телями и вздохнула, довольная. Она слушала, как тихонько похрапывают А-211 и П-838, как шипят тающие снежинки на жестяной крыше её проволочной норы. Дыхание, прорываясь сквозь сетку, превращалось в туман, похожий на призраков ночи.
Туман.
Темнота.
Туман.
Темнота.
Туман.
Фигура.
Ласка захлопала глазами. На мгновение ей показалось, будто облачко пара на выдохе превратилось в кристалл. Но когда пар рассеялся, фигура осталась.
Ласка приподнялась на лапах, а фигура медленно запрыгала по лужайке, разрезая снег. Она что-то тащила за собой. Что-то мягкое и широкое – приближаясь, оно становилось всё белее от снежных хлопьев.
Ласка принюхалась к зимнему воздуху и учуяла запах – кисловатый и сладкий. От тёплой волны, хлынувшей из сердца, заёрзал зад.
– Олео!!!
– Привет! – сказал он, бросив мягкую штуку. Он поморгал глазами – уже не липкими – и обвёл взглядом Ферму. – Как мы здесь оказались?
Слёзы облегчения брызнули по усам Ласки.
– Люди, наверное, увидели твою бирку в ухе и поняли, что ты сбежал с Фермы.
Олео наклонил голову, чтобы разглядеть бирку.
– Дасти как-то сказала: это доказывает, что я принадлежу людям. Я захотел её оторвать, когда она так сказала. – И он снова оглядел Ферму. – Вот только мне кажется, я бы никогда не нашёл сюда дорогу по снегу.
Лапы ещё неуверенно держали Олео, но зато теперь он мог стоять сам. И лапы, и морда ему уже подчинялись. Мех уже не заляпан кровью, и жёлтым от него уже не разит. От него пахнет яблоками.
– Прости, Ласка, что втянул тебя во всё это, – проговорил он и посмотрел на дальний край проволочных нор. – И тебя, и Джулепа. Я вытащу нас отсюда. – Его нос вынюхивал А-211. – Всех.
– Зачем же нам уходить?! – воскликнула, виляя хвостом, Ласка. – Можно остаться. Здесь у нас есть и еда, и кров. – Она посмотрела на А-211, на П-838. Оба крепко спали. – На Ферме хорошо, Олео. Я была в Сарае – и там нету никаких шкур. – Она улыбнулась, надеясь, что он улыбнётся в ответ. – Я знаю, ты думал, будто Фермер плохой, но тебе надо просто поговорить с Двести одиннадцатым. Ты услышишь п-правду.
Олео вздохнул. Он потянулся назад и схватил мягкую штуку, которую притащил за собой по лужайке. Он замотал мордой и отряхнул с ноши снег. Ласка распознала уши. Пушистый хвост. Но вот всё остальное было не то. Плоское и жутковато гладкое.
Зимний холод просочился сквозь сетку. Миновал обогреватели и забрался Ласке в самые кости.
– Это?..
Олео кивнул.
– Это отец подарил Ферн. Я нашёл у неё в шкафу.
Ласка задрожала. Сетка снова врезалась в лапы. Обогреватели стали жечь уши. Покой у неё внутри превратился в лёд.
– Не покидай меня сейчас, Ласка, – проговорил Олео. – Нам надо отыскать способ вызволить всех из клеток.
Ласка глубоко вздохнула и попробовала стряхнуть онемение со своей шкуры:
– Я… кажется, знаю способ.
– Триста семидесятый? – зевнул, просыпаясь, А-211. – Это правда ты?
– Привет, Двести одиннадцатый, – сказал Олео.
А-211 принял величественную позу.
– Я теперь А-Двести одиннадцатый. – Он говорил с рычанием альфы, но для Ласки это звучало уже не так убедительно.
Двоюродные братья внимательно оглядели друг друга сквозь сетку. Они не виделись всего лишь одну луну, но в первый год жизни лисы растут быстро.
– Ну, – поинтересовался А-211, – как твоё приключеньице?
Олео опустил голову и посмотрел на лапы.
– Ничего страшнее со мной никогда не случалось. – Он посмотрел на Ласку. – И ничего лучше.
А-211 самодовольно ухмыльнулся:
– Хорошо, что я не пошёл с тобой. Пока тебя не было, Фермер сделал меня альфой. А вот ты… – Он посмотрел на Олео, на его всклокоченный мех, его исхудавшее тело. – Тебя как будто пожевал Булько… – Он заметил в снегу плоскую пушистую штуку, и голос его осёкся. – Ты притащил это из Города?
– Ты же сам знаешь, что нет, – сказал Олео. – Ты понюхай.
А-211 принюхался через сетку. Глаза его вылезли из глазниц, разглядев рыжеватый, как жёлудь, мех шкуры, белый, как луна, кончик хвоста. Он прижал уши. Потом так же резко выпрямил спину.
– Послушай меня, Триста семидесятый…
– Меня теперь зовут Олео, – перебил Олео.
А-211 захлопнул пасть.
Олео посмотрел на Ласку.
– Надо разбудить всех. – Он мельком обернулся на фермерский дом. – Только тихо.
Ласка взглянула на длинный ряд спящих лис, и её дыхание затрепетало от страха. Она посмотрела на П-838, и в сердце будто вонзилась заноза. Беременный живот лисицы мерно вздымался и опускался в сладком сне.
– Не вздумай, Ноль-ноль-вторая! – зарычал А-211.
Ласка бросила на него через сетку сердитый взгляд.
Он убедил её не замечать опасностей Фермы, не ведая, что передаёт ту же самую ложь, которую передали ему. Но теперь, когда он увидел шкуру, ему не было оправдания.
