». Ей вторит Оспина: «Детям неведомо, что счастье мимолетно. Они хотят, чтобы оно было полно и вечно. Раньше такие вещи сдерживались самой жизнью, но зеркальная ловушка отгородилась от законов жизни, оставила их снаружи».
Другая проблема состоит в том, что Многогранник (подобно Гамельнскому крысолову) стал похитителем почти всех городских детей. Этой ситуацией более всего недовольны будущие лидеры Уклада – Артемий Бурах и Капелла. Они связывают решение судьбы города с детьми и стремятся вывести их из Башни. Отношение Артемия и Капеллы к роли детей в обществе не сильно отличается от принятого в крестьянской народной традиции, где периода беззаботного детства не существовало, дети рано начинали работать и выполнять обязанности взрослых. Это считалось нормальным, осуждалось обратное (в сказках образы ленивых детей чаще всего отрицательные). Так, Капелла одобряет решение Таи Тычик уйти из Многогранника в Термитник, полагает большим достижением, что из несмышленной крошки Тая превратилась в Мать Настоятельницу и управляет многотычячным Термитником и Бойнями (по современным же понятиям это значит, что маленький ребенок из мира нормального детства – с беспечным досугом, веселыми играми, общением со сверстниками – попадает в грязный зачумленный барак, наполненный тысячами грубых мясников и полулюдей одонгов).
Впрочем, и сама Капелла, мудрая не по годам, в свои 11 лет выполняет близкие по смыслу функции, по-матерински опекая детей города.
Довольно убедительно выглядит критика Мноногранника, основанная на представлениях Уклада: если город – это вселенский бык, то фундамент Башни (штырь, врытый глубоко в землю) – это нож, который вонзили в тело быка. С этой точки зрения Башня кажется для живого организма города чем-то противоестественным. Такое мнение как будто подтверждает и кровавое пятно, проступившее у подножия Башни – значит штырь повредил артерии города, и подземная кровь просочилась на поверхность (однако до эпидемии, все 10 лет, сколько стоит Башня, этого не было).
Уклад и Утопия
Сопоставление разных миров – одна из распространенных сюжетных моделей в видеоиграх (фантастический и реальный мир, историческое прошлое и техногенное будущее и т.д.). Казалось бы в «Море» мы видим аналогичный случай, ведь Уклад и Утопия воспринимаются как совершенно разные и даже полярные системы: они различаются как родовое, стадное – и индивидуалистичное, как хтоническое, земное – и небесное, как архаическое – и футуристическое, как традиционное – и революционное, как стабильное, прочное – и неустойчивое, все это отражают два противоположных по типу архитектурных сооружения – самое примитивное и самое замысловатое.
Но эти эффектные контрасты связаны лишь с первыми поверхностными впечатлениями. В действительности Уклад и Утопия – родственные феномены: это две древние традиции – народная и эзотерическая, примордиальная (если пользоваться термином Рене Генона), основанные на длительном накоплении и передаче знаний и духовных ценностей. Обе формы культуры являются закрытыми, герметичными, обе формируют тайные языковые коды, недоступные чужим, непосвященным, свою мифологию или философию. Также для них в одинаковой мере характерно создание развитой системы символов, набор ритуалов, организующих внутреннюю жизнь сообщества, и магические практики.
Важно, что обе системы существуют вне рамок разрешенной, одобряемой государством культуры и в обход официальной идеологии. Это живые, самодостаточные, органичные, самобытные и глубокие культурные традиции.
Изоляция от мира в городе «Мор. Утопии» способствовала удержанию древних языческих верований и развитию эзотерического сообщества. И Уклад, и Утопия создали свое чудо – великое одухотворенное тело (удурга) – живой город и живую Башню.
С точки зрения государственных контролирующих органов это подозрительные маргинальные образования и весьма странный город – с языческим капищем, реками подземной крови, сектой каинитов и бутафорским собором.
Условный собор является еще одним фигурантом дела и противостоит Укладу и Утопии, причем не как христианский храм (тем более, что в этом качестве он никогда не функционировал), а как ставка правительственного инквизитора, представителя власти. Инквизитор и армия (отнюдь не санитарная, как было обещано) прибывают в город вовсе не затем, чтобы его спасти, а для того, чтобы уничтожить. Чума – лишь удобный повод расправиться с подозрительным поселением. Все действия Аглаи Лилич, ее манипулирование героями игры направлены на разрушение города. Она умело использует метод «разделяй и властвуй», убеждая героев, что Уклад и Многогранник несовместимы и чем-то одним надо пожертвовать. Особенно Аглая ненавидит Башню, она не стесняется в выражениях, упоминая о ней: «башня-убийца», «изуверский Многогранник», «бесполезная и бессмысленная гадость». Таково ее отношение и к покойной сестре Нине Каиной. Как человек трезвый, практичный, рациональный и приземленный, Аглая не любила Нину за мятежность, бунтарство, иррациональность ее мистический души.
