Дасти подошла к задней двери, схватила зубами петлю из ткани, потянула и закрыла. Она повернулась к пещере и застыла, увидев Олео.
– Я думала, ты ушёл.
– Джулеп не хочет, чтобы я шёл с ними, – ответил Олео. – Зачем ты закрыла дверь?
– Терпеть не могу звук дождя.
– Я тоже, – сказал Олео.
Его уши страшились минуты, когда холодный приступ ледяного дождя превратится в мягко пролетающий снег.
Дасти шагнула к пещере.
– И это всё, что мы делаем в Городе? – спросил Олео и чуть не подавился. – Просто… выживаем?
Дасти не обернулась.
– У тебя есть идеи получше?
Слова снова застряли у Олео в горле. Он всегда думал, что истории Юли и Мии, которые то и дело роились в голове, подготовят его к настоящей жизни – сделают храбрым, умным, способным справиться с любым ужасом, который встретится на пути. Что это будет похоже на приключение.
Но, видя, как лисы добывают еду где только могут – на улицах, в мусорных баках, у ресторанов, – и как, чтобы не погибнуть, им приходится остерегаться людей, машин, яда, Олео начал понимать, что в старых историях не так уж много пользы, как он надеялся. Город – это не лес. Его чудовища ничуть не похожи на мистера Шорка, или на Булькожажда, или на Снежного Призрака. Городские чудовища чересчур быстрые, чересчур жестокие, чересчур маслянистые и громадные, и шкура у них из железа. Чересчур уродливые, со злобными глазами, с обожжёнными и забинтованными руками и ногами.
Дасти сделала ещё один шаг к пещере.
– Почему нам нельзя говорить о прошлом? – выпалил Олео и напрягся.
Он ждал, что Дасти сейчас зарычит на него, запугает, загонит воспоминания о Ферме глубоко в пещеры его памяти, где они затеряются навсегда.
Но лисица лишь опустила голову.
– Мама когда-то рассказывала мне истории. О двух молодых лисах, которым довелось испытать ужасы лесной жизни.
Олео сидел тихо, опасаясь спугнуть это мгновение.
– В одной из них, – продолжала Дасти, – молодая лисичка попала в капкан. В своих приключениях она кое-чему научилась, и вместе с другом, мальчиком-лисёнышем, они нашли способ освободить её. Она поранила лапу, но осталась жива.
В сердце у Олео засиял огонь. Он знал эту историю.
Дасти крепко зажмурила глаза. Голос у неё зазвучал сдавленно.
– Когда моя дочь попала в капкан – с приманкой из собачьей еды, – я испробовала всё, что знала из этой истории. – У неё затряслись губы, задрожала на щеке розовая рана. – Но капканы меняются. Люди меняют их. В старых историях об этом не говорят.
У Олео сдавило в груди.
– Я сломала клык, когда пыталась открыть капкан. А моя дочь всё кричала: «Мама, мама, мама», – снова и снова, пока за ней не пришли люди. – Дасти посмотрела на Олео и хлюпнула ртом, проглатывая слюну. – Жизнь – это не история, Олео. А если ты думаешь, что это не так, жизнь раздавит тебя.
Она растворилась во тьме пещеры. На этот раз Олео её не остановил.
Теперь о Дасти многое стало понятно. Её ненависть к собачьей еде. Знание ловушек и капканов. Презрение к историям и чрезмерная опека Ласки, единственной девочки-лисёныша.
Олео уставился на свои лапы. За несколько недель лицо Н-211 незаметно потускнело за проволочной сеткой памяти. Лучше, наверное, не вспоминать больше о двоюродном брате. Постараться навсегда позабыть о Ферме. Думать только о том, как выжить в Городе.
Он поднялся, подошёл к дверям, толкнув носом, открыл их и выскочил в промозглое утро. Пока он бежал за другими лисёнышами, ледяной дождь насквозь промочил ему шубку. Ласка шагала с несчастным видом, с носа и ушей капало, но, увидев его, она всё равно улыбнулась.
– Вот так так, – пропыхтел Джулеп, – неужто шавка?
– Вот так так, – сказал Олео, – неужто лисёныш, который эту шавку не может догнать?
Он помчался, разбрызгивая лужи, к парку, а Джулеп с рычанием поскакал за ним.
Если только Олео не ошибся, это рычание больше напоминало смех.
2
НА УЛИЦАХ В ЭТОТ ДЕНЬ было безлюдно. Никто даже не спал под навесами, завернувшись в тряпьё с резким запахом.
И всё равно под барабанную дробь ледяного дождя на пустых улицах Олео и Ласка держали усы востро. Взгляд Джулепа был прикован к тротуару – на ус впереди неустойчивых лап.
– Как ты? – спросила Ласка.
– Как будто… могу… ходить… целый день, – задыхаясь, ответил Джулеп. – Я только… беспокоюсь… за вас, детки.
Когда они добрались до парка, дождь уже ослабел до измороси. Было ещё только утро, но из-за облаков казалось, что позже.
Парк оказался маленький, прямо угольный, затенённый высокими домами, которые окружали его вместо забора. Лиса пробежит через всю длину за пару минут. Дальняя половина была скрыта деревьями – их ветки сплетались в чёрное месиво.
Студёный ветер сметал траву и листья, такие же бесцветные, как небо.
Джулеп заковылял к маленькому пруду, а Ласка остановилась, не доходя дюжины хвостов, и держалась от воды на расстоянии.
– Я… не голодная, – сказала она.
– Дело твоё, – хмыкнул Джулеп.
