Уильям Уаймарк Джейкобс(1863–1943)Обезьянья лапкаПер. с англ. В. Харитонова
Снаружи был холодный и сырой вечер, а в зашторенной гостиной «Ракитника» ярко полыхал камин. Отец и сын играли в шахматы, и первый, поборник острой игры, так откровенно и глупо подставил своего короля, что не удержалась от замечания даже седоволосая мать семейства, мирно вязавшая у камелька.
— Ты гляди, какой ветер, — сказал мистер Уайт, поздно заметив свою оплошность и горячо желая, чтобы сын ее проглядел.
— Слышу, — сказал тот, зорко высматривая доску из-за протянутой руки. — Шах.
— Вряд ли он сегодня к нам выберется, — сказал отец, нерешительно перебирая над доской пальцами.
— Мат, — ответил сын.
— Хуже нет — жить на отшибе! — необъяснимо взорвался мистер Уайт. — Грязнее и сырее нашей дыры на всем свете не сыщешь. За порогом болото, на дороге потоп. Куда они смотрят?! Если жильцы только в двух домах, значит, можно о них не думать?
— Успокойся, дорогой, — умиротворяюще сказала жена, — выиграешь в следующий раз.
Вскинув глаза, мистер Уайт перехватил понимающий взгляд, которым обменялись мать с сыном. Слова застыли у него на губах, и виноватая улыбка скользнула в редкую седую бороду.
— Вот и он, — отозвался Герберт Уайт на громкий стук калитки и тяжелые шаги под дверью.
По-хозяйски суетясь, отец пошел открыть дверь, и было слышно, как он сочувствует гостю. Гость и сам себе сочувствовал, а миссис Уайт поцокала языком и раз-другой кашлянула, когда в комнату вошел муж и следом высокий статный мужчина с глазами-бусинками и румянцем во всю щеку.
— Сержант Моррис, — представил его муж.
Сержант пожал им руки, занял предложенное место у камина и удовлетворенно огляделся, а хозяин тем временем достал бутылку виски, стаканы и поставил на огонь маленький медный чайник.
После третьей порции глазки у сержанта заблестели, язык развязался, и хозяева завороженно внимали залетному гостю, а тот, расправив широкие плечи и удобно устроившись в кресле, повествовал о диких местах и дерзких делах, о битвах, моровой язве и чужеземных народах.
— И этак протрубить двадцать один год, — кивнул на него жене и сыну мистер Уайт. — Уезжал мальцом на подхвате в таможне. А теперь — вон какой.
— По виду и не догадаешься, что всего натерпелись, — вежливо заметила миссис Уайт.
— Я бы и сам съездил в Индию, — сказал старик. — Хоть краешком повидать жизнь.
— Дома лучше, — покачал головой сержант. Он опустил пустой стакан, чуть слышно вздохнул и снова покачал головой.
— Хоть повидать их древние храмы, факиров, фокусников, — сказал старик. — Про что вы в прошлый раз начали рассказывать, Моррис, — про обезьянью лапку вроде бы?
— Пустое, — отмахнулся солдат. — Ничего интересного.
— А что с ней, с этой лапкой? — живо спросила миссис Уайт.
— Да, пожалуй, самое обыкновенное волшебство, — брякнул сержант.
Все три шеи напряженно вытянулись. Гость рассеянно поднес к губам пустой стакан, опустил. Хозяин наполнил его.
— На вид, — сказал сержант, роясь в кармане, — лапка как лапка, только усохшая.
Он что-то вынул из кармана и протянул им. Миссис Уайт брезгливо отпрянула, а сын взял в руки и стал внимательно разглядывать.
— Что же в ней такого особенного? — спросил мистер Уайт, забирая ее у сына, и, насмотревшись, положил на стол.
— Один старый факир, очень святой человек, — сказал сержант, — ее заколдовал. Хотел доказать, что человеческой жизнью управляет судьба и кто толкает ее под руку, тому не поздоровится. Он ее так заколдовал, чтобы три человека загадали каждый по три желания.
В его словах было столько убеждающей силы, что смешок внимавших даже для них самих прозвучал неуверенно.
— Тогда что же вы не загадали свои три желания, сэр? — поддел его Герберт Уайт.
Солдат смерил его взглядом, каким зрелость удостаивает прыткую молодость.
— Я загадал, — спокойно ответил он, бледнея угреватым лицом.
— И все три исполнились? — спросила миссис Уайт.
— Все три, — сказал сержант, и его крепкие зубы клацнули о стакан.
— А кто-нибудь еще загадывал? — пытала его хозяйка.
— Как же, первый загадал все три, — последовал ответ. — Не знаю, какие были сначала, а в третий раз он пожелал себе смерти. И лапка перешла ко мне.
Прозвучало это так мрачно, что в комнате повисла тишина.
— Если ваши три желания исполнились, то вам она уже без пользы, Моррис, — снова заговорил старик. — Чего ради вы ее держите?
Солдат покачал головой.
— Так, ради интереса, — молвил он. — Думал даже продать, только вряд ли решусь. Она уже порядочно зла натворила. Да и не купит никто. Одни считают, что все это сказки, другие если верят, то сначала хотят попробовать и уж потом выложить деньги.
— А будь у вас еще три желания, — сказал старик, пронзительно глядя на него, — вы бы захотели, чтобы они исполнились?
— Не знаю, — ответил тот. — Не знаю.