Рычание А-211 понемногу стихло:
– Я прошу тебя. Мы здесь счастливы.
Ласка отвернулась.
– Восемьсот тридцать восьмая! – зашептала она. – Надо вставать. Прости.
П-838 заворчала. Она перекатилась на круглый живот и прищурилась через сетку:
– Триста семидесятый?
– Привет, Восемьсот тридцать восьмая! – ответил он.
– Я тебя убью, понял? – выпалила она. – Мы уж думали, быть тебе собачьей едой, когда ты ушёл туда, за деревья. А ну, топай сюда, ты, бестолочь, эгоист… – Она увидела шкуру, и рот у неё оцепенел. – Это же Девятьсот сорок седьмой?
Олео наклонил голову.
Глазами, в которых металась паника, П-838 взглянула на Ласку:
– Значит, это всё правда? И мы все станем…
Ласка кивнула, проглотив комок в горле.
Живот П-838 заходил ходуном:
– Вытащите меня отсюда! Мои малыши!
– Разбуди остальных, – прошептал ей Олео.
П-838 перевела дух и взяла себя в лапы.
– Эй! – прошипела она лису, который спал через несколько клеток от неё. – Вставай!
Лис шевельнулся и увидел на снегу плоскую фигуру. Он задрожал и разбудил лису по соседству. Клетки переполнились зевками и недовольным ропотом. Но когда лисы увидели, что, изведённое морщинами, лежит перед ними, на Ферму, будто снегопад, навалилась тишина.
Все посмотрели на Олео.
– М-м, – начал он дрогнувшим голосом. – Вы, наверное, сейчас испуганы и сбиты с толку. Вы теперь понимаете, что я не врал вам про Белый Сарай. – Он попробовал унять дрожь. – Но если мы хотим убежать отсюда, я говорю про каждого, нам надо действовать прямо сейчас. Ночью. Пока не проснулся Фермер.
Лисы в клетках переглянулись между собой. Раньше никто и никогда не просил их ничего делать.
А-211 откашлялся.
– И сколько мы там протянем? А, Триста семидесятый? – спросил он так громко, чтобы слышали остальные. – Пару лун? Может быть, три.
Ласка вспомнила всех, кого потеряла. Стерлинга. Дасти. Братьев. По одной лисе на каждую прожитую ей луну.
– Мы все знаем истории, – вещал А-211, поворотив морду вдоль ряда клеток. – По ту сторону нет ничего, кроме зубов и капканов. А зима – самый свирепый хищник. Это известно любой лисе. Если нам остаться на Ферме, мы проживём дольше. Избавленные от всяких забот.
П-838 ткнулась носом в беременный живот. Наверное, лисица никак не могла взять в толк, чем же она станет кормить лисёнышей по ту сторону. Если бы только Ласка знала ответ!
– Я не стану врать, – громко произнёс Олео. Морда его ощерилась. Не от рычания. От боли. – Жить по ту сторону тяжелее. Тяжелее намного. Никто не станет кормить вас или вычёсывать шубку. Там нет жестяных крыш, которые уберегут вам уши от дождя и снега. Нет обогревателей, которые согреют вам мех. Нет сетки, чтобы оградить вас от опасности. – Его голос зазвенел громче. – Но зато там есть тысячи красивейших мест и еда, которую вы даже не пробовали. Представляю, как вы отведаете свою первую «горячую собаку»!
– У-у, «горячие собаки»! – послышался голос Джулепа на другом краю клеток.
– Лисы могут жить хорошо и по ту сторону, – сказал Олео и улыбнулся Ласке. – Хорошие лисы. Которые присматривают за хвостами друг друга, которые оберегают друг друга от машин, от людей, собак.
Страх у Ласки чуть-чуть растаял.
– По ту сторону, – продолжал Олео, – вы узнаете, что о вас думают люди. Лисы в городе – это вредители. – Он посмотрел двоюродному брату в глаза и поставил лапу на шкуру. – И на Ферме мы тоже вредители. Только с красивым мехом.
Лисы в клетках сидели не шелохнувшись.
– Истории, которые нам передали предки, запугали нас, – говорил Олео. – Но они же и показали нам, как можно выжить за пределами Фермы. Вот для чего они предназначены. Чтобы разбудить дикость, которая сидит у любого из нас внутри. Чтобы мы могли совладать с любыми невзгодами. Даже с теми, которые не встречались ещё ни одной лисе. – Олео сел, держа спину прямо. – Итак. Кто идёт с нами?
Клетки задребезжали. Лисы расхныкались и принялись в нерешительности месить лапами. И вдруг П-838 склонила морду. А за ней, один за другим, склонили все остальные. Только А-211 заскрежетал зубами.
Олео облегчённо вздохнул:
– Ласка!
Голос у Ласки чуть не провалился в горло, но она успела его поймать. И рассказала лисам свой план.
4
– НАВАЛИСЬ! – ПРОШЕПТАЛ ОЛЕО.
Лисы навалились головами на сетку. Они напрягали мускулы, упирались лапами в проволочный пол и толкали внешнюю стенку клеток, собрав воедино всю до последней капли дикости, что ещё оставалась в них. Толкали из страха стать точно такой же шкурой, что лежала на снегу.
Только А-211 оставался в глубине клетки.
– Навались! – произнёс Олео чуть погромче.
Лисы толкнули снова, и сетка покачнулась наружу. В дереве заскрипели гвозди.
П-838 вдруг ахнула и повалилась на бок в своей норе. Ласке пришлось удвоить усилия – вжиматься ушами в острую проволоку, давить, не замечая, как сводит шею, и наконец…
Р-р-р-р-р-дзеньк!
Что-то звонко оторвалось.