Слабая детская память
Как-то в воскресенье у меня собрались приятели. Жена поставила на стол чай и присела на тахту, приготовившись к долгой, приятной беседе. Общество было мужское, и жена справедливо полагала, что именно она будет в центре внимания. Приятели быстро выпили чай, затем я предложил сыграть в шахматы, и жена величественно удалилась к соседке. На прощанье она нежно взглянула на меня, и я понял, что понедельник для меня начнется в воскресенье вечером.
Я заметил, что женщины питают какую-то подсознательную любовь к шахматам. Это очень льстит их самолюбию, когда к мужу приходят приятели, курят, спорят и не обращают на хозяйку никакого внимания. Будучи человеком воспитанным, жена не входила в комнату каждые три минуты и не высказывала свое мнение о мужчинах вслух. Но чтобы гости ежеминутно ощущали ее заботу, она оставила в комнате Мишу. Это наш шестилетний мальчишка, который обладает удивительной способностью совать свой короткий нос во все дела, которые его не касаются.
Миша был убежден, что гости собрались исключительно ради его интересной личности. В самые трагические минуты, когда решалась судьба игры, он залезал к какому-нибудь дяде на колени и с увлечением рассказывал о черепахе Тортилле и коте Базилио. Гости сатанели, льстиво улыбались чертенку и стонали от сознания своей беспомощности. Ведь неудобно как-то взять сына хозяйки за загривок и вытащить его в коридор. А когда Миша потребовал внимания и начал громко читать вслух «Приключения Чиполлино», мы поняли, что наступило время приступать к переговорам.
– Какой смышленый малыш! – просюсюкал один приятель. – Беги, Миша, к детям во двор, будешь самым главным!
На такую грубую наживу Миша не клюнул. Он чувствовал, что из этой ситуации можно выжать значительно больше. За свой уход он потребовал компенсацию.
Я немедленно согласился пойти в зоопарк. Разумеется, не сегодня, а в следующее воскресенье. Хорошенько подумав, Миша согласился. Он оделся и побежал во двор, где у него было немало важных дел.
Я проводил его с легким сердцем. Неделя, думал я, срок вполне достаточный, чтобы сын намертво забыл об этом обещании, ибо слабая память ребенка не способна надолго консервировать такие пустяки. Хорошо иметь дело с детьми! Пообещаешь взрослому человеку – глядь: он уже строчит себе в записную книжку. И так просто не отстанет, напомнит, пристыдит. Другое дело – ребенок. Это наивное, неиспорченное существо забудет о твоем обещании быстрее, чем ты моргнешь глазом.
В следующее воскресное утро, когда я досматривал последний сон, с меня медленно сползло одеяло. Я открыл глаза. У кровати стоял Миша и смотрел на меня своими чистыми глазами.
– Вставай, папа, – коротко сказал он, – нам пора.
– Куда? – спросил я.
– В зоопарк, – напомнил Миша.
Опомнившись от легкого столбняка, я сказал, сокрушенно качая головой:
– Тебе очень не повезло, мой мальчик. Сегодня зоопарк закрыт.
– На учет? – спросил Миша. – Как магазин, да?
– Да, на учет, – с облегчением ответил я. – Они учитывают тигров, страусов, слонов, чтобы их случайно не украли. Так что, дружище, пойдем когда-нибудь потом.
Миша поцокал языком и вышел, а я, посмеиваясь, начал просматривать газеты.
Миша вбежал в комнату через несколько минут. Он взял со стула мои брюки, подошел к постели и сказал:
– Одевайся, папа, все в порядке.
– Что в порядке? – испугался я.
– Открыт зоопарк. Мы с мамой нашли в книге телефон, позвонили, и мне сказали: «Приходи, мальчик, сегодня у слона хорошее настроение!» А ну-ка, поторопись!
Вот тебе и на! В полдень должны прийти приятели, и этот свалившийся с неба зоопарк грозил разбить все планы. Нужно срочно спасать положение.
– Это, конечно, большая удача, что зоопарк открыт, – глубокомысленно заметил я. – Но видишь ли, Миша, я что-то неважно себя чувствую. Боюсь, что это досадное недомогание не позволит мне… Ты куда?
Не успел я проанализировать обстановку, как Миша пришел. Не один: с ним была соседка – врач из другого подъезда.
– Вы нездоровы? – озабоченно спросила она. – Давайте прослушаем грудную клетку. Так… Так… А ну-ка, покажите язык. Гм… Отличнейший язык! Видимо, у вас, Павел Петрович, просто нервы пошаливают. Дышать нужно больше свежим воздухом, дорогой мой. Гулять побольше! Миша, – остановила она сына, который, приплясывая, совал мне рубашку и брюки, – я сейчас уйду, и папа оденется.
