Так получилось, что в свою школу Мария и Эдуард Ратассепп вернулись в одно и то же время. Эдуард Ратассепп отказался от предложения остаться в Министерстве просвещения Эстонской ССР, где он работал инспектором в последние месяцы до освобождения острова. С 1944 года до 1950-го, когда Ратассеппу пришлось уйти на пенсию из-за последствий военной контузии — глухоты, он был директором сельской школы в деревне Тумала.
Мы сидим в Оркесаара, в учительской школы-интерната, где на столе стоят красные пионы, принесенные в честь женского дня. Ильзе Кютт, воспитательница и преподавательница русского языка, с восторгом и вдохновением, опровергая представление о сдержанности эстонцев, декламирует стихотворение, которое она учила на уроке русского языка у Марии Ратассепп.
— Она была необыкновенной! — восклицает Кютт, словно я пытаюсь доказать обратное. — Чем больше работаю в школе, тем яснее это понимаю.
— Она была маленькой, невысокой женщиной, — говорит директор школы-интерната, — но большой, великий человек.
Мария Ратассепп ушла из школы в конце пятидесятых годов. Беспощадное время — жестокий судья, оно глушит одни жизни и ярче высвечивает другие.
Рассказывают педагоги, прекрасно разбирающиеся в методике, формах работы, принципах преподавания. Но вспоминают вроде бы обычное. Как Мария в школу приходила с корзиночкой лучших яблок из своего сада. Решивший сложную задачу (в сельской школе все приходилось делать, было время — она и арифметику вела) получал яблоко. Как пела вместе с учениками в классе, считая, что так лучше усваивается произношение. Как дарила выпускникам сельской семилетки их первые прописи. Как огорчалась до слез, если выяснялось, что ее кто-то из ребят обманул. Как вела урок, сидя на первой парте лицом к ребятам. Почему-то от этого в классе была домашняя атмосфера.
Но за этим обыкновенным и встает самое сложное. Истинный учитель силен не одной методикой и даже не одними знаниями, а тем, как он живет, что говорит, что думает. А у сельского учителя самая трудная судьба. Кто в деревне не знает все про своих соседей? Кто к кому пришел, что готовят, почему поссорились, какие газеты читают. Семья Ратассеппов была на виду, как и все остальные. Знаменитое пироговское «быть или казаться» в деревне приобретает особый смысл.
До сих пор вспоминают, как Эдуард в плохую погоду провожал Марию под руку по скользкой тропке из школы в дом, как играл ей по воскресеньям на скрипке, как дети не позволяли матери ничего тяжелого поднимать, как никогда никто у них в семье голоса не поднимал, резкого слова не сказал.
Школа тогда, в послевоенные годы, была открыта с утра до позднего вечера. Вечером учились те, кто из-за войны свои классы пропустил. А по воскресеньям — в школьном зале драмкружок, хор. Своя сельская консерватория, свой театр. Никто не помнит, чтобы Ратассепп пожаловался, чтобы Мария Ратассепп говорила о тяготах учительской жизни. Вправду их не было? Или они их не замечали, на учительской тропе поддерживая друг друга так же, как на деревенской тропочке?
Однажды много позже кто-то из подраставших внуков придумал анкету, «как в семье у Маркса». Бабушка на вопрос: «Твое главное достижение в жизни» — ответила: «Согласилась выйти за дедушку замуж».
У Эдуарда и Марии был свой старомодный стиль отношений, и учили они тоже по старинке, без магнитофонов, лингафонных кабинетов и кабинетной системы. Но им и в голову тогда не приходило, что учением надо развлекать, делая урок интересным для всех — для ленивых и прилежных. Но в том-то и дело, в том-то и фокус, что у них ленивых не было. Ученики Марии Ратассепп и сейчас вспоминают, как она награждала не только яблоками — дополнительными заданиями. Хорошо овладевшие русским языком допускались к списку дополнительного чтения. Книжки приносила из дома Мария и раздавала их торжественно лучшим. Как они старались, как хотелось им получить эти книжечки!
Позже, когда Эдуарда уже не стало, а Мария была на пенсии, она в каникулы дожидалась «своих девочек», своих учениц, поступивших в педучилища и пединституты. Первые вопросы — чему учат и как учат. Наверное, все не так, как она привыкла. Но Мария Ратассепп, взяв тетрадочку, записывала новые названия учебников педагогики, новые фамилии известных учителей, огорчалась, что не может купить учебника по возрастной психологии.
Удивительно, но именно у старомодных людей привязанность к прошлому не заслоняет интересов к дню сегодняшнему. А может быть, это происходит потому, что старомодность включает в себя глубокую образованность, исключающую всякую узость?
Как хорошо, что мы в последнее время внимательно относимся к памяти великих современников, что мы поняли: нельзя прерывать связь времен. На здании полтавского пединститута два барельефа: здесь учились Макаренко и Сухомлинский. Но как редко можно встретить дом сельского учителя, на котором стоят слова: «здесь жил и работал...» Как редко мы видим музей сельского учителя, труженика, подвижника, просветителя.
