Глава 1. Сумасшедший из Александрии
– Перебели папирус начисто, – строго наказал Спиноза младшему писцу, – а потом можешь быть свободен.
Он запер книгохранилище, погасил все светильники, кроме одного, и вышел на улицу.
Александрийская набережная звучала сотнями языков, пестрела яркими одеждами: поражала разнообразием лиц. Спиноза уже привык к большому портовому городу и наметанным глазом различал в толпе персов с завитыми бородами, темно-коричневых эфиопов в длинных белых галабеях и тюрбанах, надменных римлян в тогах из тончайшего полотна, суровых греческих моряков в простых хитонах, застенчивых арабок, стреляющих поверх чадры подведенными глазами, молчаливых египтян в калазирисах.
Впрочем, последних здесь было немного. Александрия принадлежала не Египту, а всему миру. Здесь не помнили древних египетских богов, не приносили жертв, не отмечали ритуальных праздников, не устраивали мистерий. Здесь вообще никого и ничего не почитали. Здесь царствовали иные законы. Приплывали и уплывали разнокалиберные суда, приезжали и уезжали купцы из заморских стран. Здесь менялись, торговали, устраивали пиры, глазели на выступления бродячих артистов, довольствовались дешевой продажной любовью и вовсе не помышляли ни о чем, кроме радостей земли и моря.
Впрочем, Спинозу это мало волновало. Он был вполне счастлив. Целыми днями пропадал Витя в александрийском Мусейоне, где получил почетную должность старшего помощника начальника библиотеки. У него был доступ к редчайшим рукописям древности – клинописным табличкам из Междуречья, глиняным черепкам-остраконам с греческими письменами, папирусным свиткам с историческими сказаниями, пергаментным кодексам и ко многим другим замечательным штуковинам, о которых любой академик мог только мечтать.
Спиноза довольно преуспел в иероглифике. По ночам, когда библиотека закрывалась и никто не мог помешать, Витя с упоением конспектировал древние магические заговоры и заклятья или штудировал памятники египетской письменности. Он почти до конца разобрал «Тексты пирамид», «Тексты саркофагов» и «Книгу коровы». Некоторую трудность для толкования представляли «Книга часов бдений» и «Книга дыхания». Но Спиноза надеялся, что со временем освоит и эти источники.
Иногда, когда очень уставал от работы, он любил побродить по городу. Несмотря на то, что большую часть времени Спиноза проводил в безлюдных залах Мусейона, его знали уличные торговцы и нищие, рыбаки и матросы с судов, которые заходили в александрийский порт.
– Вот наш сумасшедший, – с гордостью говорили они, указывая на очкарика. – Ученый человек. Для него нет никаких тайн. Он понимает любую речь. Он умеет читать и писать.
Спиноза не обижался на «сумасшедшего». Для него это была высшая похвала. Он помнил, что многих великих считали чудаками, потому что люди не понимали высокой миссии, возложенной на исследователя. И если к нему приходили взрослые со своими проблемами, мальчик не сердился, что его отрывают от работы. Он откладывал в сторону рукописи и занимался мелкими, с точки зрения мировой науки, конфликтами: разбирал тяжбу соседей, гасил спор между торговцем и покупателем, мирил супругов…
– Времени это занимает немного, – думал он, выслушивая очередную жалобу ограбленного нищего, – но истинный ученый не должен проходить мимо явлений реальной жизни. И потом, узнаешь столько нового о нравах и обычаях разных народов…
Вот о чем размышлял Витя, в предзакатный час шагая по улицам Александрии. Путь его лежал к порту, где в маленьком кабачке замечательно жарили кефаль. Спиноза знал, что рыба содержит фосфор, а этот микроэлемент стимулирует деятельность мозга и просто необходим при умственных упражнениях.
Стемнело, как всегда на юге, неожиданно. И сразу же вспыхнул огонь знаменитого маяка, который уже называли чудом света. По спокойной воде побежала сверкающая дорожка. Моряки рассказывали, что яркий огонь на вершине башни виден за многие тысячи стадий, и десятки, сотни кораблей благодаря ему не садятся на мель и не разбиваются о прибрежные скалы.
– Вот так и ученый, – философски подумал Спиноза. – Его мысль, вспыхнувшая во мраке дикости и невежества, озаряет путь многим поколениям.
И он потрепал по холке спящего рядом ослика, одного из тех, которые целый день трудились, поднимая на верхний ярус вязанки хвороста для костра.
Все еще размышляя о первопроходцах науки, Спиноза свернул в темный переулок, где витали в воздухе манящие запахи жареной рыбы. И сразу насторожился. Он ничего не мог разглядеть во мраке, но явственно слышал глухие удары и короткие возгласы, кажется, на греческом.
– Драка, – сообразил исследователь и в растерянности остановился. Что делать? Звать на помощь? Бежать? Броситься на выручку?..
Полой хитона он осторожно протер стекла очков. Интересно, сколько их там? Эх, была бы здесь Геракл…
В этот момент дверь кабачка распахнулась, и на пороге выросла хозяйка с фонарем в руке. Огонь осветил катающийся по земле клубок сплетенных тел.
– Прекратите! – взвизгнула женщина. – Только трупа мне здесь не хватает!
Но ее никто не слышал. Она беспомощно огляделась и заметила одинокую фигурку с поблескивающими на носу стеклами.