Соседка ушла. Ситуация была безнадежная.
– Да, Миша, – проникновенно сказал я, – неудачно как-то сегодня у нас получается. Я-то думал, что зоопарк сегодня закрыт, и пригласил к нам дядю Петю, Семена Семеныча и Сергея Кузьмича. Понимаешь, какая досада?
Миша понимающе кивнул.
– Вообще-то говоря, они не лопнут, – подумав, сказал он. – Пока нас не будет, они на лестнице в карты поиграют.
– Да, но они обидятся на нас, – втолковывал я. – Понимаешь, обидятся!
– Пожалуй, обидятся, – согласился Миша. – Они с тобой за это не будут водиться, да?
Я скорчил гримасу, которую можно было понимать как угодно. Миша вышел, и я свободно, глубоко вздохнул. Мне было легко и хорошо. Из коридора доносился Мишин голос. Видимо, обсуждал с друзьями план воскресных мероприятий. Я спокойно читал газету.
Дверь с треском распахнулась. Миша, подпрыгивая, подошел к стулу, снял мои брюки и протянул их мне.
– Одевайся, папа, – приказал он, – идем в зоопарк.
– А дядя Петя, Семен Семе… – заикнулся я.
– Э, все улажено! – Миша хитро мне подмигнул. – Я им всем позвонил по очереди и сказал, что ты болен и врач выписал тебе свежий воздух. Ну, быстрее!
В зоопарке я проторчал целый день. Теперь, когда Миша требует компенсацию за отказ от телевизора или другое самопожертвование, я двадцать раз провожу языком во рту, прежде чем даю обещание. Стреляного воробья на мякине не проведешь!
«Аэлита»
– Сережа! Пора обедать!
Мать заглянула в комнату. Сережа лежал на диване и был настолько поглощен книгой, что ничего больше не видел и не слышал. С улыбкой посмотрев на сына, мать осторожно прикрыла дверь…
Космонавта Сергея Волошина провожали в далекий путь. Это были незабываемые минуты. Вот они стоят все, его друзья: и Дима Петров из шестого класса «А», неутомимый весельчак и футболист, Костя Ванин, астроном и радиолюбитель, Вика Зайцева, которой Сергей так и не успел сказать всего, что давно было сформулировано в его сердце… Здесь же старый школьный учитель Вениамин Павлович. Он смотрит на Сергея, и космонавт видит в его глазах немое извинение за ту двойку, которую учитель когда-то поставил ему за подсказку. А рядом – отец и мать, которые не сводят полных тревоги и гордости глаз со своего сына.
– И подумать только, – тихо шепчет отец матери, – что, казалось бы, совсем недавно я не дал нашему герою-сыну деньги на покупку мяча!
– Ты всегда не понимал ребенка, – укоризненно говорит мать, вытирая слезинку. – Да и я тоже хороша! Помнишь, как я ему всыпала, когда он скормил кошке полбанки сметаны?
К Сергею подошел старый учитель Вениамин Павлович.
– Теперь, когда до твоего отлета на Марс, дорогой ученик, остались считаные минуты, – волнуясь, говорит он, – я должен признаться: нет, я не был уверен, что это именно ты подсказал Зайцевой решение уравнения. Прости меня, если можешь!
– Хорошо, – великодушно говорит Сергей, – кто старое помянет, тому, простите, глаз вон.
И Сергей, крепко пожав руку старому учителю, подходит к Вике Зайцевой. Все тактично отворачиваются.
– Вика, – краснея, говорит, – я давно хотел тебе сказать…
– Что, Сережа? – тихо спрашивает Вика, и ее глаза говорят так красноречиво, что у Сергея прерывается дыхание.
– Вика, – шепчет он, – не садись, пожалуйста, за одну парту с Генкой, хорошо?
– Ни за что не сяду! – горячо говорит Вика. – Я буду сидеть с Томкой. Только обязательно сфотографируй Аэлиту и возьми у нее для меня автограф, ладно?
Сергей радостно кивает. Он хочет еще что-то сказать, но к нему подходит учительница географии Людмила Александровна.
– Сережа, – мягко говорит она, – когда будешь пролетать над Андами, обрати внимание на их оригинальные очертания. И не забудь, что Нил – это вторая по величине река мира.
– Не забуду, – обещает Сергей, – честное космонавтское.
