Так сложилось, что во многих школах города «группы порядка» — это своеобразная комсомольская гвардия, куда комитет комсомола строго отбирает самых авторитетных, принципиальных ребят.
— У нас ведь дела ух какие! — объяснила, сурово сдвинув брови, десятиклассница 8-й школы Юля Вихрова. (Девчонок, кстати, в «группу порядка» здесь лишь недавно стали принимать.) Хотя, если перечислить эти дела — дежурства на вечерах, рейды в микрорайоне, работа с «трудными», — что уж в них такого особенного? Может, все дело в игре?
Три коротких звонка — значит, в школе ЧП, и все члены группы, будь то на перемене или во время урока, стремглав несутся в штаб на экстренный сбор, и учителя не имеют права их задерживать. Есть у них и свой отличительный знак — голубая повязка, — и надо видеть, с какой гордостью носят ее даже десятиклассники. По окончании школы выпускникам торжественно передают эту повязку на вечное хранение.
Что ж, три ли тревожных звонка, требовательный ли перезвон склянок — помните? — в штабе Тимура абсолютно необходимы ребятам всех времен и возрастов, чтобы ощутить себя «командой особого назначения». И все же главное, наверное, в другом.
...В тот год, вспоминает организатор внеклассной работы И. Л. Левшинская, в школе велась изнурительная, но безуспешная борьба с курением. И тогда группа ребят пришла к директору и сказала: «Хотим заниматься настоящим делом». И еще они сказали: «Вам все равно с курением не справиться. А мы — справимся».
Так и родилась «группа порядка». Это очень важно — чтобы в основе инициативы, самостоятельности ребят лежало не требование «сверху», а твердая и гордая уверенность ребят: без нас этого не сделает никто. А мы — справимся. Подлинная, а не показная активность рождается только при чувстве своей незаменимости.
...В вестибюле 27-й школы под затейливым навесом из резных досок висит объявление: «Кафе «Теремок» работает по воскресеньям с 11 до 15 часов». Ребята объяснили: микрорайон у них новый, поблизости никаких клубов и кафе нет, а надо же чем-то ребят по воскресеньям занять. Сначала думали открыть обычный клуб выходного дня, но потом совет пионерской дружины предложил: а что, если создать в школе пионерско-комсомольское кафе? И не только для ребят — для всех жителей микрорайона! Целый месяц сами расписывали стены, сколачивали резные столы, обжигали их, лаком покрывали. И вот теперь в конце недели в микрорайоне появляются объявления с приглашением в «Теремок». Идут целыми семьями, а если родителям нужно куда-то уехать по делам, то они спокойно оставляют в школьном кафе своих ребятишек — тут и игры, и песни для них, и самовар с чаем и сладостями. Однажды даже свадьба в «Теремок» нагрянула! Директор, официанты в кафе — тоже сами ребята. Каждый класс по очереди готовит к воскресенью свою художественную программу.
— Кафе — наша гордость! — считает член комитета комсомола Таня Дмитриева. — Зайдешь сюда, посмотришь, как здесь чисто, уютно, салфеточки на столах, — и так хорошо на душе становится. Даже не верится, что все это — мы сами!
Есть в школе и свой кинотеатр, где директором, кассиром, билетерами — тоже сами ребята. Есть свой производственный участок — первый в городе! — который выполняет плановые задания завода-шефа. Руководит участком ребячий производственно-технический совет, председатель совета — десятиклассник Саша Павлов. Совет самостоятельно решает вопросы о премировании, оплате труда, устанавливает нормы выработки. В то время когда мы были в школе, многие ребята болели гриппом, и совет решил дополнительно отработать за каждого из них. Об этом решении, кстати, администрации школы узнала лишь спустя несколько дней.
Директор, учителя школы здесь всерьез доверяют ребятам. Но вот попробуй секретарь комитета комсомола той же 27-й школы сам позвонить на завод, чтобы организовать экскурсию, или директору молодежного кафе, в котором они заказывают сладости для «Теремка», — на том конце провода, мягко говоря, удивятся: что за несерьезный звонок! И потребуют к телефону директора школы, или завуча, или организатора. Вряд ли возможно повысить авторитет комсомола и пионерии в школе, как того требует реформа, без изменения отношения к ребячьему самоуправлению со стороны всего взрослого, окружающего школу мира.
И еще. Безусловно, многие школы страны могли бы позавидовать порядку, чистоте новгородских школ, за которыми бдительно следят сами ребята. И это, вне всяких сомнений, большое достижение. Но все же самоуправление — это не только самообслуживание. Очевидно, сейчас, развивая требования реформы, пора подумать о следующем этапе самодеятельности ребят: о приобщении их к творчеству отношений внутри коллектива школы, о передаче им не только хозяйственных, но и педагогических функций. А это требует коренной, глубинной перестройки во всей воспитательной работе.