Чем измерить тот след, который человек, уходя, оставляет на земле? Хорошо тем, у кого рукотворная профессия. Стоят выстроенные дома, растут посаженные леса, радуют глаз краски холста, остается написанное слово, живет музыка. А чем оценить учительскую жизнь? Памятью? Количеством учеников? Кем они стали или, вернее, какими они стали? Все верно, все в счет. И все имеет непосредственное отношение к Эдуарду и Марии Ратассепп. Но есть еще один, более точный, более чистый камертон.
В семье Ратассеппов было восемь детей. Двое умерли, двоих кинула на чужбину последняя война, четверо оставшихся на острове и учившихся писать и считать в той же Тумальской школе, где преподавали родители, стали педагогами. Сыновья Яан, Вяйно и Ааду, дочь Эви.
Родители считали, что дети сами должны выбирать свой путь. И советы давали, если их об этом спрашивали. А дети советов не спрашивали. Они учились делу родителей, как учатся ремеслу в семьях, где профессия передается из рода в род. Перед их глазами был пример отца и матери, которые честно и достойно прошли выбранный ими самими нелегкий путь. Без тщеславия, суетности, с твердым пониманием своего назначения, с твердым убеждением: человек должен жить со спокойной совестью и сознанием выполненного долга. Их дети росли, разделяя эти взгляды. И поэтому пошли по учительскому пути, в чем-то повторяя, в чем-то обгоняя родителей.
Нет в Эстонии такого школьника, который не знал бы фамилии Ратассепп. Она стоит на всех учебниках химии. Вяйно Ратассепп — кандидат педагогических наук, заместитель директора республиканского института усовершенствования учителей — пришел в науку после восемнадцати лет работы в школе. Отец думал о системе индивидуального преподавания, сын взял это темой диссертации, успев обрадовать своей защитой мать.
И теперь все рабочие тетради по химии на эстонском языке — дело Вяйно Ратассеппа. Все учебники и все рабочие тетради! А он мечтает о новом, последнем учебнике, о курсе обобщающем, систематизирующем знания. На его рабочем столе — сборник: «О нравственном воспитании в семье и в школе», составитель В. Ратассепп. Другой сборник с его статьей: «О педагогических аспектах борьбы с алкоголизмом».
Еще в те времена, до прихода Советской власти в Эстонию, когда хождение в церковь считалось обязательным, Эдуард Ратассепп говорил: надо думать не о показной вере, надо отчитываться перед своей совестью. В их семье спиртного на стол никогда не ставили. И когда отмечали восьмидесятилетие Марии в школе, в актовом зале, на столах не было ни бутылок, ни рюмок. Мать сказала: «Я не знаю, как сейчас принято. Я хочу, чтобы все было так, как всегда у нас дома было».
Мы едем в Оресаара на старенькой машине Яана, и он поднимает в приветствии левую руку и не опускает ее на руль, потому что все едущие и идущие нам навстречу ему знакомы. Это его ученики. Яан Ратассепп, хозяин дома на острове, учитель физики и математики, прекрасно окончив Таллинский педагогический институт, остался на всю жизнь сельским учителем. Тридцать семь лет учительской жизни, тридцать семь сентябрей, тысячи контрольных, отметок, сотни судеб, тысячи светлых ребячьих глаз.
Мы попытались с Яаном записать, кем работают его ученики: зоотехник, продавец, морской капитан, летчик, доярка, учительница, преподаватель вуза, портниха, инженер, опять учительница, строитель, мелиоратор, партийный работник... А потом поняли, что это невозможно: попробуй перепиши все тридцать семь выпусков, попробуй запомни, кто кем стал. Одно ясно: почти все окрестные молодые педагоги учились у него.
Кто сказал, что его судьба, судьба продолжателя сельской династии, не заметней других?
Когда Эдуард Ратассепп должен был по состоянию здоровья оставить школу, он предложил свои услуги сельской библиотеке. Ему сказали: для настоящей библиотеки и помещения-то нет. Ратассеппы отдали под библиотеку одну из комнат своего дома. Через пару лет несколько полок растрепанных книг превратились в серьезную, прекрасно классифицированную библиотеку, насчитывающую 18 тысяч томов. Сейчас библиотеки Ратассеппа нет, ее, как и школу, закрыли за ненадобностью, ибо рядом — Оресаара. Радоваться этому? Наверное, все закономерно. Но все-таки как грустно, что разлетелись по разным библиотекам книги, подклеенные руками Эдуарда Ратассеппа, отмеченные его вкусом и его образованностью.
Осталась на острове дочь Эдуарда и Марии Ратассепп, Эви, двадцать лет проработавшая в библиотеке, основанной отцом. Теперь Эви четырнадцатый год работает воспитателем в интернате, где надо не только проверять уроки, но и пришивать мальчишкам пуговицы, латать протершиеся локти, разнимать и мирить. Они уходят из интерната, сорванцы и тихони, лентяи и зубрилы, и с ними что-то уходит. А потом вдруг приезжает вытянувшийся парень с усиками и ломающимся баском приглашает на свадьбу.
На полгода пережило мать больное сердце Ааду, преподавателя Таллинского мореходного училища, самого младшего и, как говорят братья, — самого талантливого. Но жизнь Ратассеппов-старших повторяется не только в детях — во внуках.