В документах о школьной реформе прямо говорится: важно, чтобы школьники практически включались в производственные отношения, получали жизненные представления о социалистической собственности, плане, трудовой и производственной дисциплине, заработной плате, учились ценить трудовой рубль. Как это осуществить, если нет для школьников вакансий?
Есть у данной проблемы и другой аспект — экономический. В стране острый дефицит рабочих рук. Но до сих пор нашей наукой совершенно не исследованы такие значительные трудовые ресурсы, как школьники и студенты. Этим ученые начинают заниматься только сейчас. В Центральной научно-исследовательской лаборатории трудовых ресурсов при Госкомтруде РСФСР изучаются дополнительные источники рабочей силы, в том числе учащаяся молодежь. Выборочно проверяется шесть регионов России. Можно будет ответить на вопрос: сколько работает школьников уже сегодня, сколько хотели бы трудиться. Пока мы не знаем этого.
Программа школьной реформы, в частности, ставит вопрос о снижении возрастного ценза по определенным профессиям. Однако возникает вопрос: как намерены использовать школьников на предприятиях?
В одной школе договорились с кондитерской фабрикой — клеить коробки. Ну а если спокойно разобраться: работа нудная, монотонная, ее нужно просто механизировать. Конечно, и в этом случае подростки получат некоторые трудовые навыки, но прибавится ли у них любви, уважения к труду? Зато руководство фабрики на какое-то время может успокоиться: участок «закрыт кадрами», с механизацией можно не торопиться. А если бы та же фабрика приглашала школьников на работу по вольному найму? Думаю, процесс был бы уже механизирован. Частенько раздаются и голоса, требующие обязать подростка трудиться определенное количество часов — допустим, не менее четырех в день. Думаю, такая мера тоже не лучшим образом отразилась бы на воспитании ребят. Подросток должен сам решить, где, кем и сколько ему работать и делать ли это вообще. А взрослые могут лишь помочь ему сделать правильный выбор. Помочь не только советом, но прежде всего созданием соответствующих условий, при которых все больше мальчишек и девчонок считали бы для себя престижным приносить конкретную пользу и обществу и семье. К сожалению, порой подростки страдают комплексом: «стыдно убирать посуду, продавать квас». Комплексом, от которого уже избавились в Риге. Мы, взрослые, любим повторять: «Труд — главный фактор воспитания», «Наша школа должна стать действительно трудовой», «Труд — мерило достоинства человека, его первая жизненная потребность». Подростки с этим утверждением полностью согласны. Посмотрите, как трогательно пишут о труде в школьных сочинениях! Но когда мальчишки и девчонки от слов хотят перейти к делу, многие из них слышат от своих родителей: «Еще наработаешься. Тебе надо 10 рублей? Я дам 20». Думаю, таких родителей если и способен кто-то перевоспитать, то это лишь... их дети. Если они будут видеть вокруг себя своих сверстников, занимающихся посильной работой, зарабатывающих на свои подростковые нужды трудовые деньги. Если в каждом городе они получат возможность свободного трудоустройства на самые разные предприятия, и для этого им не нужно будет проходить унизительную для самолюбия взрослеющего человека процедуру, о которой говорилось в начале этой статьи...
И наконец, практический вопрос: кто будет трудоустраивать подростков, студентов? В Управлении трудовых ресурсов Госкомтруда СССР мне сказали:
— Подросток хочет поработать в летние каникулы? Госкомтруд СССР — за! Такова наша позиция. В партийных документах ясно говорится о необходимости привлекать школьников в период летних каникул к посильной работе в народном хозяйстве на добровольных началах. Теперь дело за нормативными документами, которые бы определяли оплату, условия труда, максимальную продолжительность рабочего дня подростка...
Летом 1985 года Госкомтруд СССР и Секретариат ВЦСПС приняли постановление «Об утверждении Типового положения о порядке привлечения на временную работу к посильному труду в народном хозяйстве учащихся общеобразовательной и профессиональной школы в период каникул». Органы по труду должны будут оказывать содействие в трудоустройстве учащихся 8—9-х классов.
Сентябрь... И снова школа.АНДРЕЙ КОНОВКО
Проснулась Анна Георгиевна в поту. За окном еще было темно, мерно стучали настенные часы. Несколько секунд она лежала без движения, прислушиваясь к осенней тишине за окном, к себе. Уже одиннадцать лет не работает она в школе, а школа снится до сих пор. Да и куда от нее денешься, когда не только дочь Анны Георгиевны, но и внучка — тоже учителя. Как будто и на пенсию не уходила. Слышишь вокруг все те же разговоры: педсоветы, собрания, планы, уроки и, конечно, дисциплина.
Анна Георгиевна перебирает в уме события далекие и близкие, важные и второстепенные, но все они так или иначе связаны со школой. Училась сама, учила других, и теперь кажется, что ничего в жизни больше и не было: только школа, школа...
