Лестница (Москва): «Что ж, я отвечу прямо и честно. Армия – это то место, где человека ломают. И вовсе не потому, что там трудно».
Э. М. Сагалаев: «Вы имеете в виду дедовщину?»
Лестница (Москва): «Да. Но есть еще одна причина. Это Афганистан. Многие уклоняются от армии, потому что не хотят умирать в Афганистане. Это горькая правда, но это – правда».
Лестница (Свердловск): «Люди, которые погибают в Афганистане, может быть, действительно дерутся за дело социализма, но это очень сложный вопрос – интернационализм. Мои друзья правильно говорят: – «Почему я должен драться за совершенно чужих людей и умирать за них?».
Лестница (Свердловск): «Есть еще моральный фактор. Великую Отечественную мы закончили за четыре года, а тут с какими-то душманами с семьдесят девятого года ничего не можем сделать. Значит, там что-то не так. Вот почему я не хочу идти служить не только в Афганистан, но и в армию вообще».
М. Борзыкин (группа «Телевизор»): «Есть общечеловеческие понятия, которые нельзя подменять никакими словами. Война есть война. Но есть война за свою Родину, а есть за чужую. Мы погрязли давно в словесах, в политике, которой давят на нас сверху. Мы войну начали при Брежневе. Это он послал ребят на смерть. Это и есть интернационализм в деле. По сути – трагедия и преступление. Я думаю, что все молодые люди в стране это понимают. И только поэтому не хотят идти в армию.»
Э. М. Сагалаев: «Судьбу перестройки во многом решают такие качества, как гражданское мужество, умение стерпеть удар, умение нанести удар, внутреннее благородство. Мы много говорим о механизмах торможения и о механизмах демократизации. Иногда люди хотят, чтобы были представлены гарантии защиты личности. И вот, дескать, тогда-то мы пойдем на баррикады и будем сражаться за родину, за свое достоинство и за достоинство женщин. Я не могу понять почему это не трогает того, кто сидит на лестницах».
Лестница (Свердловск): «А с чего это вы взяли, что это нас не трогает?! Это – во-первых. А во-вторых, мы слишком часто все это слышим. Можно пройтись по городу и на любом перекрестке увидеть кучу красных плакатов про какие-то „решения в жизнь“. На самом деле они никакого отношения к жизни не имеют. Читаешь и становится стыдно за тех, кто их писал. Стараешься не замечать и пройти мимо…»
Далеко не все программы этого цикла можно было назвать удачными. И, прежде всего, из-за перегруженности их участниками. Это были и хорошо знакомые, популярные и, как бы сейчас сказали медийные персоны, и множество молодых никому неизвестных людей, для которых приход в студию Останкино было своеобразным приключением. Забавным и совершенно не требующим внимания и умственных усилий.
Находясь несколько часов под палящими софитами в одном помещении, участники программы вели себя по-разному. Кому-то хотелось сказать длинную речь, кто-то решал свои проблемы сведения личных счетов через телеэкран, а кто-то просто отбывал время, чтобы на следующий день можно было доложить об успешно выполненном задании своему руководству. Если прибавить к этому обилие прямых включений «лестниц», концертные номера и техническое несовершенство тогдашней видеозаписывающей техники, то можно себе представить, какую фактически неподъемную задачу решали каждый раз при записи и монтаже очередной передачи ведущий программы и вся творческая бригада.
Тем не менее, это был прекрасный опыт работы с аудиторией, который пригодился мне в дальнейшем и во «Взгляде», а, главное, в совершенно новой для меня истории – совместного с американцами проекта «Телемосты с Америкой». Это была вершина своеобразного телевизионного триптиха – соединения несоединимого: «Мир и молодежь», «12-й этаж» и «Мосты с США». Но именно эти три программы дали нам тот опыт, который позволил, как на мощном фундаменте, построить здание «Взгляда» – передачи, которой суждено было стать своеобразным реквиемом советскому телевидению, да и стране Советов в принципе.
«Телемосты с Америкой»
Я не раз писал о телемостах и своем участии в их строительстве. Но считаю нужным повторить частично уже написанное и опубликованное именно для этого сборника. Как мне кажется, это поможет проследить эволюцию телевизионных программ, ставших знаковыми для своего времени. Их преемственность и их взаимное влияние на процессы, происходящие не только в обществе вообще, но, не в последнюю очередь, в культурной сфере. И поэтому имеющими право, называться «Большими экранными формами».
Строго говоря, идея телемостов с США принадлежит Иосифу Гольдину, журналисту и диссиденту, отсидевшему за это срок в советской «психушке». Первый телемост через космос Москва-Калифорния был «построен» в 1982 году. И был скорее демонстрацией новых возможностей спутниковой и телевизионной техники, чем наполненной смыслом телевизионной передачей. Но очень быстро власти СССР и США поняли заложенный в телемостах мощный пропагандистский потенциал. Вот почему до 1986 года все телемосты носили в большей степени пропагандистский и, в какой-то степени, познавательный характер. Мы видели, например, советских космонавтов и американских астронавтов, видели общающихся друг с другом детей двух стран, смотрели на ветеранов второй мировой, вместе боровшихся с фашизмом в годы 2-й Мировой и когда-то встретившихся на Эльбе. Мы слышали отрепетированные речи. К мостам делались специальные подсъемки их участников. Сам диалог через спутник был маленьким фрагментом, фокусом, что ли. Словом – официоз, пропаганда. И даже если при записи (а все передачи, кроме программы «Время» и хоккея, тогда шли в записи) появлялась некая «человечинка», ее вырезали безжалостно. Кардинальное изменение в понимании того, что можно и чего нельзя на экране во время телемостов, для меня пришло вместе со знакомством, а потом и совместной работой, с американским журналистом и ведущим Филом Донахью.
