Мы вошли вместе с экскурсионной группой. VIP-билет включал в себя даже посещение «костюмерной», но меня это не очень интересовало. Получив билеты, мы пристроились в очередь на автобус. Перед нами стояла немецкая супружеская чета, а за нами – семья из представителей сразу трех поколений: дедушка, папа и сын. Очередь изгибалась так, что каждому предоставлялась возможность сфотографироваться на фоне изображения Грейсленда. Похоже, это было обязательно. Женщина-фотограф беспрестанно повторяла, что, если нам не нужны фотографии, их можно не покупать. Мы с Роджером подошли к стене и встали рядом, чувствуя себя немного неловко.
– Ближе, – устало вздохнув, сказала женщина с фотоаппаратом, готовясь сделать снимок.
Роджер сделал шаг ко мне, а затем медленно, как будто не был уверен, как я к этому отнесусь, обнял за плечи.
Мне показалось, что каждая клеточка моего тела откликнулась на это прикосновение. Я улыбнулась для фото, но сама размышляла о том, как на самом деле чувствительны мои плечи, как невероятно остро я ощутила его руку, лежащую на них, и ритм его дыхания, потому что мы стояли совсем близко друг к другу.
– Следующий! – крикнула женщина, и мы углубились в изучение наших аудиогидов.
Вместе с другими пассажирами мы сели в маленький автобус, который должен был провезти нас по улице. Двери закрылись, и водитель вырулил на дорогу. Передо мной открытые ворота Грейсленда, украшенные изображением Элвиса с гитарой и нотами вокруг, и кирпичная стена, что полностью покрыта граффити. А потом мы поехали вдоль дороги. Спустя некоторое время на вершине холма показалось здание, которое было немного меньше, чем я ожидала, – Грейсленд.
По дому мы перемещались при помощи аудиогида, поэтому нельзя было зайти в одно и то же помещение дважды, зато мы могли двигаться в своем темпе. Заметив, что мне нужно больше времени на осмотр, чем ему, Роджер ушел вперед, пока я неспешно прогуливалась по усадьбе. Сам дом был невероятным. Каждая комната пышно украшена, и, если верить аудиогиду, многие интерьеры придумал сам Элвис. Само это место было прекрасным памятником дизайну шестидесятых.
Дольше всего я пробыла в Комнате джунглей. Не сказать, чтобы я и вправду ожидала увидеть в ней что-то необычное, но все же я постояла там некоторое время. На всякий случай. Правда, все, что мне удалось рассмотреть, – просто пустую гостиную, в которой уже много лет никто не жил. Плюшевая панда Лизы Марии[43] сидела на кресле, а рядом с ней лежала гитара, на которой никто никогда не играл. Прогуливаясь по усадьбе с идеальными интерьерами, я вспомнила о своем собственном доме, который стоит пустым и говорит незнакомцам: «Добро пожаловать ДОМОЙ!».
Прослушав несколько первых комментариев, я выключила аудиогид, затем прошла через весь дом. Заглянула в кабинет, потом в студию и в помещение, где хранились памятные вещи: костюмы, пластинки, многочисленные комбинезоны и изображения Элвиса повсюду.
Мне стало интересно, понравилась бы эта экспозиция отцу, какие интересные факты он рассказал бы мне, на какие детали обратил бы мое внимание. Мне было неизвестно, в каком возрасте он приезжал сюда, я никогда его не спрашивала. Я о многом его не спрашивала, а теперь у меня больше никогда не будет такой возможности. Глядя на пропитанное духом Элвиса окружающее пространство, я поняла, что поездка в Грейсленд стала ошибкой. Это был памятник всему, что любил отец, и мне не стоило приходить сюда в одиночку. Это было попросту неправильно. Я приехала в Грейсленд, а папа со мной не приехал. И не приедет. Он никогда не сможет оказаться здесь снова. Он больше никогда не будет слушать Элвиса, ездить в Теннесси и делать фото на память. И все это из-за меня.
Экскурсия завершилась у бассейна, и я собралась сделать еще одно фото, но тут увидела, что с другой стороны бассейна расположена могила Элвиса.
Ее окружали цветы, венки и плюшевые мишки, рядом горел вечный огонь, а по бокам были могилы его родителей. Подойдя ближе, я смогла прочесть памятную надпись. Я смотрела на нее, чувствуя, что мне становится тяжелее дышать. Отдельные слова зацепили меня особенно сильно:
БОГ УВИДЕЛ, ЧТО ЕМУ НУЖНО ОТДОХНУТЬ, И ПРИЗВАЛ ЕГО К СЕБЕ ДОМОЙ. МЫ СКУЧАЕМ ПО ТЕБЕ, ОТЕЦ И СЫН.
Слезы навернулись на глаза, вокруг все поплыло. Домой? Как это вообще можно назвать домом? Его дом был здесь. Теперь его могила рядом с местом, которое он так любил. Он окружен родными и близкими. Тысячи фанатов сделали все, чтобы память о нем жила. И уж точно его не бросили одного в графстве Ориндж.
А они так долго жили на улице Одиноких,
что разучились оглядываться назад.
