Вслед за антропологией новая ее отрасль, антропология медиа, обращает внимание и на то, что может выбиваться из среднестатистического, являя специфику взаимодействия с медиа в определенной немногочисленной группе индивидов. Также полезно помнить о том, что всякое знание не универсально. Антропология медиа подразумевает погружение исследователя в изучаемую медиасреду и использование метода длительного наблюдения изнутри. Результаты отдельных исследований могут не претендовать на всеобъемлющий характер, но являют собой ценность в качестве взаимодополняющих, отображающих богатство форм и тенденций взаимодействия индивида и медиа в различных географических и социально-экономических обстоятельствах. (В работе А. К. Петьерра содержатся case studies весьма разных форм обращения с телевидением в Малайзии и на Кубе, в США, Индии, Новой Зеландии.)
От классической антропологии западные исследователи медиа унаследовали традиционную позицию наблюдателя извне, со стороны, вникающего в культуру разных народов, рас, обществ, понимаемых как «другие» культуры (что, впрочем, не означает отсутствия интереса к антропологии медиа западной цивилизации). Но эта позиция стороннего взгляда не есть непременное условие, при наличии готовности ученого анализировать и «свое» тоже. Кроме того, современные поколения исследователей вообще склонны подчеркивать важность «сопричастности», «глубокого, изнутри понимания структур повседневной жизни» изучаемых сообществ и наличие длительных взаимоотношений ученого с изучаемой повседневной культурой и ее носителями [209]. (В связи с чем длительное наблюдение и общение даже предпочтительнее опросов, интервью, создания фокус-групп и пр.)
Сделаем еще один шаг в развитии методов антропологии медиа. Хотелось бы в очередной раз постараться отобразить тот опыт взаимодействия с медиа, который я как наблюдатель получила за свою жизнь, находясь внутри своей культуры – медиасреды рядовых людей интеллектуальных профессий, людей интеллигентского слоя, обитающих в Москве, с середины 1970-х по настоящий период. Надо сказать, что это не так уж и периферийно, с точки зрения исторического развития, поскольку популярная повседневная культура 1960—1990, как мне кажется, развивалась под знаком интеллигентского мировосприятия, интеллигентских ценностей и идеалов. Аудитория столичной интеллигенции сыграла существенную роль в усилении общественной динамики в пространстве Союза в целом. И эта аудитория не была оторвана от внестоличных граждан нашей страны. В какой-то степени и благодаря этому общество в целом смогло совершить внутренний переворот, пережить социокультурный слом, пересмотреть видение своего прошлого.
Сегодня нам кажется, что в этом опыте нет ничего специфического. Возможно, да, для нас. Но в контексте множества case studies различных медиапространств и аудиторий в разных регионах земного шара советский и перестроечный опыт взаимодействия с медиа может восприниматься совершенно иначе – как нечто весьма особенное, редкостное, существенно отличающееся от множества других медийных конфигураций.
Конечно, мой опыт, как и элементы индивидуального опыта различных интервьюеров, не могут претендовать на универсальный и всеобъемлющий характер, но мне представляется, что такой подход в данном случае будет продуктивнее, чем вычитывание «средней температуры по больнице» из трудов, претендующих на отображение всеобъемлющей картины повседневного бытия больших экранных форм в советский и постсоветский периоды. Я считаю свое исследование дополнением к наработкам смежных наук, которое может несколько приблизить современного читателя, особенно молодого читателя, не испытавшего на себе особенностей советской медийной среды, к пониманию нашего медийного прошлого.
Пойти по намеченному пути я считаю принципиальной необходимостью, поскольку другие методы не позволяют зафиксировать многих нюансов, лежащих в области пограничной, трудноуловимой и не поддающейся точным исчислениям – области между внешним миром повседневности и внутренним миром человека, мироощущением конкретных индивидов или атмосферой эпохи. Например, А. А. Ушкарев в одном из своих серьезных социологических исследований разграничивает «культурную активность» во взаимодействии с искусством (в данном случае, изобразительным, в музее) на три варианта:
«• потребление изобразительного искусства. Индикаторы: частота посещения музеев изобразительного искусства и художественных галерей, а также факт приобретения произведений изобразительного искусства или их репродукций на физических и/или электронных носителях;
• получение знаний об искусстве, художниках, произведениях и т. п. Индикаторы: чтение литературы об искусстве и/или просмотр/прослушивание теле- радиопередач, посвященных искусству;
• личное приобщение к творчеству в области изобразительного искусства в качестве профессионала, любителя или учащегося профильного учебного заведения» [210].
Можно применить эти градации к экранным формам (особенно интересным будут данные по личному приобщению к творчеству в этой сфере).
