дзеньк! – сомкнулись. Подминая под себя зёрна, он забирался всё выше и наконец оказался на поверхности в чане с кукурузой. Он зашевелил лапами вбок и, рассыпая с шубки зерно, выбрался на край чана.
Он был теперь не внутри Машины. А на самом верху. Её железо дрожало под лапами. Дасти нигде не было видно.
Ступая по краю чана, Олео перешёл на другую сторону. Внизу, на летящем со свистом языке, двигались кучки тончайшего золотистого порошка.
«Там ведь мог оказаться я», – подумал Олео.
– Ау-у-у-у!
Глубоко в брюхе Машины снова кричала Дасти.
– Я иду, Дасти! – перекрывая грохочущий вой, подал голос Олео.
ТА-ДА БАХ ТА-ДА БАХ ТА-ДА БАХ
Он сделал вдох и потом снова спрыгнул на ленту конвейера в столбиках кукурузной пыли. Шестерёнки здесь оказались грязнее. Стены покрыты налётом.
С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С-С!
Бегущий язык с грохотом мчал его к железной трубе, которая шипела обжигающим паром. Желудок Машины. Даже за несколько хвостов от трубы пар был такой горячий, что можно ошпарить нос. А если Олео попадёт в трубу, его сварит.
Ещё ус, и его бы накрыло паром, но Олео заёрзал задними лапами и вскочил на трубу. Железо обожгло лапы. Он скакал по трубе, поскальзываясь и едва не падая, подушечки на лапах, казалось, вот-вот расплавятся. Добежав до конца, он кубарем – не пойми, где нос, а где хвост, – свалился с трубы и – ПЛЮХ! – упал на горячий слой кукурузной пасты.
Язык грохотал, разрывая на куски густую, как глина, пасту и нёс его к пропасти, где варёная кукуруза переливалась через край дымящимся золотистым водопадом. Внизу поток резало чем-то острым.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Пока язык не сбросил Олео в пропасть, он откатился в сторону на узкую полосу железа между несущимся языком и крутым обрывом во тьму. Он собрал лапы вместе, одну перед другой, едва умещаясь на полосе. Осторожно, стараясь не потерять равновесия, он подкрался к краю языка и заглянул вниз.
Там, сжимая в зубах цепь, висела Дасти. Под ней зияла яма, в которой крутились лопасти ножей.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Лопасти кромсали на куски водопад из варёной кукурузной пасты и плевали ошмётками в мех Дасти. Она крепко зажмурила глаза. Из уха текла кровь. Хвост подпалило. И она соскальзывала. Если упадёт, то прямиком на ножи.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Олео потянулся к ней. Он щёлкал зубами, пытаясь схватить цепь и вытащить лисицу из ямы.
Дасти услышала и открыла глаза.
– Ырни хо! – завопила она сквозь зубы.
– Чего? – насторожился Олео.
– Хо! Хо! Ырни эо!
Олео только покачал головой.
– Я не понимаю!
Дасти тяжело засопела носом. Челюсть задрожала. Единственный клык скользнул по цепи ниже.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Глазами она снова и снова показывала в сторону, на заднюю часть Машины.
– Выдернуть хвост? – догадался Олео.
– Гха!
– Ртом?
Дасти зарычала.
– Ты же сама говорила не кусать Машину! С меня свалится шкура!
– Э кысай сийно!
Олео напрягал слух, пытаясь разобрать слова за режущими ножами.
– Что ты сказала?
Дасти закрыла глаза и крепче сжала на цепи зубы. И соскользнула ниже.
– Я иду, иду! – вскрикнул Олео. – Только… держись!
По другую сторону ямы с ножами он заметил ровную железную поверхность. Он упёрся лапами и перепрыгнул, на мгновение почувствовав животом тёплый ветер от вращающихся ножей.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Лапы коснулись железной поверхности и разъехались на слое жира. Олео треснулся головой о железо, упал, отскочил от края ямы с ножами и опять свалился на бегущий язык.
Не успел он подобрать лапы, как его тут же унесло в другую шипящую трубу. Сверху булькали и плевались форсунки. Олео сморщился в ожидании, что его сейчас сварит. Но форсунки всего лишь покрыли его мех тёплым слоем жидкого жира.
Вместе с блестящими подушечками корма его вынесло из шипящей трубы в барабан, который вращался и завывал, поднимая ледяной ветер. Олео швыряло и хлестало кормом, и наконец барабан провернулся книзу и вывалил их с едой в гнездо на странном железном дереве.
Он попытался выпрыгнуть, но сверху ему на лицо посыпалось ещё больше подушечек корма, а корм снизу заглатывал его лапы, потом колени, потом туловище и хвост.
– Даст… – закричал он, и его тут же накрыло с головой.
Олео не мог вздохнуть. Не мог пошевелиться. Корм набивался вокруг, точно оползень. И вдруг что-то подалось внизу под лапами, и он снова провалился – прямо в мешок усатого.
Олео из последних сил подтянулся вверх, выскочил и шлёпнулся на бок. Он лежал не шевелясь, тяжело дышал и ждал, когда фабрика перестанет вертеться. Он снова был на полу. Он выбрался из внутренностей Машины целый и невредимый.
Но дело ещё не сделано.
