И чем больше мы говорили с Владимиром Цветовым об этом, тем яснее приходило понимание того, что 21 апреля 1989 года мы, возможно, сделаем главную передачу своей жизни. А будет она посвящена известным или только ставшим известными преступлениям «усатого бандита», его предшественников и последователей. Мы попытаемся ответить на вопрос: почему шестая часть суши, страна с практически неисчислимыми людскими и природными богатствами, за семьдесят лет правления коммунистов оказалась на краю гибели.
В то же время мы понимали, что это дело не одной передачи и не одного Центрального телевидения, но надо было с чего-то начинать. И когда мы уже погружались в отчаяние от бессилия реализовать задуманное, Цветов принес перепечатку книги С. П. Мельгунова «Красный террор в России», изданной в Берлине в 1923 году. Эта книга стала той «печкой», от которой выстраивался весь ход будущей передачи. Вот несколько цитат из этой книги, оставшихся в моей записной книжке:
«Чтобы понять, что такое в действительности красный террор, продолжающийся с неослабевающей энергией и до наших дней, мы должны прежде всего заняться выяснением вопроса о количестве жертв. Тот небывалый размах убийств со стороны правящих кругов, который мы видим в России, характеризует нам и всю систему применения „красного террора“. Кровавая статистика, в сущности, пока не поддается учету, да и вряд ли когда-нибудь будет исчислена. Когда публикуется, может быть, лишь одна сотая расстрелянных, когда смертная казнь творится в тайниках казематов, когда гибель человека подчас не оставляет никакого следа – нет возможности и историку в будущем восстановить подлинную картину действительности… Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики; нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; эта система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще никогда ни одна власть в мире. Это не эксцессы, которым можно найти в психологии гражданской войны то или иное объяснение…».
«Ну и что? – задаст вопрос, уставший от всех этих цитат и всего этого ужаса читатель – все это мы слышали, читали, знаем». Ну, во-первых, не всё и не читали, даже сегодня, к 2018 году. Для меня же тогда, в 1989 году, сведения, опубликованные в этой книге, стали потрясением: «Шестьдесят миллионов, уничтоженных в постреволюционные годы – это не статистика, а реальное горе, умноженное на шестьдесят миллионов». Это не другая точка зрения, это конкретное обвинение, по которому нужно судить. К этому выводу мы пришли с Цветовым после многих и многих часов обсуждения этой темы. Но если суд, то суд над кем? Над Лениным? Сталиным? ВКП (б)? КПСС? Тоталитаризмом? Сам разговор казался нам безумством, учитывая, что КПСС находилась у власти, а мы работали ее главным идеологическим рупором. И потом, даже если суд, то «судьи кто?». Как ведущий я не годился ни в судьи, ни в адвокаты. Мое дело – нейтралитет ведения передачи, а «Взгляд» и так всегда балансировал на грани запрещения. И, тем не менее, стало очевидным, что судить надо, причем не Ленина, а ленинизм. Но нам это не по силам.
Решили раскручивать ситуацию «с конца». Все рушится, разваливается государство с его политикой, экономикой, культурой. Соответственно, сами реалии говорят о несостоятельности строя, в свое время насажденного Лениным и его единомышленниками. Все старое изживает себя, рождает нечто новое, и что же остается от прошлого? МАВЗОЛЕЙ! Так, наконец-то! Мы нашли формулу передачи: в день рождения В. И. Ленина надо говорить о «СМЕРТИ ЕГО ТЕЛА И ДЕЛА».
Мавзолей же стал и исходной точкой обсуждения, и его завершением. А что есть «мавзолей»? В. Цветов предложил: «Мавзолей – это театр абсурда». Я спросил: «А кто же режиссер?» – Он ответил: «Сталин и Ко». Они пытались режиссировать жизнь больного вождя, но пришлось им режиссировать смерть еще живого Ленина. Так начиналась пьеса в театре абсурда под названием «Мавзолей». И я сейчас не помню, кто из нас первым произнес имя Марка Захарова, но нам стало понятно, что в будущей пьесе под названием «Взгляд» соавтором должен быть профессиональный режиссер. Мы поехали в «Ленком».
Захаров моментально загорелся нашей идеей и сам стал предлагать различные сценарные ходы. Одним словом, появился третий полноправный участник передачи. Наши встречи с Марком Захаровым стали регулярными. Мы обсуждали каждую деталь и каждую реплику, прекрасно понимая, чем передача может закончиться для каждого из нас и для «Взгляда» в целом. Незадолго до эфира я рассказал Захарову о сюжете, который снял в очереди к мавзолею. На простой и бесхитростный вопрос: «Зачем вы идете к Ленину?» – 99% взрослых не задумываясь, и даже с какой-то радостью, сообщили, что они идут просто посмотреть. Но ведь это бред какой-то – посмотреть на труп, вероятно, в этом должны разбираться скорее психиатры, нежели журналисты. Но больше потрясли дети, стоящие группами в той же очереди. Они отвечали еще более радостно, что у них экскурсия: только что были в зоопарке, сейчас идут глядеть на Ленина, а потом поедут в цирк. С этим надо кончать, если мы хотим, чтоб наши дети выросли полноценными людьми, а не нравственными уродами. К этому выводу пришли мы с Марком Захаровым и тогда же решили, что нужно обязательно в передаче поднять тему захоронения Ленина. Но это ни в коем случае не должно было быть главным во «Взгляде», хотя мы прекрасно понимали, какой поднимется шум. Передача должна была быть о ленинизме, а не о Ленине и его похоронах.
