— Что тебе приснилось, сынок?
— Мы уже все мученики? — спросил тот, ещё не полностью проснувшись.
Брат Кашка дал ему воды, а настоятелю сказал:
— Слишком много для него впечатлений, когда брат Бернард его в деревню с собой берёт…
— Ещё бы! — со смехом согласился настоятель, кивая на мальчика. Марселино уже спокойно уснул и теперь улыбался, как если бы от кошмара не осталось и следа.
Тем временем дорога изменилась: вдали замаячили вершины гор.
— Знаешь, почему так случилось? — спросил Ангел.
— Нет, — ответил Марселино.
— Потому что перед сном молиться бы надо. Мальчик, казалось, удивился, но быстро нашёл ответ:
— Перед тем как напугать брата Значит, я даже на Мессе был!
— Марселино, — воскликнул Ангел, — я теперь тоже должен буду тебя отругать?
— Но на небе ведь никто никого не ругает?
— Нет. Там все ведут себя так, что даже не помнят, как это делается.
— А я тоже всё забуду?
— Зато ты сможешь обдумывать много другого…
— Да ещё и вместе с мамой.
— Конечно.
— А она очень красивая?
— Мамы все красивые, Марселино.
— И моя тоже?
— И твоя.
Марселино засиял, но тут же задал новый вопрос:
— А я скоро увижу маму?
— Потерпи; она тоже тебя очень ждёт.
Глава четвёртая
Немедленно после смерти Марселино братья стали думать, что же делать с чудотворным распятием, и в результате начали перестраивать часовню, что собирались сделать уже давным-давно, но всё откладывали за неимением денег. Теперь же вышло так, что жители окрестных деревень, а особенно те, что прежде только и думали, как бы навредить монахам[8], вдруг стали жертвовать монастырю куда больше, чем раньше. Должно быть, им было стыдно, что они не так уж хорошо обходились с мальчиком, который, оказывается, разговаривал с Самим Богом.
Строительные работы продвигались быстро и успешно, хоть и пришлось пожертвовать кельей-другой на верхнем этаже, да ещё частью чердака и чуланом. Что делать, потолок в часовне следовало поднять гораздо выше, чтобы там наконец-то поместилось такое огромное распятие.
Бывшая келья Марселино превратилась почти в музей. В ней хранилось множество вещей, которыми мальчик пользовался при жизни. Тут поставили его люльку, собрали самодельные игрушки, сюда принесли даже «сокровища», которые Марселино прятал под монастырской стеной в твёрдой уверенности, что знает о них только он один.
В этой комнатке, где стояла единственная на весь монастырь настоящая кровать, братья любили собираться для молитвы о душе мальчика, хоть и знали, что его давно уже с любовью встретили на небесах.
Как-то были там брат Кашка и брат Значит, а с ними и брат Бим-Бом, когда в комнату заглянул брат Ворота и сказал, что их зовёт настоятель.
Все трое пошли за ним, в коридоре к ним присоединились остальные, и наконец они собрались в келье у отца-настоятеля. Когда настала тишина, он заговорил:
— Братья, мне надо рассказать вам кое-что о нашем Марселино.
Монахи с надеждой глядели на говорившего. Только брат Негодный тихонько сидел возле настоятеля и казался постаревшим лет на сто.
— Я уже несколько дней собирался рассказать вам эту историю, — начал настоятель, — она о родителях Марселино, и только наш мудрый брат Франсиско…
— Отче, пожалуйста, зовите меня брат Негодный. Так меня мальчик прозвал, так я и хочу называться до смерти.
— Хорошо, — продолжил тот, — не знаю, заметил ли кто из вас, что после похорон Марселино ко мне подошла женщина и дала письмо.
— Я заметил, — сказал брат Значит.
— И никому об этом не сказали?
— Нет, отче, никому.
— Вот и хорошо, — кивнул настоятель и достал из выдвижного ящика пухлый конверт. — Письмо длинное и беспорядочное, да ещё написано ужасным почерком, так что мы несколько дней потратили на то, чтобы его разобрать. Поэтому вслух я читать не буду, а лучше перескажу, о чём в нём говорилось.
Монахи устроились поудобнее и приготовились внимательно слушать.
— Женщина, которая дала мне письмо, приходится сестрой отцу нашего мальчика. Шесть лет назад произошла трагедия, из-за которой малыша и оставили у наших ворот…
Клаудио, отец Марселино, очень рано женился на его матери Эльвире. Они были простые и добрые люди и как раз ожидали первенца.
Единственным недостатком Клаудио была некоторая бесхарактерность. В соседних деревнях у него были приятели, с которыми не стоило бы водиться. И вот однажды, воспользовавшись его доброй репутацией, они предложили юноше опасное дело. Оказалось, они задумали большое ограбление, а Клаудио был им нужен для отвлекающего манёвра, чтобы, пока они действуют, занять разговором охрану. Клаудио все знали как человека честного, так что лучшего помощника было не сыскать.
Юноша в отчаянии отказывался, но тут его пригрозили убить.
— Ты теперь, — заявил ему старший из тех двоих, — знаешь всё про наш замысел и можешь предать нас. Так что если ты нам не поможешь — прощайся с жизнью.
Клаудио испугался и ответил согласием, ничего не рассказав об этом жене.