Взяв лапку двумя пальцами, он помотал ею в воздухе и вдруг швырнул в огонь. Охнув, Уайт сунулся в камин и вытащил ее.
— Бросьте, пусть сгорит, — сурово сказал солдат.
— Если вам она не нужна, Моррис, — ответил тот, — отдайте мне.
— Ни за что, — уперся его друг. — Я кинул ее в огонь. Если вы ее берете, то пеняйте на себя, я ни при чем. Будьте умником, отправьте ее обратно в огонь.
Тот помотал головой и внимательно осмотрел свое приобретение.
— Как вы это делаете? — спросил он.
— Возьмите в правую руку и назовите желание, — сказал сержант, — но я вас предостерег.
— Прямо «Тысяча и одна ночь», — сказала миссис Уайт, начиная накрывать к ужину. — Загадал бы ты мне четыре пары рук в подмогу.
Муж вынул талисман из кармана, и тут все трое расхохотались, потому что сержант, изменившись в лице, перехватил его руку.
— Если решитесь, — хрипло сказал он, — то загадайте что-нибудь разумное.
Мистер Уайт сунул лапку в карман, расставил стулья и жестом пригласил друга к столу.
За ужином про талисман не вспоминали, а после ужина вся троица завороженно слушала вторую часть солдатских приключений в Индии.
— Если про обезьянью лапку такая же сказка, как все, что он тут наплел, — сказал Герберт, когда за гостем, досидевшим до последнего поезда, захлопнулась дверь, — то от нее будет мало проку.
— Ты что-нибудь дал за нее, отец? — спросила миссис Уайт, пытливо взглянув на мужа.
— Сущую ерунду, — ответил тот, слегка розовея. — Он не хотел брать, но я настоял. Он опять велел выбросить ее.
— Ой, как страшно, — с притворным ужасом сказал Герберт. — Теперь нам не миновать богатства, славы и счастья. Знаешь, папа, для начала пожелай стать императором — хватит тебе быть подкаблучником.
И он побежал вокруг стола, спасаясь от оклеветанной миссис Уайт, потрясавшей салфеткой.
Мистер Уайт вынул из кармана лапку и с сомнением посмотрел на нее.
— Не знаю, право, что и загадать, — промолвил он. — Все у меня вроде бы есть.
— Для полноты счастья не хватает только расплатиться за дом, правда? — сказал Герберт, обняв его за плечи. — Вот и загадай двести фунтов, ведь за ними все дело.
Сконфуженно улыбаясь собственному легковерию, отец зажал талисман в руке, а сын с торжественной миной, которую он подпортил, подмигнув матери, сел за пианино и взял несколько звучных аккордов.
— Я хочу двести фунтов, — отчетливо произнес старик.
Пианино бравурно отозвалось на эти слова, но отчаянный вопль старика покрыл все звуки. Жена с сыном кинулись к нему.
— Она шевельнулась! — крикнул старик, с омерзением глядя на упавшую лапку. — Когда я загадал желание, она дернулась в руке, точно змея.
— А денег-то нет, — заметил сын, подняв с пола талисман и кладя его на стол, — и не будет.
— Тебе показалось, отец, — сказала жена, глядя на него встревоженными глазами.
Тот покачал головой.
— Ничего, ничего, руки-ноги целы, хотя, ей-богу, она меня напугала до смерти.
Они вернулись к камину, и мужчины раскурили трубки. Снаружи крепчал ветер, и, когда наверху хлопнула дверь, старик вздрогнул. Непривычная, гнетущая тишина томила их, покуда старики не собрались спать.
— Наверное, деньги будут в мешке, а мешок под одеялом, — сказал Герберт, пожелав им спокойной ночи, — и какая-нибудь мерзость будет пялиться со шкапа на то, как вы прибираете к рукам нечестную добычу.
Старик сидел один в темноте, смотрел на гаснущий огонь и видел в нем разные рожицы. Вдруг возникла такая страшная, такая обезьянья рожа, что он обмер, пораженный. Она кривлялась, эта рожа, и он с нервным смешком ощупью поискал на столе стакан с водой, чтобы плеснуть на уголья. Его рука ухватила обезьянью лапку, и, судорожно вытерев руку о пиджак, он отправился спать.
При ярком свете зимнего солнца, струившего лучи на его завтрак, он посмеялся над своими страхами. Вещи обрели скучный положительный смысл, накануне ими утраченный, и грязную сморщенную лапку бросили на буфет неуважительно, безо всякой веры в ее могущество.
— Наверное, все старые вояки одинаковы, — сказала миссис Уайт. — Стыд подумать, что мы слушали эту чепуху. Когда они исполнялись, желания, в наши-то дни? А хоть бы и исполнялись — чем тебе могут навредить двести фунтов, отец?
— Свалятся с неба и оглоушат, — заметил легкомысленный Герберт.
— Моррис говорил, оно происходит само собой, — сказал отец, — так что при желании можно сослаться на стечение обстоятельств.
— В общем, до моего прихода к деньгам даже не прикасайся, — сказал Герберт, вставая из-за стола. — У меня есть опасения, что они превратят тебя в жалкого скупердяя и нам придется отказаться от такого родственника.
Рассмеявшись, мать проводила его до двери, посмотрела, как он вышел за калитку; вернувшись к столу, она втихомолку еще посмеялась над мужниным легковерием. Впрочем, это не помешало ей сорваться с места на стук почтальона и не удержало от энергичных слов по адресу выпивох-сержантов, когда выяснилось, что при