот, кого подстрелил Винс. Энди. Томми, Энди и Стив. Веселая троица.
– Так, – сказал Винс, внезапно вскочив. – Пойду поищу эту сволочь Энди, надо его кончить.
Впрочем, идти искать Винсу не пришлось: считаные секунды спустя Энди и сам их нашел – ввалился в палату, рухнул на стену и сполз на пол. Было ясно, что всю эту кровь производит он.
– Помогите, – сказал Энди. – Блядь, умираю.
Джексон сообщил, что «скорая» уже едет, шагнул было к нему, хотел помочь, но Винс опять наставил пистолет и сказал:
– Не надо. Вот не надо. Пускай эта сволочь кровью истечет.
– Энди? Винс? Это что у вас здесь такое?
Стивен Меллорс. Которого Джексон в последний раз видел в Лидсе, в баре, где Стив глазами ощупывал Татьянины прелести. Томми, Энди и Стив. Кто войдет следующим? Может, Татьяна? В сопровождении отца-клоуна? Потому как у нас тут явный цирк. Стивен Меллорс, как и Винс, на праздник явился вооруженным – с бейсбольной битой, точно громила из подворотни. Запоздало заметив Джексона, он нахмурился:
– Броуди?! А что?..
– Мы тут, бля, не чаевничать собрались, – перебил его Винс. – И не знакомиться. Играть в «передай посылку» никто не будет. Мороженого и варенья не планируется. Пошел вон туда, – сказал он, указав пистолетом. – Иди в угол и сядь, закадыка, – ухмыльнулся он.
– Винс, успокойся, – посоветовал Стивен Меллорс – а это, как известно, примерно худшее, что можно сказать человеку, который размахивает стволом. – Хорошо, хорошо, – прибавил он, когда Винс прицелился в него тщательнее. И обиженно плюхнулся на пол.
– Биту свою дебильную положи, – сказал Винс. – Хорошо. Пни ее ко мне.
– Подыхаю, – пробубнил Энди. – А то, может, вы не заметили.
– У тебя просто царапина, – сказал ему Винс. – Не гони волну.
– Мне надо елеосвящение.
– Без понятия, что это, но его тебе не надо.
Бывший католик Джексон хотел было пояснить термин, но передумал: Винс теперь ровно целился в голову Стивену Меллорсу, и, вполне вероятно, елеосвящение вот-вот понадобится этому последнему.
– Не стреляйте, – сказал Джексон. – Вы этого не хотите, Винс. – (Тоже популярный в «Балкере» афоризм.)
– Я-то как раз хочу.
– Сюда уже едет полиция.
– Не врите. И вообще, это не важно. Знаете, – непринужденно продолжал он – ни дать ни взять два кореша за пивом в пабе, – я когда служил в армии, у нас кое-кто говорил, что лучше погибнуть в бою, биться до последнего, чем оттрубить свои девять десятков. Чем тащиться по жизни, – слегка усмехнулся он. – И я этого никогда не понимал.
– А теперь понимаете?
– Ага. И вы, я думаю, тоже.
– Нет, – сказал Джексон. – Прежде – возможно, сейчас нет. Лично я готов тащиться до упора. Охота с внуками познакомиться. Опустите пистолет, Винс. – (Разговаривай с ним, пусть он говорит. Люди не стреляют, пока говорят.) – Подумайте о дочери… Эшли, да? Приедет полиция с отрядом спецназа. Вас могут застрелить – если они стреляют, то на поражение.
– Да не приедет никакая полиция, – сказал Винс.
И, похоже, ошибся. Похоже, полиция уже приехала. В палату вошли две девушки – не то чтобы спецназ, однако цирковая труппа собралась в полном составе.
– Детектив-констебль Ронни Дибицки, – объявила одна, предъявляя удостоверение. – Прошу вас, сэр, опустите пистолет, пока кто-нибудь не пострадал.
– Я вот уже пострадал, – отметил Энди Брэгг.
Их дуэтная стойкость под дулом заряженного пистолета восхитила Джексона. Храбрые, подумал он. Мужчины падают. Женщины восстают.
– Этому человеку срочно нужна медицинская помощь, – сказала одна детектив-констебль, опускаясь на колени подле Энди Брэгга. Хотела было заговорить в рацию, но Винс сказал:
– Бросьте. Встаньте, отойдите от него.
– Ничего, «скорая» уже едет, – сказал Джексон.
И не одна, хотелось бы верить.
– Замолчите, – сказал Винс. – Все.
Он нервничал все сильнее, что неудивительно. Под этим своим пистолетом он теперь пас толпу народу, в том числе двух офицеров полиции, и обе, похоже, с Винсом уже знакомы. («Мистер Айвс, вы меня помните? Ронни Дибицки».)
– Кто-нибудь может объяснить, что тут происходит? Мистер Броуди? – обратилась одна к Джексону.
– Помимо самоочевидного? Нет. – Пауза: Джексон засек «мистера Броуди». – Вы откуда знаете, как меня зовут? – растерялся он.
– Мистер Броуди, это же я. Реджи. Реджи Дич.
– Реджи?
Миры сталкивались и слипались. Может, Джексон взаправду взял и спятил. Или у него глюки. Или это альтернативная реальность. Или все три варианта разом. (Реджи! Малютка Реджи Дич!)
– Задержите его, – сказал ей Винс, стволом указывая на Стива Меллорса. – Его зовут Стивен Меллорс, и он мозг всего предприятия.