– Это… – проговорил он через силу, – конец.
– Что? – воскликнула бета.
– Неправда! – закричал недоросток.
– Истории так не заканчиваются!
– Да! Они заканчиваются, когда всех лис минуют все беды!
– Согласен, – проговорил Чужак. Его голос утих до шёпота. – Это всего лишь конец моего рассказа.
Младшие притихли, как мыши. Альфа носом подтолкнула их поближе к себе.
– Когда слушаешь страшную историю, которая совершенно не про тебя, – говорил Чужак, – иной раз так и тянет её забыть. Забудешь – и даже к лучшему.
– Это как так? – спросила бета.
– Да, – подхватил недоросток. – Вообще ерунда какая-то.
Альфа тоже не поняла ни слова. Она выглянула сквозь сосновые ветки на кровавый след, который тянулся за Чужаком по снегу. След уже укутало белым…
У Альфы сдавило горло. Теперь она знала, куда этот след ведёт.
– Нам надо идти, – сказала она.
– Ничего не надо! – возразил недоросток.
– Надо узнать, чем кончилось, – вот что надо! – отрезала бета.
Они так и не поняли. Они так и не догадались, к чему клонит весь этот рассказ. И почему Чужак оказался в лесу. И что это для них значит. Альфа должна уберечь младших от бед.
Чужак не сводил с альфы затухающих глаз. Из-за крови, которая налипла на его мех, она не увидела сразу едва заметных отличий между ним и каким-нибудь диким лисом. Только сейчас она увидела рану у основания уха – там, где крепилась бирка.
– Скажите им, – попросила альфа. – Кто вы. Скажите младшим.
Веки у Чужака, затрепетав, закрылись. Он облизал с губ кровь. И назвал своё имя.
От изумления у младших открылся рот.
Чужак слегка улыбнулся и вздохнул. Выдох сгустился туманом в зимнем морозном воздухе.
Другого выдоха не последовало.
Лисий огонь
1
МИР ВОКРУГ ВСПЫХИВАЛ, как медленное сердце биение. Сознание возвращалось цветными пятнами. Картина перед глазами Ласки то растягивалась, то сужалась. Звуки коробились в ушах.
Грохотала тьма. Шумно спотыкалось дыхание. Гудел металлическим свистом ветер.
Она вспомнила, как Джулеп вдруг упал на бок. Вспомнила, как выскочила из дома и побежала к нему, как испугалась, что нос её всё-таки подвёл. Что Скрытый Человек всё-таки задумал что-то плохое для Джулепа.
Она вспомнила пучок красных перьев, который торчал у Джулепа из груди. А потом громкий хлопок. Боль в холке. И… ничего.
Ласка попробовала приподнять усталую голову, но что-то мешало. Верёвки. Сплетённые в сеть. А вокруг прочные железные стены. В воздухе одуряюще пахнет бензином.
Она почувствовала рядом с собой чей-то запах. Слабый. Цветочный запах от меха Джулепа. И – ы-ых ы-ых ы-ых – Олео. Его жёлтый запах слабел… растворялся.
Жизнь снова оказывалась непредсказуемой.
Ласка вздрогнула и очнулась.
Чёрный ветер щипал её за нос и за уши. Морозил слёзы в глазах, затуманивая обзор. Ей казалось, она плывёт под небывалым небом – не в дымке городских фонарей, а под бескрайним водоворотом колючих голубых точек. Это небо растянулось так широко и было таким чёрным и глубоким, что становилось страшно: а вдруг она провалится в него навсегда?
Звёзды мерцали и ускользали во тьму…
И она пробудилась от слепящего света.
Она прищурилась, пытаясь выглянуть за белую пелену, которая заливала глаза. Запах электричества – Голубой запах – извивался поблизости в железных путах.
Из света выступил силуэт, похожий на скелет. Остро и густо расцвело запахом пота. Кожаные руки схватили её туловище, будто оно ей больше не принадлежало. Пальцы подёргали мех, и слабое перепуганное рычание вырвалось у неё из горла. Руки поднимали ей хвост, оттягивали назад веки, тыкались в рёбра и тёрли дёсны. Холодное железо вгрызалось в живот и забиралось глубоко в уши.
Сердце у Ласки колотилось как сумасшедшее. Дыхание участилось. Глаза в глазницах бегали влево и вправо в поисках выхода. Где-то поскуливал Джулеп. Тяжело дышал Олео.
Она увидела серебристую вспышку, и острая как игла боль, пронзила основание уха. Боль ярче самого света.
И на этот раз Ласка была признательна за наступившую тьму.
2
КОГДА ЛАСКА СНОВА открыла глаза, она увидела переплетённую крест-накрест проволоку, в которой отражался красный свет. Она-то надеялась очнуться от кошмара, а кошмар никак не хотел заканчиваться. Она была в клетке.
Ласка перекатилась на живот. Слабость в мускулах потихонечку растворялась. Проволочный пол вгрызался в мех, доставая до самой шкуры, резал подушечки на лапах. В ухе стучала кровь, и что-то холодное и тяжёлое свисало на щёку. Ласка выворачивала голову, скашивала на сторону глаза – всё было тщетно: эта висячая штука ускользала от взора. Сверху, на потолке клетки, полыхали красные полосы, проливая тепло на её шубку. Но растопить холод в костях они не могли.
