ить в состав мужского экипажа, что свело бы на нет весь порядок.
– Главной вашей проблемой, – говорил им инструктор, – станет нелетная погода. Не уверены – оставайтесь на земле. Радио не будет, чтобы вас не могли запеленговать, а пулеметы, если таковые окажутся на борту, будут не заряжены. – Он помялся. – В теории. Если же вам все-таки попадется самолет в полной боеготовности, вы ни при каких обстоятельствах не имеете права стрелять. – Тут некоторые обменялись воинственными взглядами. – Вы сможете рассчитывать только на себя. Поэтому помните: не отважно…
– А осторожно, – хором ответили летчики.
– Никак не пойму, почему они не учат приборам, – сказала Мэриен Рут, когда они шли на квартиру, к двум маленьким кирпичным домикам на одной улице, где жили семьи, имевшие свободные комнаты.
В комнате Мэриен раньше жил сын, отправившийся в Канаду на инструктаж в составе королевских ВВС. К потолку была прикреплена модель биплана «Сопвич Кэмел», и в первую ночь, лежа на кровати, она смотрела на нижнюю поверхность крыльев и думала, что сталось с Брейфоглами. Она всегда чаще вспоминала Феликса, но теперь задумалась и о Трикси. Восхищаться стоило бы ей.
– Конечно, если накроет нелетная погода, ничего не сделаешь, – продолжила Мэриен. – Они, дескать, не хотят попусту губить самолеты и летчиков. Но ведь меньше разобьется, если летчики будут знать, как летать в облаках.
– Начальство никудышное, вот и все. И вечно куда-то спешит.
– А ты умеешь летать по приборам?
– Не-а, – весело ответила Рут, – но собираюсь летать не отважно, а осторожно. Да и вообще, вспомни Эми Джонсон. Она все знала и тем не менее попалась.
Мэриен такая логика не устраивала. Они стояли у небольших кованых ворот перед домом, куда поселили Рут.
– Я могла бы кое-чему тебя научить, – пожала плечами Мэриен. – На всякий случай.
– Только если учиться будем в пабе. Школы с меня хватит.
– Там ты не будешь слушать.
– Тогда потом будем вознаграждать себя походами в паб.
– Ты прижала меня к стенке. – Мэриен помахала Рут на прощание.
После нескольких часов полета с инструктором в ныряющих, открытых ветрам и дождям «тайгер мотах» и «майлз мэджистерах» Мэриен полетела одна, «соло». Смешно «солировать» после стольких лет одиночных полетов, но она удержалась от ухмылок и жалоб, добросовестно записав полет в новый журнал. Следующим этапом стали двадцать пять трассовых полетов над всей Британией с использованием компаса и бумажных карт. Летала она вдоль железнодорожного полотна, рек и дорог, проложенных еще римлянами. Дистанции короткие. Внизу гудел мозаичный пейзаж, скрепленный живыми изгородями. В погожие дни она могла совершить три-четыре полета (Мэриен еще не приноровилась к малости этой страны, которая могла бы поместиться Аляске в карман), но такие дни выпадали нечасто, в основном нависали серые облака. Изредка небо прояснялось, только когда летчиков уже отпускали домой. Но даже в сносную погоду над Лутоном парили отвратительные миазмы, от чего у Мэриен, когда она летела в открытом биплане, щипало глаза. После Дюнкерка автомобильный завод «Воксхолл» переоснастили для производства танков «Черчилль» и армейских грузовиков, и дым заводских труб смешивался с дымом каминов и дымообразующих машин, прикрывавших завод от немецких бомбардировщиков, в густой едкий суп. Кое-где (а в общем-то, везде) она опасалась заградительных аэростатов, крепившихся цепями вокруг аэродромов и заводов, чтобы поймать или хотя бы задержать немецкие самолеты.
И у Мэриен, и у Рут понедельник был выходным, и они взяли в привычку в воскресенье вечером отправляться в Лондон. Обычно шли в кино или театр, а вечером – в клуб Красного Креста, где проводили время дешевле и веселее. Там стояли музыкальные автоматы по одному пенни, подавали неплохие закуски, согревало центральное отопление и неизменно сновали американские солдаты и медсестры, а иногда и знакомые летчики. В американском армейском магазине «PX» девушки покупали соленый арахис, шоколадные батончики «Нестле» и банки с пивом. Несколько раз пришлось ездить в «Остин Рид» на примерку формы. Летчицам полагались юбка, брюки, две рубашки, китель и шинель, все в синем цвете королевских ВВС, но слишком тесное, на вкус Мэриен, и слишком просторное, на вкус Рут.
Иные девушки с претензиями, как, например, Молния, окончившая модный колледж, или броской красоты, как Сильви, получали приглашение на коктейли в посольство или на ужины Джеки Кокран в Найтсбридже, но Рут и Мэриен были счастливы, оставаясь вдвоем или изредка встречаясь с шапочными знакомыми, вечно окружавшими Рут.
– Странно, что ты не любимица Джеки, – сказала как-то Мэриен Рут после того, как они столкнулись на улице с Сильви, которая обронила, что накануне у Джеки подавали настоящую чернику. – Я бы на ее месте хотела иметь тебя при себе, чтобы ты очаровывала моих впечатлительных друзей.
– Нет. – Рут достала сигарету и задумчиво прищурилась: – Я слишком шумная. Не спорю, Джеки незаурядная женщина, но по большому счету она не очень интересна. Старается, однако напряжение заметно. Тем лучше. Я рада, что у меня нет дополнительных обязательств.
– Если ты рада, то я тоже. Я бы расстроилась, если бы она тебя пригласила, а меня нет, а меня она никогда не приглашала. Наверное, думает, я явлюсь в мешке вместо платья.
– Нет, наоборот. Она бы пригласила как раз тебя, если бы мы не были неразлейвода. Ей хочется тебя пообтесать. – Рут взяла Мэриен под руку и положила ей голову на плечо. – Эта гусыня не понимает, что обтесывать тут просто нечего.
Но в сентябре Джеки вернулась в Америку, чтобы возглавить американский аналог Вспомогательного транспорта – Экспериментальную женскую эскадрилью для стратегической переброски войск. Найтсбриджские коктейли закончились. Американский контингент поручили Хелен Ричи, знаменитой тем, что она стала первой американской женщиной-пилотом в коммерческих структурах. Однако к тому времени девушки Джеки уже вовсю проходили инструктаж и не очень нуждались в наставнице.
Казалось, в Лондоне все только и делали, что бодрствовали, пили и жаждали удовольствий. Атмосфера в ночных клубах и танцзалах отличалась вызывающей исступленностью, и Рут затянула Мэриен в самую ее гущу. Сама она флиртовала напропалую, но, насколько было известно Мэриен, ни разу не позволила ни одному мужчине даже поцеловать себя. По вечерам она все время говорила о своем муже, больше, чем днем. А Мэриен, ближе к ночи, могла позволить поцеловать себя в затененном углу танцзала или раздвинуть ноги, если кто-то в темном такси гладил ее по коленке. Будь на то возможность, она могла позволить и больше, однако всегда появлялась Рут и со смехом, однако твердо вызволяла ее, загоняя в целомудренную спальню.
Со временем Мэриен привыкла к отключениям электричества и наладилась различать людей, которые, мелькая белыми перчатками или фосфоресцирующими бутоньерками, двигались в темноте наподобие придонных рыб. Ей нравился резкий перепад от уличной черноты к громкому, влажному, искрящемуся, как внутренность жеода, ночному клубу. Здесь упорствовала подземная жизнь. Довоенный мир выгорел, но корни его остались нетронуты, уцелели глубоко в темноте, питаемые алкоголем, табаком и потом.
Как-то в особенно холодную ночь Рут и Мэриен очутились вместе на дежурстве в пожарной охране, и им пришлось спать в будке лутонского аэродрома. В восемь часов, когда уже совсем стемнело и оставалось только спать, Рут, дрожа от холода на койке в шерстяном белье и подкладке сидкота, сказала:
– Мне так холодно, что не заснуть. Как думаешь, сможешь ко мне втиснуться?
– Хорошо, – ответила Мэриен, и Рут приподняла одеяло.
Они лежали спиной к спине, и Мэриен остро чувствовала легкую разницу в ритме дыхания, но, когда она подстроилась к Рут, чувство стало еще более странным, как будто они надували две пары легких. Она также чувствовала мягкие ягодицы Рут на одном уровне со своими, так как Рут, будучи намного ниже, сползла вниз и укрылась одеялом с головой. Мэриен знала, что может сейчас уснуть – она умела спать всегда и везде, – но не была уверена, что хочет.
– Я долго ничего не слышала о брате, – начала она на пробу. – С тех пор как мы сюда приехали.
Рут подтянулась повыше, голова появилась из-под одеяла, и голос прозвучал без заглушки.
– Может, письма где-нибудь застряли. Я вчера получила пачку, некоторые совсем старые.
– Может.
– Одно письмо от Эдди. Его включили в состав экипажа. Вроде ребята нормальные. Его тошнит каждый раз, но никто не выдает, даже когда он решил выбросить свой блевпакет в унитаз, а тот опять подняло ветром и всех забрызгало. Последний тренировочный полет проходил над водой, поэтому он думает, его скоро переправят через океан. – Рут прижалась плечами к Мэриен. – Он пишет, что они все ладят, это, конечно, здорово.
Мэриен плохо представляла себе Эдди, знала только, что он махнул рукой на уроки пилотирования.
– Ты переживала?
– Немного. Эдди часто приводит людей в растерянность. Пойми меня правильно, он потрясающий. Но иногда… Не знаю. – Рут перевернулась, заскрипев пружинами койки. Теперь к спине Мэриен прижались мягкие груди. – Ты теплая. – Подруга просунула руку под локоть Мэриен, и та очутилась прямо у нее перед глазами. На костяшках виднелись красные, набухшие пятна. – У тебя есть такие? Обморожение. Кошмар. На ногах тоже.
– Надо лучше просушивать носки и ботинки. – Мэриен показалось естественным утянуть руку подруги под одеяло и прижать к своей груди, чтобы согреть.
– У тебя так бьется сердце, – через минуту сказала Рут.
– Да нет, вряд ли.
– Нет, бьется. – Голос тягучий, сонный.
Мэриен не ответила. Как-то странно Рут говорила об Эдди. Нечеткая мысль пришла ей в голову: если бы она была Рут, то разобралась бы, в чем тут дело. Рут вытянула бы из Рут все, даже не прилагая видимых усилий. Мэриен поняла, что хочет поскорее заснуть, пока Рут опять не изменила положение, и провалилась в себя.
Англия