Как она была глупа, как инертна, суеверна, капризна, смешна: прикованное к земле привидение, бродящее между деревьев, свиноматка, ожидающая в спальне. Она невольно думала, а может, Баркли прав и зачатие убедит ее в своем материнском предназначении, однако встреча сперматозоида и яйцеклетки образовала на поверхности озера первый кристалл льда, который начинает цвести, становясь твердой, гладкой поверхностью, распространяющейся к берегам. Она вглядывается сквозь нее в собственные черные глубины; она не испытывает ненависти к плавающей там крупинке жизни, но и не будет жалеть ее.
Сухой закон обречен, отрицать уже невозможно. Компаньоны Баркли приезжают в Бэннокберн обсудить, что делать.
– Скотоводы, – сообщает он матери. – Приехали поговорить о скоте.
– Бутлегеры, – шепчет Мэриен матушке Маккуин, наклонившись над ее стулом. – Ваш сын, как вам прекрасно известно, преступник.
Но мать делает вид, что не слышит, и, продолжая вязать, напевает.
Баркли не намерен ослаблять контроль за женой и редко покидает ранчо, но время от времени дела задерживают его где-нибудь на ночь. Мэриен ждет. У нее нет продуманного плана, только воля, вернувшаяся к ней вольным ястребом, севшим на перчатку.
Однажды днем Баркли и Сэдлер уезжают до следующего утра. Мэриен ждет, ужиная с Кейт и матушкой, ждет у камина под перестук отсчитывающих секунды вязальных спиц свекрови, ждет в постели до полуночи, за полночь, пока наконец не воцаряется тишина. Крадется вниз по лестнице, проверяя каждый шаг, уверенная, что предательский дом ее выдаст.
Сентябрьская ночь теплая, ясная, взмыл месяц. На ней брюки, простая рубашка, парусиновая куртка. Она взяла рюкзак, где лежит шерстяное одеяло, фляга с водой, немного еды, фонарик, компас, нож и заначка, снятая ей в банке Миссулы во время последней поездки и спрятанная в жестяной банке у посадочной полосы. Все остальное, что она считает своим, осталось во флигеле за домом Уоллеса. Элегантная одежда и драгоценности миссис Баркли Маккуин не имеют к ней никакого отношения. Луна выписывает ее тень, окрашивает в синий дорогу ранчо, крылья «Стирмана». Она боялась, Баркли мог как-то вывести его из строя, готовилась идти по горам, но после того, как она заливает масло и чистит свечи зажигания, двигатель сразу заводится. Обнаружив наполовину полный бензобак, она дрожит от негодования и стыда. Он был так уверен, что она его не ослушается.
Ей хотелось бы полететь в Миссулу, к Калебу, к своему флигелю. Хотелось бы пойти к мисс Долли, к миссис Ву. Но слишком легкомысленно надеяться на то, что никто на ранчо не услышит, как взлетает аэроплан, что кого-то обманет ее записка. В Миссуле ее найдут еще до полудня. Валкий пробег по ухабистой земле в темноте, взлет. Мэриен накреняется над залитыми лунным светом деревьями, поворачивает на северо-запад. Небо все еще ясное, хотя ее не остановили бы даже самые плотные облака. Пролетая над темным блеском озера, она снимает обручальное кольцо и бросает его вниз.
– Он не знает о ребенке? – спрашивает Джейми, выслушав рассказ Мэриен.
Когда закончилось топливо, она посадила аэроплан в глуши, как могла, прикрыла его, загнав нос между деревьями, а затем прошла десять миль до ближайшего города. Там она ни с кем не заговаривала, кроме скучающего вокзального служащего, продавшего ей билет на поезд в один конец до Бойсе. Сошла с поезда через две остановки и купила билет до Сан-Франциско, повторила уловку еще раз и наконец доехала до Ванкувера.
– Нет, – отвечает она Джейми.
– И не знает, куда ты бежала?
– Я не говорила ему и почти уверена, он не знает, что я привезла тебя сюда. Он бы только позлорадствовал. И тем не менее рано или поздно он может появиться. Боюсь, так и будет, но делать нечего. Если он придет, просто скажи, не знаешь, мол, куда я уехала, будет правда.
– Я его не боюсь.
– А стоило бы. Прости, Джейми. Я виновата.
Они гуляют возле парка Оппенхеймер. На бейсбольной площадке тренируется команда японцев.
– Они лучше всех в городе, – хвалит Джейми. – Если останешься, сходим на игру. Туда все придут.
– Я не могу остаться надолго. Обещаешь быть осторожным?
– А что Баркли может у меня взять? У меня ничего нет.
– Ты же знаешь, дело не в том, что он что-то возьмет. Я всегда боялась именно этого.
– М-да, не надо было тебе оставаться с ним из-за меня.
– Не из-за тебя. Меня будто парализовало.
– А что тебя вернуло к жизни?
– Беременность.
Он помялся.
– Мне нельзя ребенка, – резко говорит Мэриен. – Он навечно привяжет меня к Баркли. Он бы добился своего, даже если бы каким-то чудом не узнал. А о том, чтобы передать ребенка в другую семью, и речи быть не может. Я не могу позволить ребенку гадать, кто его родители. Такой жизни я бы никому не пожелала.
– Нет. Я тоже.
Джейми ведет Мэриен в чайную. Она меняет тему разговора:
– Что ты решил насчет богемной жизни?
Официант приносит керамический чайник, две чашки без ручек.
