– За новую жизнь! – кивнул Васильев. Он был не так весел, как жена.
Они чокнулись. Тонко запел хрусталь.
В восемь утра, разбежавшись по бетонной взлетке Тиходонского аэропорта, изящный «Фалькон-50» легко взмыл в небо, быстро набрал высоту и взял курс на Москву. В восьмиместном салоне, утопая в удобных кожаных креслах, находились только два пассажира: начальник отдела логистики речного порта Корнилов и начальник службы безопасности Тихдонпромбанка Звонарев. Банк часто арендовал бизнес-джет для чартерных полетов, а курировал эту линию Звонарев, так что его присутствие здесь было вполне оправданно.
– Что там у вас случилось? – перегнувшись через узкий проход, спросил Звонарев, когда самолет занял свой эшелон. – По городу слухи пошли про какое-то кидалово…
– Откуда ты знаешь, какие слухи ходят в городе? – хмуро спросил Корнилов. Поспать ему удалось только три часа, да и то вряд ли можно было назвать сном тревожное забытье, в которое он с усилием проваливался и которое тут же выталкивало его обратно.
– Я тебе позвонил, ты уже спал, сейчас раннее утро и ты выспавшийся как огурчик – когда ты собрал слухи?
Звонарев усмехнулся и достал из лакированного бара-холодильника четырехгранный графин с притертой пробкой и хрустальную вазочку с бутербродами.
– Я же понял, что у тебя срочная проблема, дал задание своим ребятам, утром они мне доложили. Хочешь виски?
– Нет. Не буду голову дурманить. Да и нехорошо с серьезными людьми встречаться и дышать на них спиртным.
– Ну, как хочешь, – Звонарев наполнил на два пальца широкий стакан с толстым дном, сделал один глоток, другой, закусил бутербродом с красной икрой.
– А есть будешь? Икра, колбаса, печеночный паштет…
– Нет. Не до того. Аппетит начисто отшибло.
– Если так, значит, дело серьезное. Так что случилось-то?
– Да я только лечу разбираться, что случилось, – резко ответил Корнилов. – Вот сведу концы с концами, тогда буду знать. А так что зря боталом махать?
– Думаешь, в Москве лучше знают, кто тебя кинул?
– Слушай, Звон, пей лучше молча да вспоминай свое героическое ментовское прошлое.
– Понял! – Звонарев выпил еще немного, съел несколько бутербродов и вдруг вспомнил:
– Слушай, братан, а ведь у меня недавно был бывший коллега из особого отдела, ну, который вместо УБОПов по вам работает. Терминатор. Знаешь его?
– Еще бы не знать. По-моему, он нас и вчера вязал со своим дружком, хотя рожи масками закрыли. И чего?
– Да ничего. Хотел вас свести, подружить. Он бы сейчас, может, и помог.
– Да, они хорошо помогают, – зло оскалился Корнилов. – Вначале весь ливер отбивают, потом на восемь-десять годков в зону отправляют. А чего это мусора к тебе ходят? Может, ты им тоже помогаешь?
Звонарев отмахнулся.
– Чего ты гонишь? Не знаю я, чего он хотел. Пришел, какую-то пургу прогнал, а потом попросил купюру срисовать, размеры снять.
– Какую купюру?
– В пятьсот евро.
– А что, у него своих купюр нет?
– Да вот и я думаю, по идее должны быть.
– А зачем тогда приходил?
– Не знаю.
– Ну, а ты спрашивал, зачем ему купюру мерить?
– Спрашивал. Ну, он и буркнул, что вроде контрольная закупка у них намечается. А так, не так – не знаю.
– М-м, – протянул Корнилов. – Ну, в этих всех подлянках ты лучше меня разбираешься.
Звонарев хотел было что-то ответить, но передумал. Некоторое время они летели молча. А потом начальник СБ нарушил молчание:
– А знаешь, что я тебе скажу: этот Терминатор – такой олух, что, может, действительно пятисотевровку в руках не держал.
– Ну-ну, – сказал Корнилов. Видно было, что мысли его находятся далеко за пределами комфортабельного салона.
Похороны прошли с не меньшим размахом и торжественностью, чем у Буржуя. Собственно, криминальные погребения по первому разряду проходят одинаково: с полированным гробом, лифтом, длинными кортежами люксовых машин, с сотнями провожающих. И сейчас съехалась вся козырная братва, точнее, все, кто остался в живых. Из Питера прикатили Лебедь с Жирафом, но Треугольника уже не было – его застрелили полгода назад. Московские авторитеты прибыли в полном составе: Шмайсер, Снегирь, Переводчик… Только Фома Московский хотя и присутствовал, но вел себя не так, как в прошлый раз: тогда он был в центре событий, искал и нашел замену безвременно ушедшему компаньону, и даже рассказал Лебедю смешной анекдот о том, как встретят на небе новопреставленного Буржуя. Сейчас он никакой активности не проявлял, деловых разговоров не вел, смирно лежал в полированном гробу и на этот раз не иронизировал над положенным ему под руку традиционным золотым «Верту», даже по которому, как известно, с того света дозваниваться бесполезно.
Мимо, в скорбном молчании, проходили солидняки, приехавшие из Дубая, Катара, Испании, Штатов, Англии, – со всеми Фоме на протяжении долгой криминальной жизни приходилось вести какие-то дела. Вот и Босой из Тиходонска, и Корнилов… Правда, Антона не было – завалили Антона. Впрочем, это дело обыденное. Жизнь криминальных боссов тесно связана со смертью и, можно сказать, идет с ней рука об руку.
