– Что значит, – спросила я, прислонившись к дверному косяку, – если проводишь ночь с парнем в одной кровати, но ничего не происходит, а когда ты уходишь, он целует тебя вот сюда, – я ткнула в шею, – и говорит, что ты потрясающая?
Она непроизвольно поморщилась, затем переделала лицо под задумчивое равнодушие.
– Вероятно, он полагает, что ты потрясающая.
– Ну да. – Я дважды стукнула по косяку, будто отпуская такси. – Спасибо.
– Не забудь про завтрашнее интервью! – крикнула Августина мне вслед.
Я легла в постель, посмотрела «Инстаграм» Алексея, потом «Инстаграм» жены Алексея, потом Оливера, потом бывшей жены Оливера, потом Джонса Коэна, потом прочесала всех, с кем спала. Не знаю, что я искала. Не селфи, не пляжи, не детей, не сэндвичи. Я с трудом продиралась через густые дымовые завесы. Может быть, искала ответа на вопрос, что мне искать.
Добравшись до аккаунта Марка, я уже знала, что напишу ему. Мы познакомились во времена моей Кейти Макги. Когда-то он рассекал первым барыгой в средней школе Санта-Моники, потом стал юристом в сфере зрелищных мероприятий – красивый, неболтливый, безо всяких влюбленностей, а может, он никогда ими себя не ограничивал, не очень интересный, но прямо-таки столп самоуверенности. Раньше я вспоминала о нем в трудные времена. Таких называют трах-партнерами, как будто это ужас как смешно и умно, но я считала Марка скорее человеческим плацебо. Если я верила, что с ним мне будет лучше, так и было.
Никто больше не толпился у моих ворот. Папарацци потеряли ко мне интерес. Понимание того, что про тебя забыли, причиняет боль, хотя и означает свободу. Я отправила Августину домой, Марк проскользнул на своем «БМВ» по дорожке, выпил особенный мескаль, который я ему предложила, сделал комплимент моей прическе Мэриен и, как всегда, с роскошной безапелляционностью бравируя богатым опытом, потащил меня в постель, а когда собрался уходить, я попросила его остаться на ночь.
Так что на следующее утро, когда явилась журналистка из «Вэнити фейр», Марк еще загорал на воздушном матрасе в бассейне. Он бросался в глаза, как один из тех надутых пластиковых фламинго, что можно увидеть в каждом «Инстаграме».
Материал выйдет лишь через несколько месяцев, но, заметив, как при виде Марка у журналистки загорелись глаза, я практически могла надиктовать врез:
В бассейне у Хэдли Бэкстер мужчина. Великолепный мужчина, в солнечных очках, обтягивающих плавках, на надувном матрасе. «Просто друг, – говорит она с лукавой улыбкой, ведя меня по своему дому, обставленному в испанском стиле. – Мы знаем друг друга с тех пор, когда еще куролесили непослушными детьми». Иными словами, Хэдли нечего жалеть. Хэдли Бэкстер не вернулась. Она никуда не уходила.
Конечно, мне хотелось, чтобы Редвуд прочитал все прямо сейчас, тут же, а не через несколько месяцев. Хотелось, чтобы он знал: плевать мне на его отказ – если это был отказ.
– Как бы вы сформулировали, что привлекло вас в роли Мэриен Грейвз? – спросила журналистка, когда мы уютно уселись у меня в гостиной с банками сельтерской воды и наполовину наполненными бокалами белого вина. («Она такая дерзкая, как сказал бы мой друг Хьюго», – отвечает Хэдли, имея в виду сэра Хьюго Вулси, ее соседа и продюсера «Пилигрима».) Я боком расселась в кресле. Она чинно присела на диван, поставив магнитофон на кофейный столик.
– Я уверена, вы готовились к интервью и знаете историю моих родителей, – ответила я. – Меня всегда интересовала тема исчезновения. Как правило – наверное, в большинстве случаев, – когда люди исчезают, смерть настоящая, буквальная, но она так не воспринимается. Это аварийный люк в исчезновение. Собственно, это и есть аварийный люк. О Мэриен думают в контексте того, что произошло на самом деле, типа факт ее исчезновения – какая-то неразгаданная тайна. Но даже если она превратилась в снежного человека и пятьдесят лет шаталась по Антарктиде, тут все равно может быть только одна развязка. Сейчас ей было бы сто лет. Нас всех ждет исчезновение, понимаете? Я привыкла думать, а если мои родители живы? Как если бы они сфальсифицировали собственную смерть. Невозможно забыть. Пару лет назад я даже наняла сыщика, но он ничего не нашел. По его словам, вряд ли вообще что-то можно найти. Ну, озеро действительно большое, понимаете. Но, если они и живы, значит, предприняли неимоверные усилия для того, чтобы меня бросить.
Журналистка поморгала и спросила:
– И что вы думаете сейчас?
– Сейчас мне кажется, их никогда и не существовало.
Она медленно покивала, нагнулась пониже и спросила:
– Вы любите искать, Хэдли?
– Что вы имеете в виду?
– Позвольте мне выразиться так. Мне думается, ищущий человек пытается найти просветление. Я хочу сказать, перед ищущим человеком как бы открытый финал, он всеми силами пытается нащупать свой путь.