Мама, Чарли и я выстроились в линию и рассматривали маленькую медную табличку на могиле. Чрезмерно заботливый распорядитель похорон показал нам участок, а потом отошел, сказав, что будет рядом, если нам что-то потребуется.
Мне не приходило в голову ничего, что могло бы понадобиться и с чем бы он мог помочь, так что я просто бессмысленно смотрела на него, пока он говорил, а потом испытывала угрызения совести, когда он ушел и остановился в ожидании на почтительном расстоянии от нас. Кладбище называлось Пасифик-Вью и было очень красивым; по пути к участку нам рассказали, что здесь похоронен Джон Уэйн[44]. Но мы были в Ориндже, в полутора часах пути от Рейвен-Рока. И мне не нравилась мысль о том, что папа останется один так далеко от дома.
Я вообще не хотела думать об этом, и, когда я смотрела на маленькую медную табличку на надгробии «БЕНДЖАМИН КАРРИ, ЛЮБИМЫЙ МУЖ, ОТЕЦ И УЧИТЕЛЬ», мне казалось совершенно невозможным, что отец лежит там. Он был таким высоким, что многое было ему не по росту, и он жаловался на слишком тесные места в кинотеатрах и самолетах. Как он мог поместиться под табличкой размером с мою ладонь? Как такое вообще возможно? Я посмотрела на маму и брата. Они стояли, опустив глаза, никто ничего не говорил, и все шло совершенно не так, как надо. Мы не должны были закапывать его в холодную сырую землю. Нам следовало развеять его пепел в Комнате джунглей, или над полями Геттисберга, или хотя бы над лужайкой, которую он так любил. Он не должен был оказаться здесь, в Ориндже, в окружении незнакомцев, большинство из которых, скорее всего, мирно почили естественной смертью в почтенном возрасте.
Мама кашлянула и посмотрела на нас с Чарли. Я оглянулась на нее в надежде, что она что-то скажет. Или обнимет нас. Одним словом, сделает хоть что-то, от чего нам станет немного легче. Но она повернулась и пошла прочь к распорядителю похорон. Я посмотрела на Чарли, который все еще стоял, глядя в землю. Его глаза покраснели, но сегодня я не могла с уверенностью сказать, почему. Мы стояли на расстоянии вытянутой руки, но казалось, будто между нами пропасть. Почему мы молчали? Почему не хотели поддержать друг друга?
Чарли тоже повернулся и пошел к матери, оставив меня одну. Наедине с маленьким клочком земли, в котором уместилось все, что осталось от моего отца. Я сунула руку в карман и достала кое-что для него. Сегодня, когда я зашла в 7-Eleven[45] и смотрела на витрину с леденцами, я вдруг запаниковала, потому что не могла вспомнить, какие он любил больше всего. Почему я была такой невнимательной? Почему не догадалась, что однажды уже не смогу у него спросить?
В итоге я взяла «масляный ром» и хвойные.Теперь я положила леденцы на табличку. Они покатились и остановились около буквы «Б». Покупать для папы леденцы всегда было моей обязанностью. Больше мне не придется это делать. Я посмотрела на упаковки леденцов, понимая, что они останутся нетронутыми и через неделю их выбросят вместе с цветами.
Потом тоже повернулась и ушла, оставив его одного.
Где я побывала.
Штат № 10: Теннесси – «Добровольческий штат».
Девиз: Я не знаю.
Интересные факты: Не знаю.
Заметки: Да наплевать.
И я решил, что тронусь в путь,
собрал все деньги, купил «Эльдорадо»
и поехал в Теннесси.
– Ты в порядке? – спросил Роджер.
Я кивнула, глядя прямо перед собой, пока мы шли через площадку к машине. Положив открытку на верхний край стены с граффити, я придавила ее самым тяжелым камнем, который только смогла найти. С тех пор как мы встретились с Роджером в сувенирном магазине, я не проронила почти ни слова, и мне по-прежнему не хотелось говорить.
Мы уселись в машину, Роджер сунул руку в карман и достал какой-то небольшой предмет, завернутый в упаковочную бумагу.
– Ты, наверное, вряд ли станешь их носить, – сказал он, и я с удивлением посмотрела на него, – но они были слишком уж хороши, я просто не мог пройти мимо.
Я разорвала упаковку и увидела, что он купил мне солнцезащитные очки в стиле Элвиса в золотой оправе. Я рассматривала их и думала о своих собственных очках, которые разбились во время столкновения. Я видела, как стекла валялись на полу среди битого стекла. И все же это был не повод, чтобы отказываться от покупки новых. Я постаралась изобразить улыбку.
– Спасибо, – поблагодарила я, надевая их. – Ну как я тебе?
В ответ он улыбнулся по-настоящему.
– Прекрасна, – сказал он и завел машину. – Пообедаем?
Похоже, сеть закусочных Krystal стала для Роджера его собственной версией рая. Они и правда были хороши. В них подавали мини-бургеры, картошку и сладкий чай. Мы ели, сидя сзади в открытом багажнике и болтая ногами. Перед нами открывался вид на огромный магазин фейерверков «Теннесси – Алабама», и я заметила, как заинтересованно Роджер смотрит на него.