ате. Но я не хотела думать о нем. Он был живым напоминанием о том, что случилось тогда. Я стала смотреть в окно, пытаясь сосредоточиться на проносящемся мимо Луисвилле.
Люсьен привел нас к отелю, который выглядел весьма помпезно. Над входом возвышался огромный красный навес, на котором золотыми буквами было написано «Браун». Он выглядел красиво и казался очень дорогим.
– Великолепно, – выдохнул Роджер, взглянув на меня, и я почувствовала, что он тоже размышляет о четырехстах долларах с мелочью, которые у нас остались. Это место выглядело так, будто тут столько платят за одну ночь.
– Но я не уверен, что именно в таком месте мы собирались остановиться на ночь.
– Не волнуйтесь, – успокоил нас Люсьен. – Мы тут только поедим.
– А, – сказал Роджер, – понял.
Я подумала, что ресторан в этом отеле тоже может оказаться немножко дороже, чем фастфуд или ужин в закусочных, где мы питались все это время, но решила, что один раз мы можем себе это позволить.
Следуя указаниям Люсьена, мы подъехали ко входу, и, прежде чем успели что-то спросить, трое швейцаров в белых костюмах одновременно распахнули двери машины. Я вышла первой, еще раз порадовавшись, что на мне одежда от Бронвин, и заметила, как Роджер торопливо заправляет свою белую футболку в джинсы. Люсьен подошел к швейцару, который открывал дверь со стороны Роджера, и пожал ему руку. Я заметила, как в этот момент он положил ему в карман купюру. Потом он провел нас внутрь отеля, и еще двое швейцаров, появившихся из ниоткуда, распахнули перед нами двери. Мы вошли, и я открыла рот в изумлении. Это был первоклассный отель. Над нами висели старинные люстры, толстый узорчатый ковер устилал пол, и повсюду виднелись украшения из сверкающей меди.
Люсьен провел нас через холл, уставленный старинными диванами. На полу лежали восточные ковры, а на стенах были развешаны полотна с изображениями лошадей. Мы спустились вниз к ресторану. Вокруг управляющего толпились посетители в ожидании свободных столиков, но Люсьен просто провел нас мимо них за угловой столик у окна, которое выходило на тихую улицу, освещенную фонарями.
– Приятного ужина, мистер Армстронг, – тихо сказал управляющий, протянул нам меню и исчез.
Я удивленно посмотрела на Люсьена.
– Тебя тут знают?
Люсьен смущенно пожал плечами.
– Мы уже давно сюда ходим, – пояснил он. – Каждый год в сезон дерби родители снимают номер на одиннадцатом этаже. Так что служащие нас узнают.
– Ну да, – сказала я, как будто это было совершенно нормально и вовсе меня не удивляло. Я с интересом рассматривала интерьер этого изысканного ресторана и пыталась припомнить, когда в последний раз была в подобном месте. Как только я собралась открыть меню, Люсьен остановил меня.
– Если позволите, – сказал он, переводя взгляд с меня на Роджера, – у «Брауна» есть фирменное блюдо, которое придумали именно здесь, и если вы еще его не пробовали, то не должны упустить эту возможность.
Я вспомнила, как Роджер спрашивал меня недавно, где же моя тяга к приключениям. Это была шутка, но вопрос теперь снова зазвучал в моей голове. Прежняя я всегда была довольно осторожной. Но сейчас, когда поссорилась с мамой, мир не рухнул. Я оказалась здесь, в Кентукки, в компании Роджера и незнакомца, в этом дорогом ресторане, в модной чужой одежде. Может, я вовсе не утратила тягу к приключениям? – Может, она просто была в спячке? – Я отложила меню.
– Звучит неплохо, – сказала я, надеясь, что это знаменитое блюдо не окажется улитками или чем-то наподобие «сладкого мяса», которое, как я на собственном печальном опыте узнала в Англии, вовсе не было сладким.
Я заметила, как Роджер, сидевший напротив меня, улыбнулся, но улыбка быстро исчезла, когда он услышал, что Люсьен заказал что-то под названием «хот браун».
– Друзья, вы едите мясо? – спросил он, когда три официанта одновременно поставили перед нами три сковородки. – Я должен был спросить, вы ведь из Калифорнии, мало ли что.
Мы познакомились немного поближе, пока ожидали блюдо с таким сомнительным названием. Люсьену было восемнадцать, и осенью он собирался в колледж в Вандербильте.
– Вегетарианцев среди нас нет, – подтвердил Роджер.
– Хорошо, – сказал Люсьен. – Тогда приступим.
Я посмотрела на сковородку, которая стояла рядом с моей тарелкой. Один из официантов объяснил: «хот браун» – это грудка индейки в сливочном соусе, нарезанная большими кусками. Подается на мягком хлебе с сыром пармезан, с добавлением кусочков помидора, петрушкой и двумя кусочками бекона сверху. Я застыла в нерешительности, прикидывая, с чего бы начать, и вдруг заметила, что Люсьен еще не приступил к еде. Он выжидательно смотрел на меня и, только после того, как я взяла вилку, взялся за свою. Я слышала о манерах южан, но считала, что они ушли в прошлое еще век назад. Похоже, что все-таки нет. Доказательство тому сидело напротив меня, терпеливо ожидая, пока я начну есть, чтобы приступить к своему блюду.