Я посмотрела в окно на Марка, который водил рукой в воде.
– Может, я и есть такой человек, – сказала я, – но не в полном смысле, поскольку я всегда как бы несколько потеряна.
Отличная броская цитата для нее. «Я всегда как бы несколько потеряна». Крупным курсивом над фотографией, где я стилизована под бунтарку и одновременно беспризорницу: кожаная куртка на голое тело, сильно подведенные глаза, беспомощное лицо.
– А как насчет любви? – спросила журналистка. – Ее вы ищете?
– Наверное, больше я ищу просветления.
– А если это одно и то же?
– Нет. Думаю, это противоположности.
Когда читка закончилась, когда Мэриен погрузилась в глубины, когда помощник режиссера прочитал в микрофон: «Затемнение», когда все затолпились, поздравляя друг друга, я нашла Редвуда, сделав вид, что вовсе его не искала. Столкнувшись с ним лицом к лицу, я изобразила удивление:
– Привет. Ты все-таки существуешь. Я думала, ты моя галлюцинация.
Он нервно рассмеялся и заложил волосы за уши.
– Чтоб ты знала, все те розовые слоны тоже были настоящие, – сказал он.
– Если хочешь, можно прикинуться, что у нас состоялся обычный бизнес-ланч, а не межгалактическое путешествие.
Осмотревшись, он тихо спросил:
– А ты, когда с кем-нибудь напьешься или обдолбаешься, иногда задумываешься, не выставила ли себя полной идиоткой?
– Нет. Полагаю, так и случилось.
Он облегченно улыбнулся:
– Вовсе нет. А я?
– Если честно, я не очень хорошо помню, что мы наговорили.
– Да-а, для меня это всегда и есть часть проблемы.
– Тогда считай, все, что ты говорил, было блестяще.
– А если меня грызет чувство, что в основном это была чушь?
– Может, повторим? – дерзнула я. – И просто ограничимся вином?
– Да-а, конечно.
Он собирался сказать что-то еще, но его позвали.
Приют
Британская Колумбия
Июнь 1932 г.
Через три месяца после полета
Мэриен в Миссулу
«Стирман» перелетел в Канаду. Мир внизу зеленел новой порослью, восточный ветер сияющего утра бороздил небо и подбрасывал аэроплан. Накренившись, Мэриен двинулась на запад.
Джейми с чемоданом и коробкой, где хранились краски и кисти, скрючился в передней кабине. На обратном пути его место займут ящики с виски. Мэриен спишет опоздание на проблемы с мотором, скажет, пришлось сесть в чистом поле и самой чинить аэроплан. Баркли, возможно, не поверит, но дело уже будет сделано. Калеб написал, что Джейми не лучше, он все время твердит, будто она его куда-то заберет, словно отъезд на носу. Может, попытаться? Калеб знал человека, который снимет дом, будет ходить за собаками и Фидлером. Калеб писал, только когда важно.
Мэриен сказала Баркли, что прощает его, разрешила ее трахать и волей закрыла матку. Она опять начала летать через границу и из какого-то заштатного городка отправила два письма. Одно Джейми, где говорилось, что он должен быть готов, она скоро заберет его, но явится без предупреждения. Второе заключало в себе просьбу, хотя ответа она не ждала, попросив адресата не писать ей, поскольку не хотела, чтобы Баркли увидел почту из Ванкувера.
Редкие облака напоминали нити, будто шерстяные лоскуты застряли в колючей проволоке. Пропеллер превратился в круглую кляксу, прозрачную помеху. Баркли понимал, какова плата за прощение (даже притворное). Разумеется, аэроплан. Он заплатил нехотя, подозрительно, зная, что каждый ее полет через границу будет прообразом бегства.
Джейми, сидя в передней кабине, мутным взглядом смотрел вниз. Он хватил самогона перед отъездом, последний глоток, как он поклялся себе, гордый тем, что признал необходимость сделать перерыв в пьянстве, довольный, что смог противостоять желанию потихоньку протащить в полет бутылку. Если бы тут сейчас была Сара! Он представил, с каким интересом, удовольствием она рассматривала бы землю внизу. После возвращения в Миссулу, после того как Уоллес уехал в Денвер, а Мэриен к Баркли, ему остро, постоянно не хватало Сары. Испугавшись, он схватился за работу и бутылку, так лось в панике бросается в озеро, пытаясь избавиться от мушиного роя. На бумаге или холсте он мог вызвать облик Сары. На бумаге или холсте он мог «показать» ей, хотя до сих пор точно не знал что. Спустя почти год мысли о ней уже не столько давили, сколько просто не отпускали, особенно когда он пил. Он воображал долгие, бессвязные разговоры с Сарой, задавал ей вопросы, на которые она никогда не отвечала.
Мэриен приступила к спуску в длинную долину. Пустынная местность перешла в фермы, затем в кварталы – город, раскинувшийся под проносящимися тенями облаков и заканчивающийся у моря. Она держала курс на север, мимо гавани, от центра. Джейми разглядел маленькое летное поле в центре круга, они начали кружить вокруг него, все ближе, ближе, как будто кто-то наматывал на руку путы.
– Если бы ты разрешила мне ответить, я бы предупредила тебя, что у меня свободна только самая маленькая комната.