– Правда, – с достоинством отвечала Алла Викторовна и продолжала объяснять материал.
– Да не может быть! – В топку нарождающейся смуты подбрасывалось очередное поленце.
– Очень даже может быть, – спокойно парировала Алла Викторовна, стараясь не отклоняться от заданного курса, но, как всегда, безрезультатно. После двух-трех провокационных выкриков она теряла самообладание и, оборвав лекцию на полуслове, начинала увлекательное, как ей казалось, повествование об очевидном и вместе с тем невероятном факте бытия, напрочь забывая, что уже рассказывала об этом какое-то время назад, да причем в этой же аудитории. Надо ли говорить, что особого интереса со стороны студентов это не вызывало. Наоборот, чем сильнее Реплянко воодушевлялась, чем полнее раскрывался в ней талант рассказчика, тем равнодушнее становились лица тех, кто ее к этому принудил. Но Аллу Викторовну уже было не остановить: она самозабвенно вещала в аудитории, не обращая внимания на то, что каждый занят своим делом, причем совершенно не связанным с задачами курса «Основы микробиологии».
Сценарий этот повторялся из года в год, а студенческое сарафанное радио передавало от курсу к курсу «правила поведения» на занятиях Реплянко. Однако сегодня что-то пошло не так: почему-то никто из присутствующих не задал ни одного провокационного вопроса, способного увести лектора от темы. Словно не замечая вспыхивающих то и дело экранов телефонов, завладевших вниманием большей половины аудитории, Алла Викторовна с присущей для себя наивностью восприняла полную индифферентность студентов за проклюнувшийся интерес к предмету и с энтузиазмом заворковала:
– Возбудитель бешенства имеет палочковидную форму: один конец – плоский, другой – вытянутый. Размер – от 80 до 180 нанометров… В цитоплазме пораженных вирусом клеток образуются специфические включения, описанные Бабешем и Негри. Поэтому их называют тельца Бабеша – Негри, – объявила Реплянко и, вооружившись мелом, двинулась к доске: – Ба-бе-ша… Нег-ри, – проговорила она по слогам и обвела взглядом бездействующую аудиторию. – А почему вы ничего не пишете?
– А зачем?
Алла Викторовна растерялась.
– Как зачем? – искренне изумилась она, пытаясь отыскать хотя бы одно заинтересованное лицо.
– Нет, ну вы сами подумайте, зачем? – язвительно поинтересовался молодой человек, сидящий за первой партой и имеющий репутацию местного умника. – Во-первых, это неактуально. А во-вторых, все можно найти в интернете.
– Что значит неактуально? – возмутилась Алла Викторовна, не поверив своим ушам.
– Вот смотрите. – Умник поднял вверх телефон, словно призывая его в свидетели. – В учебнике Рубашкиной и Проворкиной черным по белому написано: «В 1886 году группа одесских врачей на свои средства командировала Н. Ф. Гамалею к Пастеру»…
– Гамалея, – автоматически исправила его Реплянко.
– Какая разница! – пожал плечами молодой человек и продолжил цитировать дальше: – «…командировала… для ознакомления с методом приготовления вакцины против бешенства. После его возвращения в Одессе была открыта лаборатория, где изготовлялась антирабическая вакцина».
– Ну и что? – Алла Викторовна никак не могла понять, как эта информация связана с неактуальностью темы.
– Смотрите дальше: «Уничтожение бешеных животных, бродячих собак… Для лечебно-профилактической иммунизации бешенства используются следующие вакцины…». Кстати, а вы сами-то в курсе, какие?
– В курсе. Вакцина антирабическая культуральная.
– Уверены? – Умник считал своим долгом усомниться в компетентности преподавателя.
– Уверена, – твердо заявила Реплянко и перечислила существующие, в том числе и знаменитую «Рабивак», внедрение которой во врачебную практику в 1993 году чуть не стоило ей жизни…
Ту осень Алла Викторовна Реплянко запомнила навсегда. И, кстати, отнюдь не из-за обстрела Белого дома, а из-за нелепой случайности, представшей перед ней в виде милейшего животного, только со смертоносной «начинкой». В память об этой встрече на руке Аллы Викторовны между большим и указательным пальцами остался шрам – крохотная белая точка, а в душе – страх, пробуждавшийся всякий раз, когда речь заходила о кошках и о том, что с ними связано.
«Это не суеверия, – убеждала всех Алла и изображала, что у нее закладывает нос. – Банальная аллергия. И все!» Но близкие знали: как бы умело Алла Викторовна ни маскировала свои страхи, она все равно боится. «Ну уж нет!» – возражала им Алла и с энтузиазмом пускалась в пространные рассуждения о роли случая в человеческой жизни, о беззащитности перед злыми силами Вселенной и, конечно же, о вере в ангела-хранителя, с которым лично у нее были совершенно особые отношения. «Я его чувствую!» – во всеуслышание заявляла Алла Викторовна и громко благодарила природу, наделившую ее особым даром видеть в человеческом теле движение энергии и управлять ею.
