Радость. Одна радость. Он не мог знать, что произнес слова, которые ей хотелось услышать больше всего.
– Правда? – спросила она, надеясь на развитие мысли.
– У меня бывали ученики и похуже. – И Голец жестом велел ей вылезать.
Теперь, полетав на «трэвел эйре», Мэриен воспринимала его иначе. Теперь ей знакомо ощущение штурвала, педалей, ритмичный стук выбрасывающего искры двигателя, вид оранжевого кончика крыла, указывающего вниз на реку, когда она разворачивалась над ней. В полете она была слишком сосредоточена и не могла полностью осознать тот волшебный факт, что она – она, Мэриен Грейвз, – сидела за штурвалом аэроплана, но теперь, вспомнив, испытала головокружение.
– С полетами дело такое, – начал Голец. – Летать неестественно. Тебе нужно научиться не следовать своим инстинктам, а выработать новые. Например – самое простое, – аэроплан глохнет, и ты теряешь высоту. Что будешь делать?
– Отдам штурвал от себя, чтобы вернуть скорость.
Голец кивнул:
– Ты так читала в книгах, но наверху все иначе. Когда такое случается, тебе меньше всего хочется вниз, но это абсолютно необходимо. Необходимо нацелить нос, куда тебе совсем не хочется, и уйти туда. Чтобы наработать голову летчика, требуется много времени. Нужно терпение. И самообладание. Наверху можно занервничать и перестать лететь.
– Знаю.
– Нет, не знаешь. Не можешь знать, по-настоящему.
Хотел ли он сказать ей, что лучше отступиться? Хоть и назвал ее только что самородком? Увидел ли в ней какую-то изначальную непригодность? В долине было совсем тихо. Ни ветерка, ни пения птиц.
– Ну, что скажешь? – не унимался Голец.
У Мэриен пересохло во рту:
– В смысле?
– Все еще хочешь летать?
На мгновение ей показалось, что ответить она не сможет.
– Если вы назовете цену, я найду возможность оплатить.
Голец широко улыбнулся, и от того, что кривая линия большого рта загнулась по краям, набрякшие глаза почти закрылись.
– У меня для тебя хорошие новости. Обалденные новости. Такие хорошие, что ты не поверишь. – Он выдержал театральную паузу.
– Не поверю во что?
– Кое-кто хочет оплачивать твои уроки. Тебе не нужно платить ни цента.
На мгновение она совершенно растерялась, но растерянность быстро ушла, уступив место уверенности.
– Нет.
Рот большой рыбы опустился вниз:
– Что значит «нет»?
– Нет.
– Мэриен! – Голец положил ей руку на плечо и легонько потряс. – Новости действительно хорошие. У тебя есть покровитель.
– Кто?
– Вообще-то он предпочел бы остаться неизвестным.
– Баркли Маккуин.
Лицо Гольца стало непроницаемым:
– Никогда не слышал.
– Больше некому. Нет. Я буду платить сама.
– Боюсь, это невозможно. – На лице Гольца выразилось искреннее сожаление.
– Что, мои деньги хуже денег Баркли?
Конечно, ерунда.
– Я не знаю, о ком ты.
– Он не мог не понимать, что я догадаюсь. Люди не толпятся в очереди за меня платить. Только один недавно предлагал.
– Тогда почему бы просто не порадоваться подарку?
Она отвернулась.
– Приятно было с вами познакомиться. Спасибо за урок.
Голец поднял руки:
– Ладно. Он говорил, что ты сначала можешь не принять его предложение, но потом передумаешь.
Мэриен ненадолго задумалась:
– Аэроплан его, так?
– Формально мистера Сэдлера. Так что, боюсь, я не смогу позволить тебе самой платить за уроки. Если бы был мой, я бы не возражал. Если бы у меня был такой аэроплан, я бы много против чего не возражал.
К концу этой тирады Голец будто стал меньше, свернулся, как еж, и вдруг, резко крутанувшись, пошел к ангару, бешено работая короткими ногами.
Мэриен осталась на месте. Она хотела побыть наедине с аэропланом. Двигатель еще отдавал тепло и запах смазки. Она опустила голову и положила руку на пропеллер, будто на крышку гроба. Если бы Баркли действительно хотел проявить щедрость, он подсунул бы ей свой аэроплан и разрешил платить Гольцу разумную цену, и она стала бы пилотом, питая блаженную иллюзию самостоятельности. Так ведь нет, она должна знать, что обязана. Зачем, Мэриен не понимала, но понимала достаточно, чтобы насторожиться.
– Не холодное, – раздался у нее за спиной голос Гольца, державшего в руках по бутылке пива из привезенной ею корзины. – Но первый полет нужно отметить.
Она взяла одну:
– Спасибо.
– Подоткни травы, – велел он, усаживаясь.
Она села рядом с ним по-турецки. Теплое пиво имело отчетливый привкус солода.
– Я помню, как это, – кивнул Голец. – Хотеть быть пилотом.
Низкое солнце отсвечивало от аэроплана.
– Все время, – начала Мэриен, – пока никто не хотел меня учить, я была уверена, что мой учитель просто еще не появился. Думала, в один прекрасный день он явится, прилетит сюда, как тот первый в моей жизни пилот. Поэтому, когда вы согласились взять меня… – Она мрачно отхлебнула из бутылки.
– Да пусть все идет, как он хочет. Я получаю деньги. Ты – уроки. Он – статус твоего покровителя. Все довольны.