– Не столько решил, сколько пребываю в состоянии постоянного компромисса.
– Чай какой-то зеленый. Что за компромисс?
– Попробуй. Вкусно. Компромисс в том, что я живу день за днем, не принимая судьбоносных решений.
«Живи каждый день», – сказала ему Джудит, когда он поделился с ней своими тревогами. Она сидела голая на матрасе, курила сигарету и пожала голыми плечами, не понимая причин его тревоги. «Ничего не решай». Он еще ничего не рассказал Мэриен про Джудит, которую отчаянно вожделеет и любит. Его подруга сестре не понравится, она решит, та много о себе возомнила и поглощена собой, а Джейми не уверен, что хочет биться над вопросом, права ли она.
– Разве это компромисс? – спрашивает Мэриен. – Немножко похоже на отсрочивание. Ты ведь не думаешь возвращаться к прежнему?
– Нет, – задумчиво отвечает Джейми, – но тревога все время в глубине сознания. Наверное, такое состояние тормозит. В любом случае я сосредоточился на живописи. Кое-что удалось продать на клубных выставках. А еще есть один фотограф, Флавиан, из Бельгии, так он открыл галерею и хочет продавать мои работы.
– Здорово. – Мэриен смотрит в чашку с чаем. – На вкус как растение.
– Чай и есть растение.
– Если продашь еще пару работ, сможешь сменить жилье? Нынешнее смахивает на клоповник.
– В общем-то клоповник и есть, но я не знаю, куда деваться, вот в чем проблема. Можно остаться и немного сэкономить. Так я могу платить и за общую мастерскую.
– Мы можем туда сходить? Я хочу посмотреть твои работы.
– Вечером сходим. – Джейми наклоняется и понижает голос: – Но, Мэриен, что ты собираешься делать?
– Я не могу его оставить, – повторяет она. – Я бы обратилась к мисс Долли, там есть женщина, она может помочь, но Баркли вычислит меня за секунду. Поэтому решила поспрашивать в борделях тут, в конце концов кто-нибудь должен сказать, куда пойти.
Думая о Баркли, Джейми испытывает то же бешенство, что и много лет назад, когда чуть не убил мальчишку, кидавшего камни в собаку. Бешенство, естественно, только у него в голове, в теле, но кажется намного больше и сильнее, стихией, которая в состоянии прорвать его изнутри. Он представляет, как Мэриен стучится в дверь публичного дома, как ее посылают к какому-то врачу с дурной репутацией. Темная комната, поднос со ржавыми инструментами.
– Баркли убил бы тебя, если бы узнал.
– Вряд ли. Но даже если бы мне сказали, что, несомненно, убьет, это ничего не изменило бы.
Что он может ей предложить? Джейми совершенно не разбирается в том, чем женщины занимаются тайком от мужчин. Вспоминает проститутку из Газового квартала и не представляет, как спросить у нее, который час, не говоря уже о просьбе помочь сестре с абортом. Джудит может знать, но вряд ли сохранит тайну. Потом ассоциация подключает другой участок мозга, с такой силой, что ощущение в полном смысле физическое.
– Я знаю кое-кого… – он осекается. Разве знает? Знает совсем немного, но полагает, она толкова, сострадательна и компетентна в таких вопросах. Но если она отшвырнет Мэриен? Тогда Мэриен вернется к тому, что и так собиралась сделать. А если она подставит Мэриен и ту арестуют? Нет, не подставит. Кажется, в этом он может быть уверен. – Тебе надо в Сиэтл. Я там знаю кое-кого, кто, возможно, сможет тебе помочь. Лучше, чем не знать никого.
Мэриен поездом едет в Сиэтл. На ней обычное платье, купленное именно из-за его обычности, обычная шляпка, прикрывающая короткие волосы, простые туфли. У нее новый чемодан, где еще один комплект такой маскировки, но и старая одежда – талисман, залог того, что скоро она опять станет собой. Поселяясь в гостинице, она представляется другим именем: на свет является миссис Джейн Смит.
– Ты точно как на портрете, – говорит миссис Фэи.
Они сидят в бистро в центре города.
– Портрете?
– Джейми нарисовал тебя для нас. Я сохранила. Завтра принесу показать. Джейми рисовал по памяти, невероятно, особенно теперь, когда я вижу, насколько он хорош. – Миссис Фэи кладет ладонь на руку Мэриен: – Я очень рада с тобой познакомиться, хоть и не при самых благоприятных обстоятельствах, жаль. Не знаю, как Джейми понял, что нужно обратиться ко мне. Я помогала другим девушкам в подобных ситуациях, но точно не упоминала об этом в разговорах с ним. У него, должно быть, хорошая интуиция.
– Обычно да, и он обожал вас и ваших дочерей.
Миссис Фэи, может быть, не услышав имени мужа, улыбается и отпускает руку Мэриен.
– Особенно они подружились с Сарой. – Она размешивает в кофе сахар. – Я бы хотела, чтобы вы познакомились, но, может быть, сейчас не лучшее время. Как Джейми? Он ничего не рассказал о себе в письме. Я думала, что он в университете Монтаны, но почтовый штемпель из Ванкувера.
– У него все хорошо. – Мэриен колеблется, раздумывая, не сочтет ли элегантная женщина, так изящно поднимающая за ручку чашку кофе, жизнь Джейми странной, не разочаруется ли она. – Он пытается стать художником.
Миссис Фэи сияет: