– У тебя-то по-прежнему на усах дикость, я знаю, – сказал А-947, обращаясь к О-370. – Не беспокойся. Мы избавим тебя от неё. Будем рассказывать истории так, как случилось на самом деле. Со всей кровью, кишками и оторванными лапами.
Рот О-370 дёрнулся в подобии улыбки, и А-947 отвёл от лисёныша налитый красным взгляд.
– Продолжай, Восемьсот тридцать восьмая. – Альфа улёгся поудобнее в своей норе.
– Хорошо, ладно, – прошептала П-838. – Енотиха никогда не признавалась Юли в своей неугасимой любви. Но если бы Юли поглубже заглянул к ней в глаза, он увидел бы в них тень тоски – как если бы только он мог заполнить бездонное болото её души.
– Разбуди меня, когда это закончится, – проворчал Н-211.
О-370 ещё разок принюхался к лесу, надеясь на слабый запах жёлтого, или лилового, или снежного меха, или болотного дыхания. Но приключения, как всегда, оставались там, куда его нюх проникнуть уже не мог.
ДЗИНЬ! ДЗИНЬ! ДЗИНЬ! ДЗИНЬ!
– Наконец-то! – вскочил на лапы Н-211.
Бряцание черпака по ведру с едой вызвало среди лис Фермы переполох, и, поскуливая, все вышли вперёд в своих сетчатых норах. У О-370 потекли слюнки и зачесалось ухо. И все мысли о Белом Сарае растворились в голодных повизгиваниях, которые разносились по Ферме в предвкушении еды.
2
– ПОРА ЕСТЬ!
Ферн, дочка Фермера, шла с ведром вдоль сетчатых нор и черпак за черпаком бросала сквозь ячейки хлюпающее красное месиво. Лисы грызли окровавленные кусочки – кому доставались жабры, кому – куриная ножка, а иногда попадался и глаз.
Фермер наблюдал за всем, стоя в дверях дома – тёмная тень в прямоугольнике света.
– Сетку проверь! – крикнул он дочери.
Ферн сунула пальцы в проволочные ячейки, побренчала и двинулась дальше вдоль нор.
Чем ближе бряцала ведром Ферн, тем громче поскуливал О-370, тем сильнее перебирал лапами. Ферн дала двойную порцию П-838 и её нерождённым щенкам и подошла наконец к самым дальним норам. Мелькнул черпак, и еда пролилась дождём вокруг О-370 и его двоюродного брата.
Н-211 немедленно принялся за лакомство, а О-370 прижал ухо к сетке.
– Привет, малыш! – улыбнулась Ферн.
Она протянула руку за деревянный каркас, который удерживал норы, и повесила ведро на гвоздь, который торчал сбоку. Потом подняла руку вверх, просунула пальцы в сетку и почесала О-370 ухо возле бирки.
Из горла О-370 вырвалось ворчание, а глаза облегчённо затрепетали. Ногти у Ферн были длинные и немного пахли куриным жиром. О-370 так и подмывало облизать их начисто, но зудящее ухо оказалось важнее пустоты в желудке. Лисёныш прижал голову к пальцам девочки.
– О-о-о, – протянула она, – да ты сегодня уж совсем ласковый!
Ухо возле бирки чесалось всегда, сколько О-370 себя помнил. Прокол – острый и белый, – от которого глаза вылезали на лоб, стал самым первым воспоминанием. Ухо дёргалось и кровоточило, а он смотрел в яркое голубое небо, впервые осознавая боль и красоту мира.
Когда Ферн перестала чесать, зуд ещё не унялся. О-370 тяжело застучал задней лапой, дотягиваясь до основания уха и пытаясь доделать начатую работу. Но, в отличие от ногтей Ферн, его неуклюжие когти никак не могли добраться до бирки.
– Папа! – крикнула Ферн в сторону дома. – Можно, мы этого оставим?
О-370 навострил уши. Неужели вместо Сарая он отправится жить в фермерский дом? Ферн – девочка милая. И голосок у неё приятный, будто осенний ветер, и от неё всегда пахнет лимонным мылом. Что может быть лучше, чем стать её любимцем? Только отправиться на поиски приключений.
Тень Фермера покачала головой:
– Ты ведь знаешь ответ.
– Ну, пожалуйста! – взмолилась Ферн. – Я этого надрессирую, правда! Я его научу, чтоб не писал на ковёр!
Фермер погладил подбородок.
– Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты ведь ещё не зашила мои тёплые кальсоны, которые разодрал предыдущий.
Ферн сморщила нос и ещё разок ущипнула О-370 за ухо.
– Я бы назвала тебя Мироцвет.
Н-211 сдавленно захихикал, и О-370 ощерил в ответ клыки. Если ему всю жизнь станут чесать ухо, он готов примириться даже с именем Мироцвет.
– Ничего не забыла? – крикнул Фермер, поднимая лопату.
Плечи у Ферн поникли:
– А надо?
Фермер показал ручкой лопаты на пустоту под сетчатыми норами – они стояли на деревянных столбах на высоте в три хвоста от земли:
– Если долго не убирать отходы, от запаха портится мех, ты же знаешь.
Это правда. От вонючих коричневых куч под сетчатым полом у О-370 слезились глаза, а мех становился склизким. В заботе о лисах Фермер с дочкой всегда делали всё, что в их силах: убирали лопатой отходы, проверяли сетку, чтобы никто не сумел ворваться в норы. О-370 очень хотел ощутить в себе больше признательности.
Он повернулся, собираясь приняться за разбросанные по полу лакомые кусочки:
– Эй!
