ссе, – самых лучших и самых дорогих сортов. Антона Л. обуял, хотя он и немало съел, острый голод, даже лучше сказать, острая жадность. Он порыскал по полкам и взял с собой две небывало большие коробки шоколадных конфет и бутылку малиновой наливки марки «Шладерер». Еще в магазине он съел два десятка марципановых картошек и трех лягушек из марципана, стоявших открытыми (но под целлофаном) на подносе.
В гостинице Антон Л. зажег, как и вчера вечером, в салоне свечи и, читая книжку о римских Папах, которую взял после обеда в книжном магазине, обнаруженном им, когда он возвращался с Соней, съел содержимое обеих конфетных коробок и выпил половину малиновой наливки, отчего ему явилась канувшая в вечность, или скорее, дематериализовавшаяся Маргрит Куйперс в своей прозрачной золотисто-желтой ночной рубашке. Она, дрожа, словно свет свечи, стояла на краю цинковой ванны с гравием и раздувалась – в видении это показалось Антону Л. очень эротическим, – пока ночная рубашка не лопнула, она вылилась, словно электризующая масса на уже сильно возбужденного Антона Л., который после этого все-таки проснулся, потому что у него – на этот раз уже по-настоящему – болел живот.
Антон Л. лежал на ковре в салоне своего представительского номера. Свечи догорели, за исключением одной, которая тоже уже почти потухла. Он зажег новые свечи, побегал, скорчившись, по салону, попытался лечь на диван, отчего живот у него разболелся еще сильнее, испробовал все возможные позы и определил самое удобное в этот момент положение: на животе в кресле с опущенной вниз головой ноги до отказа назад или расставленные. Долго Антон Л. продержаться в таком положении не смог, но после этого давление в животе несколько снизилось.
Антон Л. ходил по салону из стороны в сторону. Он взял в руки книгу о римских Папах и стал читать ее на ходу, затем, правда, отложил ее в сторону, взял книгу, которую читал вчера вечером, прочитал один абзац и тоже отложил. При этом из нее выпало письмо, которое он вчера обнаружил в придворной свечной лавке.
Он поднял письмо и снова его развернул. «Дорогой Людвиг, на этот раз я не ошибаюсь: то, что мы ищем, существует. Может быть, завтра я уже смогу это получить. Верните мне… (здесь следовало слово, показавшееся Антону Л. загадочным; но оно не было загадочным, так показалось ему лишь потому, что письмо было написано от руки, очень торопливо и, наверное, на неприспособленной для этого поверхности, так что оно буквально сопротивлялось чтению. Теперь же оно более не сопротивлялось. Слово читалось „свидетельство“). Верните мне свидетельство не позднее половины десятого. Ваш К.»
Антон Л. решил внести господина Людвига, К. и свидетельство в концентрические круги «Рабочего плана».
XIПолная ванна в Фразиноне
Период хорошей погоды закончился еще до середины июля. И август тоже оказался дождливым и холодным. В дворцовом саду, находившимся неподалеку от гостиницы на краю старого городского ядра и уже вскоре включенного в концентрические круги «Рабочего плана» Антона Л., трава выросла по колено. Во многих местах буйно разрослись пышные сорняки. Один раз на несколько дней река вышла из берегов – наверное, где-то в горах из-за обильных дождей переполнилось искусственное водохранилище, поскольку никто больше не регулировал его уровень, – и даже по щиколотку залила Анакреонштрассе. Слетелось множество водоплавающих птиц. Галстуки господина Пфайвестля уплыли окончательно.
Река, которая обычно была прозрачной, как горный ручей, оставила на улицах грязь и ил. Не прошло и двух недель, как сорная трава выросла и здесь. На реке уже появилось что-то вроде зарослей, а на куполе дворцовой церкви выросло маленькое деревце. Однажды ночью в конце августа – шумы и шорохи уже давно не пугали Антона Л. – по Анакреонштрассе разнесся короткий, но мощный грохот, сопровождавшийся длительными раскатами. Когда он на следующий день отправился посмотреть, что же там случилось, то обнаружил, что обрушился ряд домов в узком переулке неподалеку от реки. Совершенно ясно было, что наводнение подмыло фундаменты.
В конце июля Антон Л. – ставший уже прекрасным стрелком – отойдя менее чем на двести шагов от гостиницы, уложил волка. Больше неприятностей доставляли муравьи, из-за которых Антону Л. пришлось перенести остатки конфет и шоколада из изысканного магазина в надежное место в гостинице.
Соня процветала. Правда, она до сих пор предпочитала для места своего пребывания темноту под кроватью, но время от времени сидела и на камнях, и на ветках, которые принес для нее Антон Л. Охотнее всего Соня ела вишневый компот, который, к счастью, был в кладовых гостиницы в больших количествах. Раз в два дня Антон Л. открывал для нее стеклянную или жестяную банку.
29 августа (по исчислению Антона Л.), в среду, когда Антон Л. принес ей вишни, Соня сказала ему, очень отчетливо: «Спасибо». Антон Л. вздрогнул, словно на него вылили ушат воды, и громко спросил: «Простите, что?» Но животное, как всегда, смотрело по касательной мимо его головы.