Из-за проволочной стены веяло таким жгучим холодом, что вдохни его, и лёгкие обрастут изнутри сосульками. Она увидела бескрайнюю лужайку, погребённую под снегом. С одной стороны стоял дом, кружевные окна светились огнём свечей. С другой стороны было огромное белое здание – зимней ночью оно напоминало безглазый череп.
Слева от Ласки высился стылый лес.
Справа тянулись двойные ряды клеток – точь-в-точь как та, в которой оказалась она. В некоторых сидели лисы, и чем больше сетчатых стен разделяло их, тем неяснее становились их очертания. У лис были вислые уши и непривычно большие глаза. Они таращились на неё.
Ласка расхныкалась.
– Что так грустить, дикарочка?
Это заговорила лисица из клетки рядом. Живот у неё был круглый, как камень.
– Где Олео и Джулеп? – спросила в панике Ласка. Мальчишек нельзя было ни увидеть, ни даже унюхать. Сердце её рвалось на куски – только бы учуять, что они живы!
– Кто? – не поняла лисица.
– Лисы, с которыми меня привезли!
– А! Вот ведь диковинные имена. Джу-леп на другом краю клеток. – Лисица повернула нос к освещённому свечами дому. – О-Триста семьдесят заболел, поэтому Ферн забрала его в дом – выхаживать. – Она покачала в изумлении головой. – Когда он сбежал, мы думали: наверняка умрёт. Но, видно, сбылась наконец мечта, и он стал домашним.
О-370. Это имя Ласка уже почти позабыла.
Какое-то слово попыталось забраться ей в голову – название этого места, – но она скривилась и прогнала его. Она почувствовала тогда запах пота Скрытого Человека. Она догадалась, что он их не убьёт. Если б она только знала, что он повезёт их сюда…
Хлопнув ушами и мотнув серебристой биркой, беременная лисица склонила голову набок:
– Тебя зовут С-002?
Так вот что за тяжесть свисает над щекой Ласки! Она упала на живот и попробовала лапой сбить бирку с уха.
– Удачи, – сказала лисица. – Теперь эта бирка стала частью тебя.
Каждый раз, когда Ласка дотягивалась лапой до бирки, острая боль пронзала ухо и даже череп. Ласка опустила лапу. Глаза налились слезами. Она вскочила и упёрлась лапами в проволочную стену, которая отделяла её от мира. Сетка выгнулась, но держала крепко.
– Мне надо отсюда выбраться, – прошептала Ласка.
– Зачем? – удивилась лисица. – С таким чудным мехом ты наверняка станешь самкой-производителем.
Ласка отпрянула от сетки. Плечи у неё сгорбились:
– Самкой-производителем?
– А Триста семидесятый правда жив? – спросил лис из клетки позади Ласки. Глаза у него сверкали красным.
Ласка посмотрела на дом и проглотила комок, что застрял в горле:
– Я очень надеюсь. Он заразился жёлтым.
На лице у лисёныша появилось огорчённое выражение, но он тут же стряхнул его с себя.
– Вот, что случается, – величественно произнёс он, – когда забываешь заветы предков.
Лис был одного с Лаской возраста – только-только вырастал из лисёныша в молодого лиса, – и было заметно, что он специально говорит низким голосом, примеряя к себе рычание альфы.
– Олео – самый храбрый лисёныш на свете, – сказала Ласка. – Он спас мне жизнь. И Джулепу тоже.
– Он перестал следовать самому важному правилу, – возразил лисёныш. – Он позволил дикости овладеть собой.
– Почему ты зовёшь его О-лео? – удивилась лисица, неуклюже выговаривая губами незнакомое слово. – Это не его имя.
– Уже его, – тихо сказала Ласка.
– У нас другие имена здесь, на Ферме, – проговорил лисёныш.
Вот оно. Это слово. Захлестнуло голову Ласки видениями. Бесконечные клетки. Висящие шкуры. Когда Олео говорил о Ферме, она казалась так далеко. И вот она здесь, эта Ферма, врезается в лапы и обжигает уши, поджидает её, грозная и холодная, на краю лужайки.
Ещё один лисий кошмар. Её и Джулепа.
Ласка обвела взглядом Ферму. Она представляла её себе совершенно иначе. Чтобы спасти здешних лис, надо быть снаружи, не в клетке. Только проволочную сетку ей не перегрызть. И лапы стали вялыми от изнеможения, как будто клетка высасывала из неё всю дикость.
– Я двоюродный брат Триста семидесятого, – сказал лисёныш.
Ласка навострила уши.
– Н-Двести одиннадцатый? Но ведь… Фермер должен был увести тебя в Сарай с первым снегом?
– Н-Двести одиннадцатый – моё старое имя, – гордо проговорил лисёныш. – Теперь я А-Двести одиннадцатый.
В Ласке пробудился трепет надежды. Это же лучший друг Олео. Он поймёт.
– Олео всё время о тебе говорит! – сказала она. – Как ему хочется вернуться сюда и спасти тебя!
– А меня, значит, даже не догадался упомянуть? – усмехнулась беременная лисица. – Ну, спасибо, Триста семидесятый.
– Я никуда отсюда не собираюсь, – проговорил А-211. Он наклонил морду и выставил бирку так, чтобы она засверкала в ухе под красным обогревателем. – Фермер сделал меня альфой. – Он кивнул на беременную лисицу. – Как только Восемьсот тридцать восьмая ощенится, придёт мой черёд рассказывать лисёнышам старые истории. Она обучила меня делу рассказчика, чтобы я мог обуздать в них дикость, сделать ручными. И тогда они с признательностью войдут в Белый Сарай.