– Хорошо. – Он надевает шляпу и открывает дверь. – Хорошо, ладно. По обоим пунктам. Не сегодня, но скоро.
Третий.
Баркли соглашается подняться в небо. Его первый полет.
В жаркий июльский день он приезжает на аэродром и нервно бродит по нему, бросая хмурые взгляды на аэропланы. Они с Мэриен еще не были в постели, но теперь секс видится крышкой люка, которая может уйти из-под ног в любой момент. Она начинает летать через границу.
Сэдлер научил ее шифру, используемому для организации поставок, и показал, как читать специальную карту с крошечными пронумерованными точками. Большинство – чушь, чтобы запутать, но некоторые обозначают реальные тайники и посадочные полосы.
– Вам не нравится, – сказала она Сэдлеру.
Не отводя взгляда от карты, легко, как человек, комментирующий малоинтересную газетную информацию, он ответил:
– Не моя епархия.
Первым пунктом было безымянное фермерское поле в Британской Колумбии. Фермер выехал ей навстречу на тракторе с прицепленной телегой, уставленной ящиками с виски.
Когда она опять поднялась в воздух, солнце стояло низко. Из-за груза топливо расходовалось быстро, выводя аэроплан из равновесия, и ей пришлось полностью сосредоточиться на центровке. Скоро на нее опять навалилась свинцовость, пустое, тяжелое гудящее чувство, однако быстро прошло, так и не пустив корни. Ее небольшую поставку ожидали всего два автомобиля, их фары точками светились в сумерках. Когда она села, они задом подъехали как можно ближе к аэроплану и открыли багажники, а также тайные отделения под задними сиденьями. Быстро, по-деловому вытащили ящики. Через несколько дней пришло сообщение о следующем пункте.
Когда Мэриен отрывается от земли и, поднимаясь, кружит, Баркли вминается в кресло передней кабины, пока почти не исчезает макушка летного шлема. Она, сильно накренившись, облетает город, пытаясь дать ему понять – надо смотреть вниз, но кожаное, блестящее, как спинка лягушки, пятнышко не шевелится. Мэриен даже не уверена, открыты ли у него глаза. Она собиралась лететь мягко, совершить с ним приятное воздушное путешествие по долине, но ее раздражает мысль, что Баркли проведет весь полет, скрючившись, упершись в свои страхи. И Мэриен тянет ручку на себя, затем в сторону, с силой толкает педали руля направления. Аэроплан аккуратно переворачивается вверх ногами. Голова Баркли свешивается из кабины, он цепляется за края, будто думает, если снаряжение не выдержит, он повиснет, как краб. Еще толчок, и Миссула плавно возвращается вниз.
Он с трудом оборачивается к ней, кричит что-то в ветер, тычет пальцем в перчатке вниз на землю. Она улыбается и поворачивает нос на северо-восток.
Догадавшись, что она улетает из города, Баркли опять оборачивается, опять кричит, но что он может сделать? Он в ее власти, а у нее полный бак топлива.
Через полчаса Баркли, которому надоело злиться и бояться, распрямляется и выглядывает из кабины. Смотрит в одну сторону, в другую. Скоро появляется Национальный парк Глейшер, его перекрывающие друг друга зазубренные бастионы, растворяющиеся вдали синие хребты. Солнце освещает горные породы на склонах. Где-то они уложены ровно друг на друга, где-то перекручены, наверчены, как тянучки на кухонном венчике. К склонам лепятся глетчеры, меньше тех, что она видела в Канаде. Внизу яркие сине-зеленые озера талой воды, матовые, как эмаль.
А не вернется ли страх, думает она, но чувствует лишь, как стянуло горло – может, просто тревога, связанная с тем, что будет после посадки. До переворота Мэриен не задумывалась, как Баркли может воспринять маневр – как еще один бунт, предательство или даже издевательство? Оставалось надеяться, величественность Глейшера смягчит его. Что она станет делать, если в наказание он запретит ей летать? Конечно, уедет из Миссулы. Впервые Мэриен задается вопросом, сможет ли Баркли помешать ее отъезду, если захочет.
Стрелка топливомера клонится к минимуму, и она поворачивает назад к Калиспеллу. Баркли больше не оборачивается, не реагирует на явленное ему чудо. Подлетев к обычной громадности гор поменьше, она чувствует раздражение и опустошение, как будто слишком долго пробыла на ярмарке или на пикнике.
Приближаются облака, они становятся гуще и ниже. К моменту посадки, ближе к вечеру, все небо уже затянуто.
– Придется переждать, – говорит она Баркли, вылезая из кабины.
Небрежно, делая вид, что она не похищала его и не переворачивала вниз головой, он смотрит в небо и спокойно отвечает:
– У меня есть здесь местечко. Контора. Пойдем.
Когда они идут в город, Баркли вынимает из внутреннего кармана пиджака связку ключей.
– Хорошо, что они не вывалились и не грохнулись никому на голову там, в Миссуле, – бурчит он.
У обоих какое-то предчувствие, обоим неловко. Воздух влажный, набухший надвигающимся дождем. Человек, курящий у входа, здоровается с Маккуином, они перешучиваются, а Мэриен стоит в стороне, Баркли ее не замечает. Любопытный взгляд мужчины мельком останавливается на ней.