Страх его и подвёл. От страха он сперва согласился, и от страха же, когда пришло время действовать, отказался играть свою роль. Его попытались избить, в драке он потерял голову и стал обороняться так неудачно, что один из его противников остался лежать на земле без движения.
— Да ты ж его убил! — закричал второй.
Клаудио не нашёл ничего лучше как броситься бежать. Пробегая мимо дома своей сестры Михаэлы, он едва успел крикнуть:
— Спрятаться мне надо! Я вроде бы человека убил!
— Где же ты спрячешься-то? — спросила сестра.
— Там, где мы в детстве играли! — ответил Клаудио и понёсся дальше.
В ту же ночь Михаэла нашла брата, спрятавшегося в пещере.
— Клаудио, ты тут?
Бедная девушка принесла свёрток с одеждой и кое-какой еды. Услышав голос брата, она заползла к нему вглубь и заплакала:
— Клаудио, тот человек умер, и все теперь знают, что это сделал ты.
— Как умер? — переспросил он в ужасе. — А как же моя жена?
— Она как узнала — так и роды у неё начались. Мальчик у вас.
— Приведи её как можно скорее ко мне. Нам надо бежать.
— Да, — согласилась Михаэла, — но куда?
— Не знаю. Завтра я ещё здесь подожду. Как стемнеет — приведи нашего осла и жену мою с ребёнком вместе.
— Она заболеет. Ты хоть малыша мне оставь.
— Делай, как я сказал.
Михаэла ушла, а на следующую ночь вернулась с Эльвирой, ребёнком и осликом. Бледная, измученная мать прижимала к груди завёрнутого в пелёнки младенца.
— Ты знаешь, не ищут ли меня? — спросил Клаудио сестру. Он уже успел обнять жену и впервые рассмотреть при свете звёзд своего сына.
— Нет, здесь не ищут. Поторопись.
Она сунула брату в руки узелок с завязанными в нём серебряными монетками.
— Это вам на дорогу. Да благословит тебя Господь, бедный крошка! — добавила она, наклоняясь над свёртком, который Эльвира бережно прижимала к себе.
Не говоря больше ни слова, Клаудио вновь усадил жену с младенцем на осла, простился с сестрой, взялся за повод, — и семейство отправилось в путь, благо ночь была тёмная.
В глубокой тишине изумлённые братья слушали настоятеля, не решаясь прервать его.
— Одна радость, — сказал наконец брат Негодный, — хотя бы мальчик не знал этой печальной истории.
— А они ещё живы? — поспешно спросил брат Хиль. — И знают ли о смерти своего сына?
— Всему своё время, брат, — ответил настоятель, с любовью глядя на него. — Пока же слушайте дальше.
Днём они спали в стороне от дороги, а ночью двигались дальше — Клаудио, Эльвира и их младенец. Она всё слабела, но следовала за мужем, собрав последние силы, и пыталась кормить малыша, как могла.
По вечерам Клаудио покупал что-нибудь — лучше всего в стоящих на отшибе харчевнях. Взятые с собой монетки таяли на глазах.
— Ох, Клаудио, беда-то какая! — причитала Эльвира. Она чувствовала, что заболевает, — а ей ведь надо было кормить младенца.
— Ничего, вот доберёмся до границы, — подбадривал её муж.
— Так в деревне говорили, что там как раз эпидемия…
— А здесь меня ждёт верная гибель, Эльвира, если только попадусь, — возражал он.
Наконец, измученные голодом и лишениями, невыспавшиеся и перепуганные, они решили купить на последние деньги еды в ближайшей деревне. Клаудио оставил ослика с женой и ребёнком на площади, а сам вошёл в лавочку.
— Издалека вы? — спросил его лавочник.
— Да вот, завернули по пути, — ответил Клаудио.
Он купил хлеба, вина и несколько сардинок. Когда он заплатил за них и вышел, любопытный лавочник прильнул к окну, чтобы посмотреть, куда направятся проезжие.
Осёл напрасно искал хоть какую-нибудь съедобную растительность на глинистой дороге, а младенец тем временем спокойно спал у груди своей мамы.
Лавочник решил, что всё это как-то подозрительно, накинул куртку и вышел на улицу.
Клаудио упаковал покупки в перемётную суму, потом взял осла за повод и отправился в путь. Выйдя за город, они остановились перекусить.
— Так мы никогда не доберемся, — говорил Клаудио.
— Но я быстрее никак не могу, — сокрушалась Эльвира.
Как будто по наитию Клаудио взглянул на младенца: осёл что-то жевал в нескольких шагах от них, а в тени, под раскидистым деревом, мать уложила ребенка. Клаудио заколебался, но наконец сказал:
— Вот если бы оставить малыша…
— Нет, ни за что! — дрожащим голосом воскликнула мать.
Они вновь пустились в путь, и через некоторое время вдали показались очертания большого дома посреди полей. Клаудио внимательно всматривался вперёд не сбавляя шага, и в глазах его была решимость. Крепче взявшись за повод, он направил осла к дому.
Они подошли ближе — и то, что издали они принимали за хутор, оказалось монастырём.
— Тут монахи живут или монашки. Уж они-то лучше всех о нашем сыне позаботятся! — уговаривал Клаудио.