Но есть и другие аспекты общения с искусством – оно выступает как импульс для личностной эмоционально-интеллектуальной активности, будит (или гасит) мыслительные процессы, рождает суждения, способствует мировоззренческому самоопределению человека, тонизирует, вдохновляет, раздражает, одним словом, меняет эмоциональное и, шире, душевное состояние человека, настраивает на определенный лад, меняет восприятие внешнего мира и активно участвует в развитии духовного мира индивида (или же притупляет, тормозит развитие). Искусство в целом, в том числе экранные искусства, участвуют в создании культурного ландшафта эпохи. Рекреакционные мотивации же у одного и того же человека бывают синтезированы со многими другими сторонами взаимодействия человека с искусством, неотделимы от духовной работы, которую производит индивид, выбирая произведение для просмотра, организуя доступ к нему, воспринимая произведение, помещая все это в контекст прочей деятельности. Общение с искусством происходит у всех по-разному, однако с характерными типичными нюансами для определенных социально-культурных человеческих общностей, в определенные исторические периоды. И рассмотрение этих слабо поддающихся точной науке аспектов общения человека с искусством как раз видится задачами антропологии медиа.
Кроме того, случается, что безапелляционные утверждения, вроде бы опирающиеся на точные данные, сильно расходятся с личным знанием о тех или иных тенденциях в общественной жизни искусства. В последний период я убедилась в этом еще раз, прочитав многостраничную историю кинопроката в России, в которой было написано, что «большинство городских кинотеатров демонстрировали фильмы по 14—15 часов в сутки (7—8 киносеансов). Причем, в основном это были „кассовые“ зарубежные картины, выдаваемые в отчетных документах за советские… Зарубежные боевики, бывало, неделями не сходили с экрана… но в официальных отчетах этим фильмам отводился минимум экрано-часов. А число зрителей, их посмотревших, переписывалось на советские фильмы. Руководство кинематографии прекрасно об этом знало, но лицемерно закрывало глаза» [211]. Не берусь выступать экспертом документации кинопроката. Но знаю точно по своему личному опыту заядлого киномана с раннего возраста – зарубежные фильмы представляли высокую ценность и в середине 1970-х, и позднее, за ними охотились по кинотеатрам Москвы и не всегда находили то, что можно счесть зарубежным развлекательным фильмом. Их было мало, билеты на такие картины были в дефиците, за ними приходилось выстаивать длинные очереди. Когда я цитирую версию «засилья зарубежного фильма» в советских кинотеатрах интервьюируемым россиянам среднего и старшего возраста, то есть тем, кто застал советский прокат, эта версия вызывает недоумение.
Это я к тому, что далеко не всегда предпринимаемые обобщения, отображенные в научной литературе, совпадают с индивидуальным восприятием. И будет не лишним достраивание картины медиасреды конкретикой индивидуального взгляда и интерпретации.
Не менее показательным было мое знакомство с весьма содержательным социологическим исследованием Эдуардо Торреса о телевидении в повседневной жизни португальцев [212]. О самом португальском телевидении из этой статьи я узнала не много. А множество таблиц со статистическими данными представили португальскую аудиторию в некоторых проявлениях похожей на отечественную аудиторию начала 2000-х гг. Наиболее содержательными у Торреса и позволяющими «увидеть» взаимоотношения португальцев со своим ТВ были выдержки из отдельных интервью с представителями различных сегментов португальской телеаудитории.
Самые точные суждения автора не вытекали из статистических данных, но высказывались как личное наблюдение ученого, долгое время занимающегося темой телевизионных аудиторий и в своих суждениях нередко опирающегося на единичные, но точные реплики об интересующих его аспектах. Например, это идея о том, что телевидение может являться не только частью повседневности, но и нарушителем ее рутинного хода [213]. Или тезис о том, что возможности телевидения вообще бесконечны – оно может красть у нас время и даровать время отдыха, объединять и изолировать, учить и дезориентировать, и т. д. [214] Не всегда можно напрямую доказать правомерность суждения или гипотезы. Однако и гипотезы, и личные суждения имеют право на существование – в данном случае в исследованиях повседневного бытия больших экранных форм в отечественной медиасреде – потому что иногда именно в них, вырастающих из реального жизненного опыта, автор сообщает то, что является частью внутренней сути взаимоотношений человека и медиа.
Моя цель – обозначить абрисы возможных взаимоотношений с большими экранными формами в советский и постсоветский периоды, выразить свои наблюдения, ощущения, убеждения, основанные на длительном личном опыте и опыте людей моего круга общения. Это индивидуальное видение. Но именно индивидуальное видение развивается и переживает трансформации в сфере восприятия экранных массмедиа ХХ века. Мне кажется необходимым создать максимально достоверные образы взаимоотношений отечественных зрителей с телевидением и отчасти кино – как формами медиа, как носителями определенного контента, существующими в социокультурном контексте и, вместе с тем, составляющими часть этого контекста.