В коридоре зажегся свет. По легкой, быстрой походке Анна Георгиевна узнала внучку. Оля прошла в кухню, чем-то звякнула там; послышался шум воды из крана... «Что так рано? — обеспокоенно подумала Анна Георгиевна. — Обычно ее не добудишься, а тут... Что-то у нее происходит на работе, отчего-то она нервничает. И вчера пришла такая взвинченная, расстроенная... Может быть, действительно напрасно насоветовала я ей идти работать в школу?»
Анна Георгиевна вспоминает, как еще в университете Оля давала свои первые уроки, как приходила к ней советоваться, жаловаться... Но всегда за трудностями стояла у внучки радость. Она любила детей. Помнила бабушка и смешные огорчения первых месяцев самостоятельной Олиной работы. Однажды Оля вернулась из школы и сразу принялась все драить, чистить, убирать... Анна Георгиевна уже знала: раз Оля принялась за уборку, значит, что-то стряслось.
Начала допытываться. В ответ только раздраженное:
— Бабушка! Видишь, я полы мою. А ты наследила. Посиди пока на кухне.
— Да расскажи, наконец, что там у тебя случилось! — взмолилась Анна Георгиевна.
— Ничего... Ничего страшного, — поправилась Оля, взглянув на бабушку и оставив уборку, присела, разгоряченная, на диван.
И так почему-то стало Анне Георгиевне жаль внучку, так захотелось помочь! «Разве не я, — подумала она, — подтолкнула Олечку идти работать в школу?»
А Оля оставила тряпку, убрала со лба тыльной стороной руки светлые волосы, стала рассказывать о своем классе.
— Знаешь, бабушка, — говорила она растерянно, — с пятиклассниками никакого сладу нет. Урок идет: один жует, другой рожи рисует. Я выкладываюсь, а они... Чувствую — сейчас разревусь. И стыдно, и сдержаться не могу. Выскочила из класса... У нас в коридоре выставка рисунков. Хожу, рассматриваю, а сама ничего не вижу. Слезы бегут... Подойду к двери. В классе какой-то шумок. Что-то обсуждают...
Зайти надо, а не могу. Из других классов голоса раздаются, учителя уроки ведут. Словом, все как надо. А я... И вдруг открывается дверь моего класса и один за другим высыпают в коридор ко мне эти головастики.
— Ольга Николаевна! Простите нас. Мы больше не будем.
Тогда легко было ее успокоить. А сейчас? Что происходит с Олей сейчас?
Где-то Оля читала, что мы спрашиваем чужих советов, чтобы потом было кого обвинять. Наверное, это так и есть. Совсем недавно ей нужна была лишь поддержка, опора, чтобы решиться из университета распределиться в школу. Были другие распределения. Но бабушка, ее умная, все понимающая бабушка сказала: «Тебе будет скучно в университете. На кафедре тебе еще надо себя найти. А в школе, с учениками, у вас была одна жизнь. Помнишь, как тебя дергали, теребили, требовали твоего совета, твоей оценки... Это ведь не у каждого так получается. Тут нужен особый талант».
Как была она тогда благодарна бабушке! Вот кто увидел, понял в ней самое главное! А теперь Оля готова была винить ее за это понимание. Тогда вместе с бабушкой они решили: раз есть тоска по школе, значит, надо идти преподавать. Теперь же Оля думала, что тысячу раз правы те, кто уходит из школы. «Вот дам показательный урок, — решила она про себя, — и все. Обязательно уйду».
В университете ее оставляли при кафедре программистом, а она... Да что теперь говорить! Вспомнив разом все, что произошло на последнем педсовете, Оля поморщилась, будто от боли, и почувствовала, как у нее действительно начинает ломить затылок. «Неужели и у меня давление?» — подумала она равнодушно и, пустив холодную воду, поставила чайник под кран.
Во время последнего педсовета должен был решаться вопрос о преподавании в школе программирования и вычислительной техники. Никто из старых учителей не знал толком, как к этому подступиться. Предлагали разное, вплоть до покупки универсальной вычислительной машины.
— Да все равно наши школьники ничего в этом программировании не понимают и не поймут, — говорила пожилая преподавательница русского языка и литературы, с удовольствием рассуждавшая на любую тему, не касающуюся ее собственного предмета. — Вот моя племянница... пришла домой после первого урока по программированию и рассказывает: «Что-то учительница нам объясняла у доски, а что — непонятно!»
Вопрос этот был последним в повестке дня, и потому педсовет успел растерять почти всю свою официальность. Кое-кто, торопясь домой, уже придвинул поближе свою сумку, а те, кто говорил, высказывались вполне свободно, считая, что педсовет закончен. Один директор сидел угрюмо и только время от времени делал у себя в блокноте какие-то пометки.
— Ну как можно изучать вычислительную технику, если у нас не будет своей машины? — опять принялась ратовать за покупку ЭВМ преподавательница труда.
— Вы думаете — нельзя, а я думаю — можно, — ответил на ее реплику директор таким мрачным голосом, что все как-то враз насторожились. — Большая машина требует целого штата людей. Нам легче арендовать машинное время на предприятиях, чем держать ЭВМ у себя.