Аглая – враг города, кукловод-манипулятор в отношениях с главными героями. Она не изображена ни жестоким инквизитором, ни тупым бездушным чиновником, но является убежденным противником всего свободного, неофициального, не укладывающегося в рамки общепринятого и очевидного. Аглая наделена ясным проницательным умом и не лишена обаяния. Геймерам она нравится, у некоторых даже является любимым персонажем.
Общность двух культур находит подтверждение в интегральной фигуре Симона Каина – отца города, его духовного лидера и хранителя (последнюю роль он выполняет и после смерти). Он видел город как единое целое, и созданная им Башня стала важным логическим этапом в его развитии.
Составляя некую органическую и стратегическую общность, Уклад и Утопия также имеют ряд типичных различий, обусловленных их культурной матрицей: например, носителем архаической народной традиции является единый коллектив, где «я» еще не выделяет себя из «мы», а герметические традиции развивают малые сообщества и отдельные личности высокого образовательного и социального статуса. Две традиции отличаются способом хранения и передачи информации – устным и письменным соответственно, поэтому народная культура представлена огромным разнообразием локально-исторических форм, в то время как примордиальная традиция охватывает гораздо более широкие временные и географических границы. В «Море» уникальность Уклада подчеркивается местным наречием и недоступной для расшифровки иероглифической письменностью, а язык Утопии нам понятен и не нуждается в переводе или уточнениях.
Еще одно отличие особенно важно в ценностной парадигме «Мор. Утопии»: глубокий консерватизм, жесткость и ненарушаемость неписанных законов в народной культуре – в противоположность творческой смелости утопистов, их пренебрежению общеизвестными истинами и неистребимому желанием выйти за пределы, положенные человеку судьбой и природой.
У Максимилиана Волошина в поэме «Путями Каина» эта оппозиция обозначена как «путь приспособления» и «путь мятежа». По Волошину, все завоевания человечества изначально были связаны с мятежом, бунтом, отрицанием – это синоним истинного творчества, рождающего новое. Но еще более важно, что мятеж меняет, «пересоздает» самого человека.
Это произведение М. Волошина (начиная от самого его названия и образа библейского Каина – прародителя мятежного духа творчества) очень близко идеям игры и выражает их с точностью и емкостью истинной поэзии. Приведем небольшой фрагмент поэмы:
В начале был мятеж,
Мятеж был против Бога
И Бог был мятежом.
И все, что есть, началось чрез мятеж.
…
Мир – лестница, по ступеням которой
Шел человек.
Мы осязаем то,
Что он оставил на своей дороге.
Животные и звезды – шлаки плоти,
Перегоревшей в творческом огне:
Все в свой черед служили человеку
Подножием,
И каждая ступень
Была восстаньем творческого духа.
Лишь два пути раскрыты для существ,
Застигнутых в капканах равновесья:
Путь мятежа и путь приспособленья.
Мятеж – безумие;
Законы природы – неизменны.
Но в борьбе за правду невозможного
Безумец —
Пресуществляет самого себя,
А приспособившийся замирает
На пройденной ступени.
Зверь приноровлен к склонениям природы,
А человек упорно выгребает
Противу водопада, что несет
Вселенную
Обратно в древний хаос.
Он утверждает Бога мятежом,
Творит неверьем, строит отрицаньем,
Он зодчий,
И его ваяло – смерть,
А глина – вихри собственного духа.
…
Настало время новых мятежей
И катастроф: падений и безумий.
Благоразумным:
«Возвратитесь в стадо»,
Мятежнику:
«Пересоздай себя».
Решения о судьбе города. Жертвоприношение
Один из ключевых моментов игры – появление картинки «город со стороны», которая по ходу действия постепенно дополняется и уточняется. Это условно-символическое отражение понимания города, сложившееся у главных героев. Три картинки состоят из одинаковых элементов (холм, дома, Бойни, Многогранник), образующих совершенно разную логическую структуру.
Картинка Данковского напоминает техническую схему, где стрелками изображено направление и распределение сил равновесия у Многогранника, обеспечивающих ему устойчивость. Очевидно, что бакалавру интереснее всего разгадать инженерную идею Башни. Длинный фундамент-штырь погружен в кровавую почву, но Башня существует как бы отдельно от города, она никак не связана с рабочими кварталами и Бойнями.