– Он не по доброте душевной.
Обод отраженного солнечного света на аэроплане сузился и исчез. Начинало холодать.
– Может, тут то же самое, что я говорил о полете, – тихо сказал Голец, пощипывая траву. – Может, тебе следует пойти наперекор инстинкту. Ты хочешь оттолкнуть, но добьешься желаемого, только если сделаешь противоположное.
– Противоположное – не отталкивать Баркли? – Мэриен жестко посмотрела на него.
Голец не выдержал ее взгляда и поднял руки:
– Вообще не мое дело, но я думаю, Маккуин не имеет в виду ничего плохого. – Он опять посмотрел на нее: – А ты?
– Если честно, понятия не имею.
– Можно откровенно, Мэриен?
– Ну да.
Голец прокашлялся и распялил рот:
– Ты бы сделала мне большое одолжение. Он вбил себе в голову, что я должен научить тебя летать. Я хороший инструктор. Правда. Я и для него летаю. На север. Вожу товар. Ты слушаешь?
Ну, конечно. Чего удивляться, что в салоне нет сидений для пассажиров. Аэроплан перевозит спиртное из Канады. Она покачала головой на собственную тупость.
– Нет? – спросил Голец.
– Нет, слушаю, только… чувствую себя идиоткой.
Голец указал дном бутылки на аэроплан:
– Ты можешь надеть на него лыжи, удобно зимой. Можешь надеть поплавки и приводниться. Мои поставки лишь капля в море, но твой друг достаточно умен и понимает, что, накапав достаточно капель, довольно скоро получишь полное ведро.
Лыжи! Идея так заманчива, что она тут же забыла о своих переживаниях.
– Вы приземлялись на лыжах?
– Поучись у меня, и тоже сможешь.
Возник новый образ, который еще нужно продумать и отшлифовать. Вот она спускается на «трэвел эйре» к гладкой белой равнине, высекая при приземлении петушиные хвосты снежной пыли.
– У меня жена и дети. Я был бы тебе очень признателен. – Голец скривил большой рот в печальной улыбке и, вытащив из-за пазухи блокнот с карандашом, протянул ей: – Держи. Будешь записывать свои полеты.
Страницы журнала были разграфлены в колонки «Дата», «Тип аэроплана», «Номер аэроплана», «Тип двигателя», «Летные условия», «Продолжительность полета» и «Комментарии». Голец дал ей ручку:
– Давай заполни первую строку. – Когда она запнулась на продолжительности полета, он подсказал: – Тридцать семь минут. В «Комментариях» напиши «обучение». Мамочки, ну и почерк у тебя.
Мэриен хотела вернуть ему журнал, но Голец мотнул головой:
– Нет, твой. Храни. Да, чуть не забыл. Мне велели поздравить тебя с днем рождения.
– Это было вчера, – ответила Мэриен.
Им с Джейми исполнилось пятнадцать.
С аэродрома Мэриен поехала к бело-зеленому дому. Постучалась в переднюю дверь и стучала, пока не открыл Сэдлер.
– Его нет, – сказал он.
– Передайте, что у меня есть условие.
– Да ты что!
– Я получу лицензию и буду на него работать, летать через границу. Мне не нужна благотворительность.
– Он не согласится.
– Прекрасно. Потому что, как я ему и говорила, я вообще никуда никогда не хотела летать.
По взгляду Сэдлера Мэриен внутренним чутьем поняла, как же он ее не любит, она усложняет ему работу. «Но ведь я не виновата!» – хотелось крикнуть ей. Ведь Баркли мог оставить ее в покое.
– Передадите?
Сэдлер потер щеку, будто проверяя, как побрился.
– Хочешь совет?
Вопрос вывел Мэриен из себя:
– Откуда мне знать, если я до сих пор обходилась без него?
Он долго, пристально на нее посмотрел, а затем сказал:
– Передам.
И закрыл дверь.
По дороге обратно к Стэнли она что было силы давила на газ. Приземистый старый грузовик крутило на поворотах. А ей представлялось, как она тянет на себя штурвал и шасси отрываются от земли. Баркли согласится, она чувствовала нутром. Он соврет, у него будет план, как не сдержать обещание, но она ему не даст. Она научится летать, а потом будет работать пилотом. Из нее вырывалась какая-то сила. Взлет. Это взлет.
Предстань, предстань
Однажды ночью – мне исполнилось пятнадцать, и у меня как раз случился перерыв в Кейти Макги – мы с моим другом, подонком Уэсли, намереваясь поехать в пустыню, закинуться ЛСД и посмотреть восход, вытащили «Порше» Митча. Мы думали полежать на камнях под звездным небом, но было холодно и ветрено, и мы в конце концов вернулись в машину и включили печку. Как только наркота торкнула, мне перестало нравиться его лицо. Я пыталась сосредоточиться на чем-нибудь еще, но жуткое лицо становилось все ближе – серое, бумажное, пустое, как будто кто-то совал мне под нос осиное гнездо. Ночь рассекли скальпелем, рассвет прорезался красной щелью, и на его фоне ощетинившиеся силуэты коротколистных юкк протянули к небу свои руки-булавы.
Когда я вернулась, Митч, находившийся в фазе трезвости, лежал у нашего бассейна с газетой.
– Где побывала моя машина? – спросил он, когда я плюхнулась рядом в шезлонг.