– Я как раз собирался об этом спросить…
– Сейчас не спрашивайте совершенно ничего. Во всяком случае канат, который вы привезли с собой, – это совсем не канат, а шпагатная веревочка. Здесь лежит контактный провод от трамвая. Почему бы вам не взять его?
Взрывная волна на самом деле буквально скрутила в клубок несколько десятков метров контактного провода. Антон Л. размотал провод и отрезал длинный кусок. (Для этого ему пришлось еще раз возвратиться в гостиницу, где в одной из мастерских лежали инструменты, в том числе и кусачки.)
– Не так, – вмешался курфюрст, когда Антон Л. собирался прикрутить провод к крюку автомобиля – Эта штука, когда оторвется от меня, выстрелит сзади по вашей машине. Вам нужно сделать ворот. Обогните провод вокруг колонны придворного театра и протяните его в противоположном направлении. Колонна это выдержит.
Антон Л. подчинился.
– А затем вам нужно пробить в крыше две дырки, чтобы вы смогли протянуть через них провод. А затем вы должны…
– Должен… должен… – возмутился Антон Л., но тихо.
На это курфюрст ничего не ответил.
«Наверное, он обиделся», – подумал Антон Л.
Он работал не меньше часа. Трижды не выдерживали неумелые узлы на упругой проволоке. Лишь когда Антон Л. обмотал узлы другой проволокой, провод выдержал. Антон Л. нажал на газ, крыша с жестяным грохотом сдвинулась с места, машина рванулась вперед, железная крыша со скрежетом дернулась в сторону придворного театра, где и осталась лежать на ступенях. Курфюрст был свободен. Лишь его шпага изогнулась.
Антон Л. вышел из машины.
– Вы могли хотя бы спасибо сказать, – с упреком произнес Антон Л.
– Спасибо, – ответил курфюрст.
XVIIХормисдас II
В ноябре, уже после первых снегопадов, выдалось еще несколько хороших дней. Листвы на деревьях уже почти не осталось, лишь изредка на голых ветвях виднелся удерживающийся там упрямый лист, который теперь, под холодным, ярким ноябрьским солнцем, блестел, как маленькая драгоценность. Воздух был сухим, подмерзлая земля была покрыта тонким белым и скрипучим слоем инея, причем там, куда падала тень, даже днем. Но из-за того, что ветра не было, в местах, куда доставало солнце, все еще было тепло, словно поздним летом.
Прошли два таких дня – Антон Л. в одной рубашке рубил дрова на свежем воздухе, – третий день обещал быть таким же, по этой причине Антон Л. предпринял свою самую длинную и последнюю вылазку, последний радиальный прорыв уже давно не выдерживаемых им исследовательских концентрических кругов. В этот день он вообще не рубил дров. Он вытряхнул в серебряную курфюрстскую тарелку, служившую Соне миской, банку консервированных вишен, взял с собой две бутылки шампанского, пачку сухарей, банку маринованных огурцов, кострец зайца, которого он два дня назад подстрелил и зажарил, а также четыре коробки шоколадных конфет и отправился на машине в путь. Он снова поехал на восток по Фанискаштрассе, объехал район, который, как было ему известно, опустошил взрыв. Окруженная с обеих сторон деревьями дорога вела к скоростной автомагистрали. Вдоль домов лежали горы гниющих листьев, особенно много их было в углах и углублениях, куда на прошлой неделе их задул осенний ветер. Из одной особенно большой кучи мусора у подножия какой-то высокой стены выскочила целая стая мышей и помчалась через дорогу. Неподалеку сидела лисица. Когда Антон Л. проезжал мимо, лиса спряталась за деревом.
Дома отступили назад, а чистые поля подступили к самой дороге. Вдали появилась темная лента леса. Бледное, но совершенно голубое небо возвышалось над сей природной картиной конца осени. С хлебного поля, которое уже никогда больше не будет убрано, поднимались стаи ворон. По скоростной магистрали Антон Л. ехал едва ли не слишком быстро. В большом туннеле в нескольких километрах от города собралась вода – настоящее маленькое озеро. Когда он испуганно затормозил, увидев, как на него надвигается вода, машина пошла юзом, развернулась и остановилась лишь тогда, когда уже все четыре колеса оказались в воде. В темную водяную пещеру крякая заплыло несколько уток.