Они с Олео двинулись дальше вдоль бетонного берега пруда к маленькой тележке на колёсах, которая стояла под сверкающим от дождя красно-белым зонтиком. Под зонтиком, затолкав под крыло клювы, отыскала убежище стая голубей. Лисы подошли ближе, и голуби рванули ввысь. Они опустились на берегу и своим дурацким маршем прошествовали к дальнему краю пруда, где принялись пушить перья и ворковать, надеясь вскоре увидеть, что затеяли лисы.
– Готов? – спросил Джулеп.
– Кажется, да, – сказал Олео.
Морщась от боли, Джулеп поднял передние лапы, упёрся ими в урну для мусора, стоявшую возле тележки, и принялся раскачивать взад и вперёд, пока урна не опрокинулась, вывалив на землю обёртки, чашки и странный бумажный ромб с изогнутым хвостом. Под всем этим отыскалось несколько недоеденных булочек и толстые розовые трубки мяса.
«Горячие собаки», – мечтательно подумал Олео, и его нос будто родился заново.
– Не отравленные? – спросил он у Джулепа.
– Неф! – ответил Джулеп с набитым уже ртом.
Олео осторожно откусил маленький кусочек от ближайшей «горячей собаки». Мясо оказалось мягким и солоновато-сладким, с маленькими жиринками, которые взрывались во рту, и привкусом угля, от которого язык мучительно истекал слюной. Он жадно проглотил остальное и принюхался, нет ли ещё. Он решил, что с этой минуты станет есть «горячих собак» каждый день, какие бы опасности ни грозили. И если можно будет съесть шесть, он съест шесть.
Он старался не думать о том, что Н-211 они тоже наверняка понравились бы.
Джулеп заметил одинокую «горячую собаку» и набросился на неё. Он отбросил её к пруду, а сам кинулся следом и поймал, пока она не упала. Он тряс ею туда и сюда, разрывая розовую плоть на мелкие кусочки.
Олео рассмеялся. Он и сам заметил «горячую собаку», тут же прыгнул и с рычанием разорвал. Раньше он никогда не играл в охоту. Лапы стали пружинистыми, а мех приятно встал дыбом. Одно было плохо: когда он мотал головой туда и сюда, бирка на ухе хлестала его по глазу.
– Надо отгрызть у тебя эту штуку, – сказал Джулеп и проглотил остатки «горячей собаки».
– Ни за что! – возразил Олео. – Зубы сломаешь.
Он старался ничем не выдать, что его сердце ещё не готово расстаться с ней.
– А если вообще быстро дёрну? – спросил Джулеп, подходя ближе. – Ну, то есть, если она не стреляет молнией даже…
Олео рассмеялся:
– Подожди, что?
– Когда мы со Стерлингом тебя в первый раз увидели, мы подумали, что ты Заг.
– Какой ещё, к бреху, Заг?
Джулеп вытаращил глаза:
– Заги живут в облаках. Они швыряют в лис молнии и убивают; остаётся лишь кучка тлеющего меха. Они – офигеть вообще!
Олео улыбнулся, хотя в сердце чуть защемило. Такие разговоры они когда-то вели с Н-211.
– А куда… подевался твой друг? – спросил Олео. – Тот, который меня засадил в ловушку?
– Стерлинг? – Джулеп отвернул морду и шмыгнул носом. – Его забрал Скрытый Человек.
От этого имени у Олео похолодело в животе.
– Кто это – Скрытый Человек?
– Это здесь самое опасное существо, – сказал Джулеп. – Яд можно унюхать. Собак обдурить. Даже от машин увернуться, если хватит прыткости. – Он подмигнул Олео, и у того внутри вспыхнуло искоркой тепло обогревателя. – А Скрытого Человека не видно. Голосом он бывает какой захочешь и обликом тоже бывает какой захочешь. Он охотится на лис.
Олео внимательным взглядом обвёл окружающие дома и проулки между ними. Неужто Скрытый Человек выслеживает их прямо сейчас?
– Мальчики! – позвала Ласка с другой стороны пруда.
Олео и Джулеп повернулись к ней. Ласка стояла, поджав переднюю лапу, а нос смотрел куда-то в дальний конец парка.
Олео проследил за её взглядом и упёрся в спутанные ветки плачущих деревьев. Между стволов обозначились две фигуры. Высокая красная и маленькая чёрная.
– Что там случилось? – прищуриваясь, спросил Джулеп.
Олео тряхнул головой, чтобы с бровей перестало капать в глаза.
Высокая фигура превратилась в женщину, которая бежала между деревьев. За ней, волоча поводок, бежала собака. В дымке непогоды было тяжело рассмотреть, но женщина, похоже, чем-то размахивала перед собачьей мордой. Зонтиком, кажется.
Джулеп расхохотался:
– Смотри-ка, нашлась шавка, которая не ручная.
– Ага, – прыснул Олео. – Разве не люди обычно водят собак?
– У вас всё задом наперёд! – крикнул Джулеп женщине и её собаке.
Мальчишки расхохотались.
И в этот миг женщина споткнулась и сильно ударилась о землю. Собака прыгнула сверху. Судя по всему, собака рычала. Судя по всему, женщина стала кричать.
– Это что, собака… на неё нападает? – спросил Олео.
– Не может быть, – заявил Джулеп. – Собакам нельзя. Они же по мрут от стыда.
Собака трясла мордой. Женщина кричала не переставая.
Джулеп вытаращил глаза:
– Ого!
Олео вспомнил о боли в горле. О сокрушительных клыках Гризлера. Он перестал бояться собак в Городе, когда понял, что они всё время на поводке. Но эта…