Фил Донахью – автор первого в истории американского телевидения дневного ток-шоу, знаменитый тележурналист. Существует легенда: интервьюируя во время прямого эфира гостя своей программы, Фил Донахью в какой-то момент понял, что вопросы у него закончились. Тогда он подбежал к одному из зрителей, сидевших в студии, и спросил: «У вас есть вопрос к нашему гостю?» У зрителя вопрос оказался, и таким образом Донахью изобрел жанр ток-шоу. Много раз, общаясь с Филом и у себя дома, и у него в студии, и дома в Нью-Йорке, я пытался выяснить так ли это. Он лишь хитро улыбался в ответ. Пришлось обращаться к документам, и вот что выяснилось.
Впервые программа Фила Донахью появилась на телевизионном канале WHIO-TV, там в 1963—1967 годах он работал утренним ведущим и вел ток-шоу в прямом эфире с участием приглашенных в студию гостей. Это была провинциальная телестанция, бюджет выделили мизерный, и заполучить себе гостей из числа звезд Донахью было нелегко. Чтобы привлечь аудиторию, а вместе с ней и тех самых звезд политики и шоу-бизнеса, Донахью решился на принципиальное новшество. Он сосредоточил внимание в своем ток-шоу не на известных личностях, а на скандальных проблемах, которые открыто обсуждал в эфире. Дебют The Phil Donahue Show состоялся в Дейтоне (штат Огайо). Первым гостем на Phil Donahue Show стала Маделин О’Хэйр, атеистка, с которой он обсуждал религиозные конфликты между учениками колледжей. В течение той же недели в ноябре 1967 года он выдал в эфир фоторепортаж из родильного дома с подробным показом всех деталей родов и обсудил этот процесс с собравшимися в студии. Так жанр ток-шоу приобрел некий статус, сближающий его с чертами сегодняшнего жанра.
В конце 80-х гг. благодаря Филу Донахью жанр ток-шоу был настолько популярен, что практически на всех телеканалах США – от крупных, общенационального значения, до мелких провинциальных – появились свои ток-шоу.
В Москву с Филом приехала серьезная команда «Донахью-шоу», человек двадцать. Медиагруппа, которой она принадлежала, входила в корпорацию NBC. Они привезли идею, по сути, совершенно другого телемоста между СССР и США, хотя форма оставалась прежней, проверенной. Американцы предложили набрать участников телемоста прямо на улицах двух городов. Любых. По выбору противоположной стороны. И назвали они этот проект любопытно, хотя и немного пафосно, «Встреча простых граждан в верхах».
Для его реализации они привезли с собой руководство телекомпании «Кинг-5» из города Сиэтла. Ей предстояло стать компанией-производителем. Прилетел и американский журналист Эд Вьерзбовски хорошо известный мне по совместной работе над советско-американским проектом «Диалог» и был представлен как продюсер нового проекта. Этого слова – продюсер, тогда на советском телевидении не существовало. Но лишь слова. С этой ролью блестяще справились два редактора ГУВСа (Главного управления внешних сношений Гостелерадио СССР) Павел Корчагин и Сергей Скворцов. Курировали проект также представители ГУВСа – его руководитель Валентин Лазуткин и редактор-консультант, к сожалению, уже ушедший от нас, блестящий журналист-международник Леонид Золотаревский. Я был назначен режиссером проекта с советской стороны.
Так была определена редакция-производитель, молодежная редакция ЦТ. Понять такой выбор руководства довольно легко. В Кремле, на Лубянке и в Останкино решили подстраховаться. Если проект провалится, то все можно будет списать на неопытность и неумелость «молодежников». Ну, а если все пройдет нормально, можно будет на любом уровне доложить, дескать, вот какие кадры мы растим: перестройка пришла в Останкино! Работа над проектом началась.
И первое, что мне предстояло решить, кто будет ведущим с нашей стороны. Руководство Гостелерадио СССР предложило мне на выбор (хотя могло и просто назначить, но «демократизация» же…) профессора, политобозревателя Зорина и никому тогда еще не известного, уже не очень молодого радиожурналиста из Иновещания, Владимира Познера. Я выбрал Познера. И свой выбор объяснил заместителю председателя комитета, курировавшего проект, В. И. Попову тем, что в любой момент телемоста может пропасть «картинка» или синхронный перевод. И мне нужен человек, который бы не просто знал английский язык, а владел бы американским сленгом, чтобы точно перевести задаваемые нам вопросы, а американцам – наши ответы. Таким человеком, безусловно, был Познер.