Определив задачи для себя, мы с Цветовым и Захаровым долго не могли найти человека, который убедительно, опираясь на глубокие знания истории, философии и религии, мог бы говорить о таком страшном преступлении коммунистов, последствия которого и сейчас потрясают наше общество – о разрушении веры, а значит, и нравственности.
В то время у всех на слуху было имя протоирея отца Александра Меня. Послушать проповеди отца Александра в Подмосковье съезжалось много людей. Он, хорошо известный богослов в кругу интеллигенции, близкой к диссидентам, в конце 80-х стал популярен среди студенческой молодежи, деятелей искусства, литераторов. В эти годы, благодаря отцу Александру, в православие пришли многие ранее убежденные атеисты. Кандидатура протоирея Александра Меня устроила всех. Осталось только уговорить его.
Перед поездкой к отцу Александру в Новую деревню я прочитал его книгу «Сын человеческий» и еще раз убедился в правильности нашего выбора. И я был счастлив, когда он не сразу, а подумав, все же дал согласие на участие в передаче. Мне казалось, что именно ему было бы тогда под силу убедительно развенчать с экрана идеологию марксизма-ленинизма, прежде всего как идеологию человеконенавистническую. Однако радость была преждевременной. Именно 21 апреля случилось что-то, что помешало отцу Александру приехать на передачу. О причинах я так и не узнал, потому что вскоре он был злодейски убит…
Позиция ведущего давала мне возможность «подкидывать поленья» в костер беседы в виде рассказов и мнений самых простых людей. Например, факт существования «девиза»: «С Лениным в башке, с наганом в руке» во время Великой Отечественной войны. Ведь не было у страны, «вставшей на смертный бой», ничего, кроме этой веры. И тысячу раз доказано, что победа над фашизмом была одержана не столько силой оружия и военной подготовки (в несколько раз более слабой, чем в гитлеровской армии), а силой духа, когда «Ленин в башке» и в сердце.
А вот история, произошедшая в одном из фашистских концлагерей. Среди военнопленных оказался русский парень, учившийся до войны в архитектурном институте. И однажды, комкая в руках кусок хлеба, больше напоминавший глину, которая не лезла в горло, несостоявшийся скульптор, сам не понимая, как это произошло, не контролируя действия своих рук, вылепил бюстик Ленина. Сработала сила подсознания, и там, в подсознании, оказался Ленин. Мало того, этот «хлебный бюст» прилепили к камню на территории лагеря, и вокруг него стали собираться другие русские пленники, как около святыни, наполняющей силой. В итоге эти встречи у «памятника» привели русских военнопленных к сговору и побегу.
Спектакль «Мавзолей» готовился не только для телезрителей. Я готовил «сюрпризы» и для главных действующих лиц. Так, например, Владимир Цветов не знал, что Марк Захаров заговорит о необходимости захоронения останков Ленина и что вызвало у него прямо в эфире непосредственную реакцию. Впрочем, это заявление худрука Ленкома повергло в шок всех сотрудников, находившихся в студии и за пультами прямого эфира, пожалуй, больший, нежели у телезрителей. Я же отыграл «неожиданность» заявления Марка Анатольевича, чтобы сохранить нашу тайну и не обидеть В. Я. Цветова.
Мы прекрасно понимали, что задуманное можно будет сделать только один раз. Монолог Марка Захарова прозвучал только в московском «Взгляде» с выходом на европейскую часть страны, поэтому за Уралом до сих пор не знают, почему на Пленуме ЦК КПСС, который проходил в те же дни в Москве, многие выступающие просто взбесились, с пеной у рта крича, что надо кончать с такими подонками, как Мукусев и Захаров, и гнать их в шею из театров и с телевидения.
Такого скандала «Взгляд» еще не знал. Мы были не просто под угрозой закрытия – в Кремле требовали крови. Вокруг меня образовался вакуум: коллеги сторонились меня, а начальство сочувственно похлопывало по плечу. Все понимали, что мне конец. Это понимал и я, но не жалел о сделанном. Странно, но и на этот раз все обошлось. На встрече Горбачева с московской депутацией (с народными депутатами СССР от Москвы и области) генсек подошел в перерыве к Марку Захарову, обнял его за плечи и сказал, что передача получилась классная, и он смотрел ее всю, не отрываясь, вместе с семьей. «Может, немного не вовремя вы подняли вопрос, но совершенно правильно». Информация эта мгновенно распространилась. Дело было в среду, а в пятницу должно было состояться специальное заседание коллегии Гостелерадио по делу Мукусева, где меня должны были увольнять. Когда же я позвонил в секретариат накануне и спр