Серебряные столовые приборы оказались неожиданно тяжелыми. Я отрезала небольшой кусочек и осторожно попробовала. Фантастически вкусно! Роджер тоже ел с аппетитом. Постепенно я поняла, что «хот браун» целиком состоит из моих любимых продуктов. Почему за пределами Кентукки никто не догадался придумать такой рецепт?
Роджер заказал колу, потому что рутбира в меню не было. Но я последовала примеру Люсьена и взяла «сладкий чай». Отпила небольшой глоток, потом еще один и поняла, что в рейтинге моих любимых напитков сменился лидер. Посещение «Нового пути», а теперь и сегодняшний поход в ресторан окончательно убедили меня, что всегда нужно следовать рекомендациям местных жителей. Когда Люсьен предложил выбрать десерт, я была только рада.
Я пошла в дамскую комнату, оставив мальчиков за бурным обсуждением спортивных фильмов. Я лишь надеялась, что у Люсьена хватит ума ради его же собственного благополучия не поднимать тему «хужеров». Вымыв руки, я посмотрела на свое отражение в зеркале, сравнивая его с тем, что было в уборной Йосемити. Сейчас на меня смотрела другая девушка. Я немного загорела и сменила гардероб. Но дело было не только в этом. Еще некоторое время я любовалась собой, затем пошла назад в зал.
Когда я вернулась к столу, парни прекратили болтать, и это меня насторожило. Но, прежде чем я успела что-то сказать, появились тарелки с десертом.
– «Дерби-пай», – сказал Люсьен. – В лучших традициях Луисвилла. Наслаждайся. – Он жестом подозвал официанта поближе и сказал ему: – И стакан Maker's Mark, пожалуйста.
Официант перевел взгляд с Роджера на меня, а потом снова на Люсьена, который невозмутимо ответил ему встречным.
– Непременно, – сказал официант и ушел.
– Ты только что заказал выпивку? – спросила я озадаченно, не понимая, чем же законы в Кентукки отличаются от остальной страны.
– Круто, – с почтением сказал Роджер, не отрываясь от десерта.
Он отсалютовал Люсьену вилкой и продолжил есть. Я попробовала десерт. На вкус пирог был одновременно шоколадным, клубничным и ореховым, и это было восхитительно. Пожалуй, было бы неплохо, если бы штат Кентукки прилагал больше усилий к распространению своих традиционных блюд по всей стране.
Официант поставил перед Люсьеном стакан, до половины наполненный темно-коричневой жидкостью, с двумя кубиками льда на дне.
– Что это? – спросила я. – В Кентукки не проверяют возраст?
– Не всегда, – с улыбкой сказал Люсьен. – Перед нами – стакан оригинального кентуккского бурбона. Известно ли вам, что бурбон – единственный напиток, который берет свое начало в Америке? – Мы с Роджером покачали головами. – Это так. И только тот бурбон, который делают в Кентукки, имеет право называться бурбоном. Иначе это просто виски из кислой браги.
– Как шампанское, – сказала я, вспомнив факт, который однажды узнала, читая пьесу Ноэла Кауарда[37]. – Если его сделали не в области Шампань во Франции, то это просто игристое вино.
– Ага, вот именно, – сказал Люсьен. Он поставил стакан бурбона в центр стола. – Так, кто поведет? – спросил он. – Я с удовольствием выпью, если вы не против.
Роджер взглянул на меня и отпил соды.
– Я за рулем, – сказал он. – Не проблема.
– О, – сказал Люсьен. – Ладно.
– Сейчас я не вожу, – произнесла я, немного помолчав. Мне показалось, что все ждут какого-то объяснения. – Просто не вожу, – стало понятно, что сложно будет это объяснить, не вдаваясь в детали.
– Ну, как бы то ни было, – Люсьен указал рукой на бурбон. – Хочешь попробовать?
– Меня и это устраивает, – сказала я, допивая второй стакан сладкого чая.
Люсьен поднял брови.
– Ты отказываешься от стакана настоящего местного бурбона? – спросил он.
– М-м-м, – сказала я, взглянув на Роджера, который почему-то сосредоточенно смотрел в потолок и улыбался. – Почему бы и нет?
Теперь они оба пристально смотрели на меня, а я придвинула стакан к себе и подняла его. Он оказался неожиданно тяжелым. Я вдохнула запах, потом задумалась: может, так нужно делать, только когда пьешь вино? Запах почему-то напоминал трухлявый пень. Я осторожно отпила и чуть не выплюнула все на стол. Если бы я попыталась представить, каково это на вкус – выпить лесной пожар, то представила бы именно стакан бурбона. Напиток обжег мое горло, а на глазах выступили слезы.
– М-м-м, – выдавила я, когда снова смогла говорить. – Какой… мягкий вкус.
Подняв взгляд, я увидела, что Роджер и Люсьен смеются.
– Извини, – сказал Люсьен, снова передвинув стакан в центр стола. – Мы просто поспорили, смогу ли я заставить тебя это выпить.
– Что? – спросила я, снова слегка закашлявшись. Роджер все еще улыбался. – Поспорили?
– Небольшое пари, – сказал Люсьен и выложил двадцатку на стол. – Добро пожаловать в Кентукки.
– Я побоялась обидеть тебя, если не стану пить, – произнесла я, чувствуя себя смущенной и обманутой. Но в то же время заметила, что Роджер с довольным видом откинулся на спинку кресла, пряча в карман двадцатку. Я мысленно прибавила ее к нашему общему бюджету.