Но ох как трудно бывает перестроить иных учителей! Одно дело — голосовать за самоуправление на педсоветах, партийных собраниях, совсем другое — изменить свой стиль общения с ребятами, выработанный годами, десятилетиями. Можно сто раз на дню повторять ребятам: вы — хозяева школы, но вот, например, четверо «хозяев» собрались в радиорубке, через десять минут — выпуск школьной радиогазеты. Классный руководитель — тут же. С пластинками, журналами, газетами, в которых ею же старательно подчеркнуты нужные слова. Учительница нервничает, властно обрывает ребят. «Я буду вести разговор! Ты читаешь вот эти строчки, а ты, Дима, после Наташи включаешь «Солнечный круг»... А это еще что? Никитин, выйди немедленно, тебя сюда никто не звал!» И вот уже несется над школой ровный, безмятежный голос Наташи, и «Солнечный круг» звучит без запинки, а ребята слушают вполуха: сколько уж их было за годы учебы, этих правильных да гладких композиций с учительского голоса, где ребята лишь в роли статистов...» И как не хватает — пусть и с запинками, и с волнением, — но живых, не по бумажке, ребячьих слов!
А вот и сводный отряд, который, как нам с гордостью объяснял директор, «всю школу держит в руках». Готовясь к «рапорту», то есть подведению итогов дня, ответственная дежурная перелистывает что-то вроде «кондуита», где записаны все прегрешения учеников за день. Полюбопытствовали, что же там? «Ну вот, например, семиклассник Миша вылил ведро воды на семиклассницу Машу». — «И что же вы с ним собираетесь делать?» — «Если до завтра не исправится, вызовем на рапорт к директору», — бойко отчеканивает «ответственная». И хотя директор, как дежурный от администрации, должен только присутствовать на «рапорте», а ведут его, по идее, сами члены сводного отряда, в сознании ребят эти демократические тонкости отсутствуют, а вот вызов к директору — нечто вполне осязаемое и ясное.
Идем на «рапорт». Девочки-восьмиклассницы, все трое — «ответственные», сидят в рядок, смирно сложив руки на коленях и слабеньким голоском, будто жалуясь, докладывают завучу происшествия за день. Вдруг врывается учительница, ведя за собой понурого мальчишку.
— Вот я вам, — обращается к завучу, — героя привела. Дневник в полном беспорядке!
— Чем ты объяснишь, что дневник с 21 января не подписан родителями? — грозно спрашивает завуч.
— Так они его посмотрели, чего еще подписывать?
— Дима, Дима, — переходит к вкрадчивому увещеванию завуч, — тебе должно быть известно, что родители у нас несут ответственность за воспитание детей. А дневник — это лицо ученика.
Мальчишка, уставившись в угол, усердно трет переносицу. Нехотя объясняясь, поворачивается от одной учительницы к другой, вовсе не замечая «ответственных».
Но беда даже не в том, что частенько на заседаниях комиссий, штабов и прочих органов самоуправления разговор ведут за ребят сами педагоги, а в том, какому подходу к школьной жизни, к личности ученика учат они ребят при этом, передавая им не лучшие образцы педагогической демагогии — нотации, абстрактные нравоучения... И самое главное, что «самоуправление» сводится при этом главным образом к усилению контроля, давления на личность — да и только. Не получается ли при этом, что из жестких рамок учительского контроля, укрепленных многочисленными ребячьими структурами, начисто выпадает то, что создает духовность, особый нравственный климат школы: интерес к внутреннему миру растущего человека, стремление не только и не столько пресечь нарушения им школьного режима, сколько раскрыть его личность, видеть в нем в первую очередь доброе, хорошее, без чего абсолютно невозможен рост человека.
«Не допустить... прекратить... остановить — так складывается логика мышления учителя, — с горечью пишет известный педагог М. П. Щетинин. — Потому так остер, так наметан наш глаз на то, что «нельзя», что «не так», почти равнодушно скользя по тому, где «так», где достижения. Учительская склонна скорее к тревожности (это ее нормальное состояние), нежели к радости. И не только учительская. Однажды я спросил у секретаря комитета комсомола школы: «Когда вы последний раз приглашали на комитет комсомольца, совершившего добрый, хороший поступок?» Секретарь посмотрел на меня как на великого шутника: «Разве за хорошее вызывают на комитет?»
Честно говоря, я не могла разделить в одной из школ радость десятиклассника Володи, члена «группы порядка», по поводу того, что двое его подшефных «трудных» пятиклассника, едва увидев его в коридоре, пытаются спрятаться: «Знают ведь, что дневники проверять буду!» — с гордостью объяснил Володя. В тот день на заседании группы заслушивали его отчет о работе с подшефными. Все было в отчете — и анализ успеваемости, поведения, и сведения о семье, но вот когда мы спросили Володю, что же за люди все-таки эти двое мальчишек? — он опешил: «Тяжело сказать...»
Не с этого ли начинается формализм — пусть и при самой бурной деятельности комитетов комсомола, учкомов, штабов и групп, когда во всей этой деятельности отсутствует главное: человечность, тонкое нравственное зрение комсомольских и пионерских активистов? Вот чему надо бы учить их в первую очередь. Иначе именно здесь, в стенах школы, и теряется, очевидно, тот самый «человеческий фактор», который потом мы так усердно ищем на производстве, в сферах взрослой жизни.