Мотор заглох. Антон Л. опустил стекло. Вода имела затхлый запах, по поверхности медленно плавала разноцветная слизь, покрытая покачивающимися листьями. Антон Л., придя в себя от пережитого испуга, попытался снова завести мотор. Это удалось, мотор заработал. Антон Л. осторожно задним ходом выехал из воды, после чего развернул машину и поехал в обратном направлении. («По скоростной магистрали! – подумал он, – и никакая полиция не сможет мне это запретить».)
Теперь он ехал медленнее. Через несколько сот метров рядом с шоссе появилась проселочная дорога. В одном месте, где не было бордюра, Антон Л. осторожно направил автомобиль через низкий кустарник. Проселочная дорога вела к деревне. Он остановился на деревенской площади возле церкви. Перед кладбищенской стеной стоял военный памятник: ангел, держащий в руках лавровый венок, поднимает умирающего солдата, у которого из рук выпала винтовка. «Погибшим общины» было написано золотыми буквами на черной, полированной каменной плите, между словами «Погибшим» и «общины» разместился железный крест, ниже его «1914 – 1918» и два десятка фамилий. С другой стороны была установлена еще одна черно-полированная плита: «1939 – 1945» и четыре десятка фамилий, выбитых более мелкими буквами (обе доски должны были располагаться симметрично). Как на первой, так и на второй плите бросалось в глаза, что многие погибшие носили фамилию Маусбергер. Рядом было указано и воинское звание:
«Маусбергер Георг, ефр., 4. IV.1917, Аррас»; «Маусбергер Генр., старш. ефр., 28. XI.1917, Камбре». На второй плите: «Маусбергер Георг, солд., 6.VII. 1943, Орел»] Маусбергер Гюнтер, уфц., 31.VIII.1942, Эль-Аламейн».Антон Л. вспомнил названия этих населенных пунктов. В то время они упоминались довольно часто. «Уфц.» – это значило унтер-офицер. Антон Л. просмотрел плиты до конца. Он увидел и лейтенанта – «Россрукер Людвиг, 1945, убит на Востоке». Это было самое высокое звание. Нечто подобное Антон Л. встречал и раньше, когда он с отцом посетил военное кладбище Австрии. Отец разыскивал тогда могилу своего друга, который погиб на войне. Они шли по бесконечным рядам и читали имена. Редко среди них попадался старший лейтенант или капитан. «А где же лежат генералы?» – спросил тогда Антон Л. отца. Отец рассмеялся. «Генералы, – ответил он, – по-другому относятся к геройской смерти».
Был полдень. Справа и слева от военного памятника стояло несколько скамеек. За скамейками у стены и на газоне вокруг памятника тоже буйствовали сорняки. Сейчас они были уже обессилевшими, вялыми и желтыми. На деревьях листьев уже совсем не осталось. Солнце сквозь ветви светило на скамейки. Антон Л. достал из машины провиант и сел на одну из скамеек. Листва, лежащая повсюду кучами и толстым слоем, пахла терпко и остро, что напоминало отдаленно запах дыма. Антон Л. откусил небольшой кусок от заячьей ноги, после чего съел сухарь. Когда он стал для него слишком уж сухим, он открыл бутылку шампанского. Хлопок пробки от шампанского разнесся в тихом воздухе, словно телесно-чужая, черная птица, темные крылья которой на какое-то мгновение погрузили в темноту этот поздний осенний день. После хлопка Антон Л. по-настоящему осознал, насколько тихо было все вокруг.