Заиграла музыка, лифт медленно и торжественно унес Фому Московского на двухметровую глубину, в объятия матушки сырой земли. Яму засыпали, толпа неспешно двинулась к выходу. За несколько дней в Москве Корнилов повстречался со многими и, особо не вдаваясь в подробности, пытался выяснить, кто и что знал про роль Фомы в тиходонской сделке. Надо сказать, что желающих «тереть» эту тему было мало: лишнее слово – лишние проблемы. Даже смерть самого Фомы обсуждали очень сдержанно, но склонялись все к одному – захотев отравить профессионального киллера, он допустил ошибку. Между мокроделом и теткой с косой – общие дела, а может, и дружба, вот она и дала ему отсрочку: коньяк с ядом выпили охранники Лебедя. Ну, а киллер про Фому не забыл и поступил с ним так, как тот хотел поступить с ним, только более удачно – профессионал все-таки![13]
Киллер был человеком Лебедя, но Лебедь эту тему не поднимал и вообще в разговоры ни с кем не вступал. По делу об отравлении охранников он отсидел месяц в следственном изоляторе, пока не удалось перевести стрелки на уборщицу. Сейчас Лебедев жил в основном в Европе, где у него, как и у всех собравшихся, был неплохой домик. Но к Фоме приехал, уважение выказал, хотя и дергался, как будто сидел на иголке: под пиджаком отчетливо проглядывал бронежилет, вокруг – усиленная охрана, да и нервничает, оглядывается все время… Корнилова увидел, кивнул издали, и все – ни сам из кольца охранников не вышел, ни его не подозвал. Так что, выходило в Москву он приехал зря. Ну, разве что Фоме уважение проявил…
У кладбищенских ворот дорогу Корнилову заступил невысокий крепыш с поломанными ушами борца, похоже, он дожидался именно его.
– Не узнал, братское сердце? Я Снегирь.
– Теперь узнал. Давно не виделись.
Снегирь был уважаемым человеком и хорошо знал усопшего Фому Московского. С Корниловым они мельком видели друг друга на какой-то давней сходке. Но теперь, очевидно, ему что-то понадобилось.
– Поедем, отдельно Фому помянем, – сказал Снегирь. – Не возражаешь? Заодно и по твоему вопросу потрещим.
– Поедем, – кивнул Корнилов.
Они приехали в небольшую придорожную шашлычную, расположенную неподалеку. Перед тем, как зайти, Снегирь придержал Корнилова за локоть.
– Чтоб неожиданностей не было… Здесь ждет человек, с которым у тебя непонятки. За него поручился уважаемый Отабек. А я поручился за тебя. То, что у вас случилось, не вами подстроено. Поэтому договариваться вам по-хорошему надо! Что скажешь?
– Я тоже за мирное решение, – сказал Корнилов, и вслед за Снегирем вошел внутрь.
В небольшом кабинете, за накрытым овощами и закусками, но нетронутым столом, их ждали двое – партнер по несостоявшейся сделке Пулат и грузный, похожий на борца сумо, узбек с лоснящимся то ли от жира, то ли от пота лицом. Корнилов понял, что это и есть Отабек. Они поздоровались.
– Это не я, брат, – встал навстречу Пулат. – Я не думал тебя обманывать. А про стиральный порошок – это, видно, шайтан за язык дернул: ляпнул первое, что на ум пришло, и глядишь, в цвет попал. Ну, скажи, зачем бы я к тебе с этим порошком на обмен приехал? Чтобы пальба-мальба началась?
– Я на тебя ничего плохого не думаю, брат, – сказал Корнилов. – Уверен, и ты не веришь, что я тебе резаную бумагу хотел вместо денег всучить.
– Конечно, не верю, – сказал Пулат.
Они обнялись, прижались друг к другу щеками раз, другой, третий. Что они при этом думали, сказать было сложно, но ни они сами, ни те, кто наблюдал за процедурой примирения, не верили в то, что между этими людьми наступил полный мир, согласие и безоговорочное доверие.
– Ладно, мы с Отабеком свое дело сделали, – сказал Снегирь. – Не будем вам мешать. Я вам одну машину с охраной оставлю, кушайте, беседуйте, ищите змею, что проползла между вами. Чем скорей вы ее убьете, тем лучше.
Отабек согласно кивал, а когда Снегирь закончил, добавил:
– Раз Фома от нас ушел, то теперь мы будем гарантами вашей сделки. А долю его вы нам на двоих зашлете… Нам хватит – на чужом горе наживаться – большой грех!
– Так подожди: с чего долю? – спросил не ожидающий такого оборота Корнилов. – Деньги потеряны, товар потерян. С чего доля-то?
– Не волнуйся, дорогой, торопить не будем, – сказал Отабек, вставая. – Когда найдете врага, когда свое вернете, только тогда и рассчитаемся! А если не найдете и не вернете, то обращайтесь, мы вам поможем. Только доля тогда будет больше!
Тепло попрощавшись, посредники вышли. Корнилов недоуменно смотрел на Пулата. Но тот примирительно улыбнулся.
– У нас есть поговорка: «Никогда не говори людям о своих проблемах: восемьдесят процентов ими не интересуются, остальные двадцать рады, что они у тебя есть»… Снегирь и Отабек приняли наше горе к своему сердцу. В благодарность мы отщипнем им кусочек своей лепешки…