– Эй, Спиноза! – крикнула хозяйка. – Что стоишь? Немедленно их разними! Ты же мужчина, черт побери!
Витя набрал в грудь побольше воздуха и бросился в драку.
– Что за безобразие! – возмущался он, отбиваясь от ударов и прижимая к груди очки. – Это не метод решения конфликтов! Я полицию вызову! Ой!
– Спинозу бьют! – хозяйка сунула в рот четыре пальца и пронзительно свистнула. – На помощь!
В переулке раздался топот бегущих ног. Клубок рассыпался на отдельные тела. Витя нацепил очки.
– Гля, псих! – радостно сказал кто-то из лежащих. – Вот пускай он и разберется!
– Можете идти, – хозяйка небрежно махнула фонарем в сторону встревоженных соседей. – Без вас обойдемся.
Спиноза поправил дужку на переносице.
– Итак, я вас слушаю, – по-гречески сказал он. – Что, собственно, произошло?
Темноглазый атлет с волосатой грудью вразвалочку подошел к Вите.
– А пусть не вмешивается не в свое дело, – сплюнул он сквозь зубы. – Сходим на берег, смотрим – баба идет в покрывале. Ну, сам понимаешь… Мы, конечно, к ней, мол, разрешите познакомиться… И я ее так нежно за руку дернул. Баба ка-ак закричит! И откуда ни возьмись – этот, – здоровяк ткнул пальцем в худенького юношу, который, постанывая, пытался подняться с земли. – И хлобысь мне промеж глаз! Ну, мои ребята немного его и проучили…
Спиноза укоризненно покачал головой.
– Ну, господа… Вы не правы, – он протянул юноше руку и помог ему встать. – Всемером на одного… Тем более, он защищал честь дамы…
– Да, – подхватила хозяйка, бросая взгляд на атлета. – Не стоит знакомиться на улицах. Теперь такие женщины, у них такие нравы… – она поправила платье на груди. – Что же мы стоим в темноте? Заходите, найдется, что выпить и чем закусить…
Здоровяк хмуро посмотрел на нее.
– В другой раз, – отрезал он. – Когда здесь не будет всяких миротворцев. Пошли, ребята.
Удаляясь, моряк пробормотал под нос:
– Честь дамы, честь дамы… – и добавил несколько греческих ругательств.
– Хм, – хозяйка не скрывала досады. – Из-за тебя, Спиноза, упустила таких выгодных клиентов.
Витя растерялся:
– Но ты же сама позвала на помощь, Пафнутия.
– Когда? – искренне удивилась женщина. – Не помню…
– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал юноша. – Я возмещу тебе ущерб.
– Ты? – Пафнутия окинула его презрительным взглядом. Кроме набедренной повязки, дешевых браслетов на руках и огромного фингала под глазом, у парня ничего не было. – Да у тебя ломаной драхмы за душой не найдется.
Незнакомец усмехнулся и протянул ей тяжелый золотой браслет.
– Ты что? – вмешался Спиноза. – У нее претензии ко мне, я сам заплачу. – И он с готовностью полез за кошельком.
Хозяйка проворно схватила браслет.
– Прошу к столу, – заворковала она. – Я тут кефали нажарила… А какое у меня сегодня вино!
Парень со Спинозой переглянулись и вошли в дверь.
Так Витя обрел в Египте друга. Его звали Гор, сын Осириса. В Александрию он попал случайно. В погоне за Сетом, которому хотел отомстить за гибель своего отца, заскочил немного вперед и оказался в чужом времени.
– Но ты же бог, – втолковывал Витя другу. – Властитель Египта. Тебе ж расправиться с этими матросами – раз плюнуть.
– Нет, – улыбнулся Гор. – У богов есть сила, когда в нас верят и приносят нам жертвы. А здесь я ничем не отличаюсь от обычных людей. Мне позарез нужно отсюда выбраться. Ведь пока я не отомстил Сету, мой отец мертв.
– Право, не знаю, чем тебе помочь, – развел руками Спиноза. – Понимаешь, я и сам в таком же положении. Перепробовал уйму магических заклинаний и заговоров – ничего не получается…
– Эх, была бы здесь мама, – тяжело вздохнул Гор. – Она бы нашла выход…
– Нелогично, – возразил Спиноза. – Ей ведь тоже не приносят жертвы.
– Она в них не нуждается. Она вечная, существует у всех времен и народов. Греки называют ее Деметрой, римляне – Церерой, а сирийцы и вавилоняне – Астартой, или Иштар… Ей подчиняется не только земля, но и водная стихия, и ветры… Она – символ женственности и супружеской верности. Над этими ценностями не властно ни время, ни пространство…
– А где она сейчас? – спросил Спиноза.
– Оплакивает папу, – печально ответил Гор.
Витя скорбно помолчал. Посчитав в уме до шестидесяти, он прервал минуту молчания вопросом:
– Насколько мне известно, в Древнем Египте было много всесильных богов. Может, тебе стоит обратиться к кому-то из них?
– Это ничего не даст, – покачал головой сын Осириса. – Во-первых, здесь нет храмов, через которые можно к ним воззвать, во-вторых… – он замялся, – я никому из них не представлен лично… Видишь ли, нам с мамой приходилось скрываться, и я вовремя не сумел завязать светские знакомства.
– А друзья? Друзья у тебя есть?