После обеда Антон Л. немного походил. (Ружье он взял с собой, хотя от машины больше чем на двести метров не удалялся.) Он осторожно шел по мягкой подушке из вялых листьев. Возле постоялого двора «Швеннер» он заглянул через маленькое окно в гостиничный ресторанчик. Стулья стояли на столах. Время было уже нерабочее, тогда. С внутренней стороны на подоконнике лежал толстый слой пыли. Окна были затянуты паутиной. Антон Л. обошел вокруг постоялого двора. Ворота оказались открытыми. На цепи все еще лежал скелет собаки. Крысы бросились наутек в сарай. Антон Л. вернулся к машине. Он положил ружье в салон и взял коробку конфет – десерт, ставший уже привычным; все это он запил остатками шампанского. Когда он засунул в рот четвертую конфету и укусил ее левыми задними зубами (трюфель с миндалем в сахаре), его пронзила острая боль, ото лба до самых пальцев ног. Он моментально открыл рот, не рискуя больше жевать, отлепил раскушенную конфету от зубов и швырнул ее на землю. Боль стала затухать, заглушаться, почти блаженно отступать ото лба, рассосалась и распалась. Антон Л. осторожно закрыл рот, сжал зубы, сначала слегка, затем крепче – ничего больше не болело. Он втянул в себя воздух, заметил, что несколько секунд не дышал. Еще раз сжал зубы, даже постучал ими друг о друга – ничего. Слава Богу. Антон Л. поймал себя на мысли: что скажет на это курфюрст? Он медленно засунул в рот еще одну конфету, но жевал уже задними правыми зубами, избегая левой стороны – боли не было.
С кладбищенской стены свисали заросли пожелтевшей крапивы. В высоту она была выше человеческого роста. Антон Л. съел шестую конфету, все еще избегая жевать левыми зубами.
На голых деревьях повсюду висели черные клубки или шары – птичьи гнезда. Первый посторонний звук с тех самых пор, как он приехал в эту деревню: ямбическое кряканье утки, сначала громкое, оно постепенно становилось быстрее и тише. Вероятно, там был деревенский пруд. Антон Л. съел седьмую и восьмую конфеты. Далекая утка крякнула еще раз, затем еще, спустя некоторое время снова стало тихо. Коробка конфет была почти пустой.
Напротив церкви находилось подворье священника. Нигде не было написано, что дом на этом подворье принадлежал священнику, но только лишь дома священников имеют такую осанисто-солидную, гладкую, так сказать, бесполую архитектуру, которая резко отличается от всех остальных сельских домов. В общем существуют всего три вида домов: крестьянский дом, гостиница и дом священника. Все остальное – то лишь поздние добавки.
«Что, – подумал Антон Л., – если из дома священника сейчас выйдет священник? Скажем, священник не слышал, как я сюда приехал, скажем, он спал». Какое слово было бы первым? Достойная сожаления ситуация. В любом случае Антон Л. немедленно схватит оружие. «Глупость, – подумал он, – а может, все-таки не глупость? Может, у священника тоже есть оружие? Конечно же, у него есть оружие». «Хэлло!» – наверное скажет священник. Или: «Что вы здесь делаете?» Может быть, Антону Л. следовало бы сразу же представиться: «Меня зовут Антон Л.» После этого священник скажет: «Меня зовут…» Тут Антону Л. снова пришла в голову первоначальная мысль. Тогда, несомненно, этот священник был бы Папой Римским. Антон Л. съел последнюю (двадцать третью) конфету. Он встал и медленно пошел к дому священника. Окна на первом этаже были забраны решеткой. И здесь на подоконниках слой пыли был в палец толщиной. Антон Л. постучал по стеклу. В это время внутри заскрипела дверь. По спине у Антона Л. побежали мурашки. Ему показалось, что кто-то позади него вцепился когтями в его плечи. Дверь в комнате, в которую он смотрел, медленно открылась, снова скрипнула. Из-за двери выглянула кошка. Когти на плечах ослабили хватку, но еще некоторые последствия волны ужаса продолжали подниматься по спине до затылка. Кошка зашла в комнату и посмотрела на окно, прижала хвост к полу, готовая сразу же удрать. Кошка была хорошо откормленной. Либо кошка священника знала тайный выход из дома, либо расплодилось столько мышей, что она была ими более чем обеспечена. Кошка отправилась обратно. Антон Л. разбил прикладом ружья одно из окон, чтобы у кошки был выход наружу на тот случай, если у нее нет своего, а мышиный запас подойдет к концу, просунул руку и открыл его изнутри. Но кошка больше не показывалась. «Она это все равно в один прекрасный день заметит», – подумал Антон Л.