Шатаясь, Олео поднялся на лапы и стал принюхиваться, пока не обнаружил толстый провод, который, извиваясь, высовывался из хвостового конца Машины и вёл к затычке в стене. Теперь-то Олео понял. По проводам в небе Голубое летело на фабрику и здесь питало собой пылающие глаза Машины, её стрекочущие шестерёнки и лязгающие зубы. Если выдернуть хвост из стены, Машина встанет и не сможет переварить Дасти. Если только от Голубого с него самого сперва не свалится шкура…
Олео открыл рот над толстым хвостом Машины. Он почти чувствовал, как Голубое пульсирует внутри, щиплет ему язык и гудит на зубах. Он закрыл глаза и попытался сомкнуть зубы…
Не смог. Челюсть заклинило. Он сморщил бровь и напомнил сам себе, что Дасти нужна помощь. Что она погибнет, если он не выдернет хвост. Но рот отказывался кусать.
Тихий стремительный звук заставил Олео открыть глаза. Вокруг него опять собирались ворсистые тени. Какая-то крыса выскочила вперёд. И ещё одна. И ещё. Голые хвосты скручивались кольцами, а торчащие спереди зубы ходили ходуном, словно уже распробовали его плоть.
Олео выпустил хвост и скакнул через крыс. Те подпрыгнули и укусили его за грудь. Он бежал к Машине, а за ним с визгом и воплями катила волна теней. Он запрыгнул на железное дерево, промчался над барабаном, мимо форсунки с жиром и соскочил на бегущий язык. Он бросился против движения к яме, где орудовали ножи.
ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ! ВЖИГ!
Крысы ринулись следом – толкались, по швам Машины забирались наверх и кусали его за хвост. Олео добежал до конца языка и прыгнул. Он ухватился зубами за верхушку цепи, ляжкой ударил Дасти, и в то же мгновение волна крыс хлынула через край в яму с ножами.
ВЖГ!скрии! ГВЖ!иип! ВЖЛП!скриии!
ВЖГВРТ!ииии! ВЖЛГ!
Железо пережёвывало мясо и кости, пронзительно булькало и скрежетало – лисёныш в жизни не слыхал ничего хуже этого звука. Оставшиеся крысы, заслышав, как умирают их соплеменники, помчались по языку назад на спасительный пол.
Зубы Дасти возле хвоста Олео соскользнули с цепи, и она сорвалась в яму. Олео покрепче зажмурился, думая, что сейчас услышит то самое мокрое чавканье вперемешку с криками Дасти.
Но лопасти молчали.
А Машина…
та-ДА… БаХ тА… ДА брх та…
дА-бХ… БХ… бх…
…затряслась и закачалась из стороны в сторону. Язык у неё застучал. Суставы застонали.
– Отпускай, Олео, – сказала снизу Дасти.
Олео разжал на цепи хватку. Тем, на что он приземлился, оказались даже не лопасти, а полосы толстого железа, замершие и покрытые запёкшейся кровью. Крысы оказались Машине не по зубам.
та… ДА… бх БаХ ТА… да…
Пока Машина, останавливаясь, подрагивала вокруг, Дасти с рычанием набросилась на Олео, словно хотела разорвать его на куски.
– Ты зачем это сделал? – прижала она окровавленную морду к его носу.
Он посмотрел налево, потом направо – куда бы удрать?
– Нельзя было сюда запрыгивать! – процедила она. – Ты нас обоих чуть не лишил жизни.
– Я… – забормотал Олео. – Не мог же я допустить, чтобы ты стала собачьей едой. Ты ведь ненавидишь собачью еду.
Сердитый оскал на губах Дасти потихоньку растаял.
БУМ!
Дверь фабрики резко распахнулась, и чьи-то тяжёлые ботинки с топотом забежали внутрь. Сидя в сердце Машины, Дасти и Олео сжались и затаили дыхание.
– Никогда я не слышал от неё таких звуков, – проговорил усатый.
та… да… БррХ!
Машина ещё раз вздрогнула, что-то проскрежетала, издала последний сальный вздох и умолкла.
– Мотаем отсюда! – сказал усатый. – Пока начальство не объявилось.
Его шаги приблизились к хвостовому концу Машины, и Олео услышал, как мешок соскользнул с железного дерева. И он вспомнил про мокрый всплеск, который услышал, когда Дасти залезла Машине в рот.
– Дасти, – прошептал Олео, – а в этом корме нет, чем тебя вырвало?
– Ф-ф! – фыркнула Дасти, заставляя его притихнуть.
Они подождали, пока человек завяжет мешок – с кормом, рвотой, кусками крыс и прочим, – и вместе с другим уйдёт с фабрики, захлопнув за собой дверь.
Дасти прыснула. Едва не расхохоталась.
– Шавки, поди, всё равно не заметят разницы между блевотиной и обычным кормом.
Олео отважился чуть-чуть улыбнуться. Он вдруг почувствовал, что шутка предназначалась ему. И что сам он уже не шавка.
Пока Машина остывала и щёлкала, лисы выскочили из ямы и по мёртвому языку пошагали в хвостовой конец. Дасти учуяла корм, который рассыпался в покрытых налётом кромках трубы.
– Он здесь уже давно. В нём не должно быть рвоты или крысиных кишок.