Кошачью семью в фойе гостиницы Антону Л. кормить было не нужно. В подвалах было достаточно мышей. Зайцы распространились далеко, до самого дворцового сада. Когда после наводнения Антон Л. спустился к реке, он увидел плавающих в прозрачной воде больших форелей. Это натолкнуло его на мысль отправиться в охотничий магазин, в котором продавались рыболовные снасти, и взять там удочку и учебник для рыболовов. Некоторое отвращение вызвало у него то, что надо было насаживать на крючок червяка, но уже с первого раза он поймал рыбу, которую зажарил затем на гостиничной кухне. Разумеется, ему уже давно приходила в голову мысль подстрелить себе на жаркое мясо, но на лад это дело не пошло. Поторопившись, он уложил свинью. Она щипала траву между камней, которыми была вымощена площадь вокруг памятника курфюрсту, стоявшего возле придворной свечной лавки. Но он буквально не имел ни малейшего понятия, как эту свинью разделать. «Наверное, я замахнулся слишком высоко», – подумал про себя Антон Л. После этого он зарядом с дробью выстрелил в одну из одичавших домашних кур, которые в несметных количествах бродили по улицам вдоль реки. И в этот раз Антон Л. потерпел фиаско, потому что не знал, как же надо эту курицу ощипывать. Он попытался зажарить ее прямо с перьями, но от нее пошла такая кошмарная вонь, что он выбросил курицу через окно вместе со сковородой. После этого он перестал охотиться на все, кроме собак. В июле он принялся составлять список своих трофеев. В конце августа он уложил уже четырехсотую. Трупы собак, которые Антон Л. всегда оставлял лежать на месте, в большинстве случаев исчезали уже на следующий день. Лишь кости белели в разросшейся траве, которая в некоторых местах уже пробилась и сквозь асфальт.
В первые дни сентября погода изменилась. Снова стало тепло, почти как летом, но то там, то тут виднелись деревья, листва которых уже начала желтеть.
4 сентября – по летосчислению Антона Л., а это значит, что могло быть и 3-е, и 5-е, – в соответствии с «Рабочим планом» обследованию подлежала Резиденция курфюрста. Антон Л. довольно добросовестно придерживался своих концентрических кругов, обнаружив при этом еще несколько магазинов со сладостями, два других свечных магазина и, что было более важным, еще один оружейно-охотничий магазин. В течение обоих прошедших месяцев он совершал и радиальные вылазки, о которых речь должна пойти и пойдет дальше, связанные с Тем письмом господину Людвигу. Довольно точно (таинственный знак?) к тому самому моменту, когда в «Рабочем плане» Антона Л. предусматривалась Резиденция курфюрста, именно туда же привели его и результаты радиальных вылазок и умозаключений.
Большие тяжелые ворота из бронзы были вмурованы в зеленоватые блоки главного фасада дворца Резиденции. В больших воротах имелась дверь, которая тоже была достаточно большой. Она была заперта. Антону Л. не удалось ее взломать, несмотря на то что у него уже накопилось достаточно опыта в насильственном открывании |дверей. Но большие, отделенные друг от друга широкими пазами блоки предоставляли неплохую возможность для того, чтобы вскарабкаться к одному из высоко расположенных окон первого этажа. Антон Л. разбил прикладом одно из окон и открыл его изнутри.
Каждый город хранит – если этому не препятствуют дикие реформаторы – основы вечности. Тот, кто гуляет по городу, открыв глаза на подобные памятники или вообще занимается историей города, тот это понимает. Эти основы могут быть большими или меньшими, это может быть угловой камень какого-нибудь дома или крипта какого-то собора. То, что эта Резиденция курфюрста – конгломерат из встроенных, надстроенных и пристроенных слоев столетий – была огромным, почти непостижимым блоком вечности и была им уже долгое-долгое время, вдруг неожиданно пронзило сознание Антона Л. в тот момент, когда он спрыгнул с высокого подоконника в зал. За несколько дней картина всего города, насколько мог судить Антон Л. по своим прогулкам, изменилась. Природа пробила в городе широкие просеки и бреши, даже там, где Антон считал это невозможным или невозможным за такое короткое время. А Резиденция курфюрста была этим развитием совершенно не тронута. Здесь все осталось таким же, каким и было ранее. Старик больше не меняет свою внешность, даже став Робинзоном.
Помещение, в котором стоял сейчас Антон Л., относилось к классицистской (самой поздней) части Резиденции. Во всем зале не стояло ни единого предмета мебели. Три стены были украшены колоссальными росписями. На них теснились большие, выше человеческого роста, мускулистые светловолосые красавцы, до неприличия чувственные дамы и сильные кони. Складывалось впечатление, что художник хотел изобразить больше, чем для этого давало возможность (на самом деле более чем достаточное) поле. То в одном, то в другом месте всадник возвышался над находящейся в движении толпой, а местами против движения всех этих благородных и чистых блондинов пробивал себе дорогу мрачно взирающий на всех обскурант. Немало из изображенных господ держали в руках арфы.