Пока О-370 чесали за ухом, Н-211 просунул в сетку свой длинный язык и украл у него часть еды.
Н-211 облизал рот.
– А ты больше флиртуй, Мироцвет!
– Я тебе покажу – мир! – прорычал О-370 и схлестнулся с двоюродным братом у разделявшей их сетки.
Схватка становилась всё лучше и лучше, как вдруг П-838 шепнула:
– Мальчики! Тише!
– А что? – сощурился Н-211. – Что случилось?
О-370 проследил глазами за взглядом П-838 и увидел, как Фермер, сойдя с веранды, снял кепку и уставился в небо.
– Ну же, – пробурчал в облака Фермер, – подай хоть какой-нибудь знак. – Он вздохнул и снова водрузил кепку на голову. – Ладно, Ферн, избавлю тебя – можно не убирать какашки. Пора заготавливать.
– Правда? – воскликнула Ферн, хлопнув в ладоши.
– Сколько можно ждать снегопада! – ответил Фермер, поднялся на веранду и вынес из-за двери две пары перчаток. – Банк умыкнёт всю собственность прямо из-под нас.
О-370 посмотрел на Сарай, который мягко светился в вечернем свете. Интересно, там холодно? Поэтому лисы отправляются внутрь только в разгар зимы, когда мех на шубках становится гуще всего? У него не было ни одной догадки. Ферн с отцом говорили много такого, что невозможно понять. Всякий раз, когда О-370 спрашивал у старших лисиц, что имели в виду люди, ему отвечали, что всё станет ясно, едва он сам и другие лисы окажутся в Сарае.
– Первыми пойдут старшие альфы, – сказал Фермер, подавая Ферн одну пару перчаток. – Мех у этих уже довольно густой, так что свет нам не отключат. Потом, как выпадет снег, займёмся недоростками и омегами. А потом уж самки-производители – как появятся щенки. – Он резко хлопнул в ладоши и повертел пальцами в воздухе. – Ну, что ж, идём собирать.
Ферн пронзительно взвизгнула и сунула руки в перчатки.
У О-370 защемило сердце. Вот они и настали – сумерки лисёнышества. Если альфы уже сейчас отправляются в Сарай, не за горами тот день, когда и они с Н-211 отправятся следом. А ведь они так и не испытали даже малюсенького приключения!
– Что ж, мои дорогие лисы, – величественно произнёс А-947, глядя, как Ферн с отцом идут по двору. – Кажется, пробил час.
– О-о-о, – простонал Н-211, – кроме тебя, никто не рассказывает истории так хорошо!
– Спасибо большое, – обиженно запыхтела П-838.
Ферн подошла к клетке А-947 и широкими глазами посмотрела на крупного лиса:
– А он не укусит?
– Не-а, – ответил Фермер. – Твой дедушка научил меня разводить только самых тихих. Чтобы с каждым поколением из них выходила вся дикость. Вот поэтому у них глаза такие большие, а уши болтаются. Да и зубы довольно тупые. Только смотри, чтобы перчатки сидели плотно и морду ему держи от лица подальше.
Ферн кивнула и затянутыми в перчатки руками с трудом вставила ключ в замок.
А-947 гордо выпятил грудь.
– Рассказывай истории так, как следует, – сказал он, оборотясь к П-838. – Пускай тьма остаётся в лесу, где ей самое место. Пускай страх живёт в юных лисьих сердцах, дабы оставались они признательны Ферме. Дабы ни единый лисёныш не испытал вовеки того, что выпало Юли и Мии.
П-838 торжественно склонила голову:
– Обещаю.
– А вы, лисёныши, – заговорил А-947 с Н-211 и О-370 и вдруг подмигнул, – берегите хвосты!
Замок открылся, и Ферн робко сунула затянутую в перчатку руку в нору к лису-альфе.
– Тише, тише, – заворковала она. – Я больно не сделаю.
А-947 даже не зарычал – он покорно позволил девочке взять себя за шкирку и потащить по лужайке.
– Я не стану менять истории слишком сильно, – провыла ему вслед П-838. – Разве только в конце устрою, чтоб мистер Шорк убежал с мисс Лисс.
А-947 не обернулся. Он с молчаливым достоинством шагал к Сараю.
– Я пошутила! – тявкнула П-838.
О-370 смотрел, как Фермер открывает в Сарае дверь – ровно настолько, чтобы пройти внутрь, как зажигает огни, и те, замерцав, заливают темноту вокруг белым.
– Подожди тут, Ферн, – сказал Фермер и зашёл в Сарай.
О-370 и Н-211 прижались носами к сетке, надеясь хоть мельком заглянуть в Сарай сквозь приоткрытую дверь.
Но из-за света ничего не было видно. Там, должно быть, уже целые сотни лис. А может быть, целые тысячи.
«Как они там все помещаются?» – спросил у мамы О-370, когда жил с ней вместе в щенячьем загоне.
«Сарай простирается в лес на целые мили, – прошептала мама. – Далеко-далеко. Настолько, чтобы хватало места всем лисам, которых ты знаешь, и всем лисам, которых не знаешь. Моим родителям, их родителям… всем, кто появился на свет после Юли и Мии».
О-370 подумал, что мама наверняка права, ведь он никогда не видел, чтоб лисы выходили из Сарая. Только Фермер выносил оттуда какие-то деревянные ящики и складывал в кузов грузовика. Но ящики были такие плоские, что лисица бы внутрь не поместилась. И всё же, как ни пытался О-370 представить себе столько лис, которые живут в одном месте, эта картина никак не умещалась у него в голове.
Фермер вышел из Сарая и потянулся рукой к А-947.