Контора – маленький дом на тихой улочке. Всего две комнаты, тесных и теплых. В первой деревянные полки для папок, печка, раковина и два стола, на которых стоят телефоны, пишущие машинки, лампы. Очень чисто. Баркли идет в следующую комнату, спальню, и резким движением задергивает занавески. Она робко заходит следом.
– Тут кто-нибудь живет?
– Нет. – Он указывает на закрытую дверь: – Можешь там помыться.
Пол в ванной выложен белой восьмиугольной плиткой. Ванна на львиных лапах, раковина, унитаз с цепочкой. В зеркале Мэриен видит задубевшее, перепачканное лицо уличного мальчишки – чисто только там, где были очки, – волосы приплюснуты к голове, будто купальная шапочка. «Помыться». Она смотрит на ванну. Может, принять ванну? Или это покажется странным? Или покажется странным не принять? Теперь она чувствует на руках запах смазки и топлива. Их, несомненно, ждет постель. Как избежать залета? Он, конечно же, все продумал – он не может хотеть ребенка.
Мэриен поворачивает кран с горячей водой, под шум писает. Когда воды набирается на несколько дюймов, заходит в ванну и плещется, как птица в луже, пытаясь унять сердце. Сует голову под кран и, как может, моется маленьким кусочком мыла, лежащим возле раковины. У нее ощущение, что она готовится к ритуалу, к жертвоприношению. Выйдя из ванной, мнется, закутывается в полотенце, раздумывает, затем опять надевает грязный летный костюм, кроме носков и ботинок, их она берет в руки.
Баркли сидит на краю кровати, но, когда она подходит ближе, встает и, не удостоив ее взглядом, идет в ванную. Мэриен смущенно стоит в центре комнаты, слушая, как он писает. Идет к окну и смотрит в щель между занавесками, держа ботинки перед собой, как старушка сумку. Хочет поднять окно, впустить воздуха, но чувствует, что не может. Свет за окном посерел, на улице тихо. В раковине бежит вода, плеск. Мимо грохочет черный «Форд». Вода с волос капает за воротник.
Шаги Баркли позади. Грудью он прижимается к ее спине, заводит руку, берет у нее ботинки, бросает их, расстегивает ей брюки, сбрасывает, разворачивает ее. Дрожащими пальцами расстегивает ей рубашку. Так стремительно оказавшись раздетой, она одной рукой прикрывает грудь, но он отводит ее руку и стягивает трусики. Отступает и рассматривает ее. Бешеный интерес придает ему что-то презрительное. «Ты кто?» Она не та девочка, которой была у мисс Долли. В тех дурацких чужих тряпках она чувствовала себя более раздетой, чем сейчас.
Странно лежать на кровати голой, когда он еще полностью одет. На внутренней стороне ног она чувствует грубую шерсть его брюк, пряжка ремня царапает живот, пуговицы рубашки впиваются в грудь. Она пытается их расстегнуть, но он отпихивает ее руку. Похоже, хочет ее неподвижности. Когда она гладит его шею или спину, он вроде даже вздрагивает, и она кладет руки на кровать, пока он не берет одну, чтобы та сдавила его через брюки. Он вводит палец, как и тогда, но, когда она в ответ начинает двигаться, недовольно смотрит и другой рукой прижимает ей живот: лежи тихо. Ей хочется спросить, как они предотвратят беременность, но мешает неистовость на его лице. Наконец одним движением, как куколка бабочки, он сбрасывает с себя одежду. На его теле почти нет волос, кроме темных гнезд под мышками и у чресел. Когда он встает взять что-то из кармана пиджака, его член отстает от тела, как шкворень.
С облегчением она видит презерватив. Девочки мисс Долли рассказывали ей, что самое трудное с презервативами – это заставить кого-нибудь их надеть. Девочки предпочитали противозачаточные кольца, но говорили, их трудно достать. Баркли залезает на кровать и распихивает ей ноги коленом. Секунду медлит, смотрит ей в глаза, давая последнюю возможность передумать. Первое ощущение – слаженность: мышцы ее паха поглощают натяжение его плоти, та куда больше, чем у Калеба, ее внутренняя архитектура меняется. Ощущение от него темное, далекое, голос из подземного города, и все же, когда он движется, она чувствует собранность, темп, как будто они делают срочное, необходимое дело, как будто на кону стоит что-то важное.
Возможно, она знала, какими будут последствия ее переворота на аэроплане.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Да.
– Больно?
– Немножко.
– Ты ведь не занималась этим раньше?
– Нет.
Баркли пристально смотрит на нее. Она не может понять, верит он ей или нет. Вдруг он резко выскакивает, переворачивает ее так, что лицо вдавливается в подушки, и бесцеремонно вталкивается сзади. Через минуту переворачивается и сажает ее на себя. Затем опять прижимает спиной к кровати, задрав колени на плечи.
Прилаживая ее конечности то так, то эдак, Баркли излучает раздраженное недовольство, и она берет на себя роль испуганного, молчаливого наблюдателя. Чего он от нее хочет? Он, похоже, сам толком не знает. Интересно, думает Мэриен, он всегда так, все его девочки чувствуют себя куклами в руках нетерпеливого, маленького тирана?