Этой способностью Алла пользовалась весьма активно, снискав себе славу человека, готового помогать страждущим безвозмездно. Ну или почти безвозмездно…
«Алка, глупая! Зачем тебе эта головная боль?» – бил тревогу ее муж, большой поэт с дурным характером, и предлагал заняться делом: отредактировать ему рукопись, погладить рубашки, сварить борщ, на худой конец. Но Аллу Викторовну это не устраивало, она жаждала значимого действия и новых впечатлений. Ей нравилось приходить к людям домой, рассматривать интерьер, задавать множество вопросов, часто бестактного свойства: где купили, почем, сколько получаете, сколько тратите, кому взятку дали…
– Любопытство тебя погубит, – предупреждал ее муж, но Алла искусно выходила из положения:
– Любопытство – может быть, а вот любознательность – никогда. Любознательность, Андрюшечка, – двигатель прогресса. Жить нужно с азартом, интересно. А интерес в чем? (Поэт терялся.) А интерес – в возможности узнавать новое…
С новизной Алла Викторовна, конечно, погорячилась. Обычно причина обращения к ней была одной и той же: врачи не могут поставить диагноз.
– Могут. – Реплянко не была чужда коллегиальной солидарности. – Просто не знают, с чего начать.
– А вы знаете? – сомневались страждущие, отчаявшись найти иголку в стогу.
– Я вижу, – серьезно заявляла Алла Викторовна и воцарялась в доме надолго, причем не всегда к удовольствию родных и близких больного.
Тогда, в сентябре 1993 года, сценарий был тем же. Или почти тем же. Причина странного недомогания, по поводу которого к Алле Викторовне Реплянко обратилась некая Юлия Ж., крылась не в физиологии, а в атмосфере дома, в котором та жила.
– Квартиру нужно почистить, – тоном, не терпящим возражений, предложила Реплянко и, невзирая на медицинское образование, взялась за магический ритуал. Ошарашенная Юлия ходила следом, попутно задавая массу ненужных вопросов, но Аллу Викторовну это совершенно не раздражало. Наоборот, она щедро делилась немудреными знахарскими секретами, подробно комментировала свои находки в виде вытащенных из-за дверных косяков иголок, свалянных волос, указывала на места, где пролилась кровь.
– Много? – пугалась Юлия, а Алла Викторовна ее успокаивала, уговаривая не обращать внимание на недостатки, подлежащие исправлению.
Завершив обряд, довольная собой, Алла прошествовала на кухню, где по традиции должна была выпить чаю или поужинать, а лучше и то и другое. И пока Юлия накрывала на стол, взгляд Реплянко упал на блестящий дуршлаг какой-то инопланетной формы, не имеющий ничего общего с тем алюминиевым убожеством, что спряталось среди кастрюль в ее собственной квартире.
– Какая красота! – ахнула Алла Викторовна и схватила сверкающий никелем дуршлаг.
– Забирайте, если нравится. Он мне все равно от прежних хозяев достался, к тому же у меня свой есть, второй ни к чему. Он новый, не сомневайтесь. На нем даже этикетка висела, когда я его в хозяйском встроенном шкафу обнаружила после переезда.
– Надо же! – удивилась Алла Викторовна необъяснимой расточительности прежних хозяев и с радостью приняла подарок.
Кстати, обладательница очищенной от нечисти квартиры, похоже, тоже осталась довольна. Дуршлаг ей почему-то не нравился: то ли блеску в нем было слишком много, то ли вид имел ультрамодный, не очень подходящий к ее кухне а-ля-рюс, с хохломской посудой и засушенной рябиной в расставленных повсюду вазочках.
Домой Алла Викторовна вернулась с добычей, но, как выяснилось, не она одна. У входа в квартиру, расположившись прямо на бетонных ступенях, ее поджидала старшая дочь Марина с котенком на руках, сердитая и, как всегда, недовольная.
– Предупреждаю, – объявила она матери, не вставая с лестницы, – если ты не разрешишь мне его оставить, я уйду вместе с ним.
– Куда? – дружелюбно поинтересовалась Алла Викторовна, успевшая за последние три года привыкнуть к демонстративным заявлениям старшей дочери. «Свобода личности», – снисходительно улыбнулась Реплянко, присев рядом: – А папа что говорит?
– Ничё, – буркнула Марина, из чего Алла Викторовна сделала вывод: свое категорическое «нет» Андрей уже произнес.
– Ну раз «ничё», то, наверное, согласен.
– Ничё он не согласен! – выпалила Марина, а потом взмолилась: – Ну пожалуйста, мам. Он уже и к миске приучен… Гадить будет куда нужно. Ну посмотри, какой миляга! – девочка сунула кота прямо под нос матери.
– Трудно не согласиться, – с готовностью подыграла дочери Алла Викторовна, хотя встречала котят и посимпатичнее, и попушистее. Этот же был какой-то малахольный, с мутными голубыми глазками, тоскливо взирающими на мир.
– Видишь, как он на тебя смотрит? – Марина упорно продолжала двигаться к цели: – Мама, – запищала она будто бы от лица котенка и потрясла его лапами. – Возьми меня, посмотри, какой я хороший, умный, я хочу жить вместе с вами… Ну пожалуйста…
– Не обещаю. – Нахмурившись, Алла Викторовна поднялась со ступенек и толкнула дверь в квартиру. Послышался вой. Рыдала младшая Лялька.
– Что случилось? – крикнула из прихожей Реплянко, и через секунду Лялька повисла у нее на шее.