А Димка и Костя смотрят на него глазами, полными немой зависти. Но держатся они хорошо. Никак не подумаешь, что только вчера они заменили Сергея в воротах за то, что он пропустил два гола. Попробовали бы сами взять верховые, в самую девятку!
– Космонавт Сергей Волошин к старту готов? – раздается голос.
– Всегда готов! – рапортует Сергей.
– Всем отойти от ракеты! – командует начальник космодрома. – Счастливого пути, товарищ Волошин! Передавайте привет трудящимся марсианам!
…Короткий толчок – и Сергей летит по намеченному маршруту в Галактику. Сначала для интереса он облетает вокруг Земли, которая удивительно похожа на глобус, а потом поворачивает штурвал на Марс. Как необычно состояние невесомости, когда тело становится незнакомым и непослушным! Как ярко горят звезды!..
…Когда в комнату снова вошла мать, она увидела лежащего на коврике у дивана сына, в руках которого была зажата книга. Улыбнувшись, мать нагнулась и прочитала: «Аэлита».
Семкины мускулы
У Витьки и Семки был враг. Он жил на соседней даче. Лешка был взрослый мальчишка, ему было двенадцать лет. Он подкарауливал братьев и хлестал их крапивой.
– Давай вместе на него нападем и всыплем, – предложил Семка. – Я буду его держать за ноги, а ты жечь крапивой.
– Не выйдет, – ответил Витька. – Потому что ты слабый, неразвитый физически. У тебя нет мускулов. От игры в лото мускулов не бывает. А ты целые дни только и делаешь, что играешь в лото.
– Зато от лото развивается мозг, – сказал Семка. – Я буду умный.
– Мозг без мускулов плохо работает, – возразил Витька. – Женька из седьмого класса сказал, что от мускулов в мозг идет питательная кровь. Вот если бы у тебя были мускулы, мы бы вдвоем от Лешки мокрого места не оставили.
– Ну а как сделать мускулы? – заинтересовался Семка.
Витька задумался.
– Знаешь, Семка, – предложил он, – давай я буду твоим тренером. Только, чур, слушаться! Тогда у тебя уже вечером будут почти такие же мускулы, как у меня, понял?
– Ага, – кивнул Семка. – А что ты за это хочешь?
– Ничего, – великодушно сказал Витька. – Я буду тренером-общественником. Это когда бесплатно. К нам в третий «Б» ходит такой, старшеклассник. Нужно только достать эспандер.
– А что это такое?
– Это на двух ручках такие пружины, которые нужно растягивать для силы. Или резина.
– А где ее достать?
Витька наморщил лоб.
– Знаешь где? – воскликнул он. – Иди сними с папиных штанов подтяжки, они резиновые. Их тоже можно растягивать. Это упражнение поможет тебе крепче держать Лешкины ноги, потому что он будет дергаться.
– А если папа узнает?
– А он не узнает. Папа надевает подтяжки только тогда, когда едет в город за продуктами. А ручки для подтяжек мы отцепим от маминой сумки.
Вскоре эспандер был готов. Витька зацепил одну ручку за крючок для полотенца, а другую дал Семке, который изо всех сил потянул ручку на себя.
– А почему подтяжки обратно не растягиваются? – спросил он.
– Наверное, резина лопнула, – сообразил Витька. – Иди вешай подтяжки на место, и пойдем учиться плавать. От плавания мускулы тоже растут.
– А я могу только ногами за дно цепляться.
– Ничего, – обнадежил Витька. – Мы возьмем лодку, выедем на середину реки, и там я тебя выброшу в воду. Ты побоишься утонуть и тут же научишься плавать.
– А вдруг я не побоюсь и утону? – возразил Семка. – Не хочу!
– Значит, ты трус, – решил Витька. – Правильно тебя Лешка жжет крапивой.
– Ну, пойдем, – вздохнул Семка. – Только выбрасывай меня не на середине реки, а у берега, ладно?
На речке было много народу. Витька выпросил у Павла Ивановича, соседа по даче, на пять минут лодку и усадил в нее Семку.
– Ты только не бойся, – приободрил он бледного брата. – Авось не утонешь.
– Да я не боюсь, – сказал Семка, вздыхая. – А может, лучше я тебя выброшу, а?
– Чего меня выбрасывать? – Витька ударил веслами по воде. – Я и так плаваю как рыба. Ну, становись ко мне спиной, я тебя неожиданно толкну.
Семка отрицательно замотал головой:
– Не хочу, вода холодная.
– Эх ты, трусишка! – сказал Витька. – Ну ладно, садись на весла, буду учить тебя грести.
Семка осторожно поднялся, чтобы поменяться местами, и Витька сильно толкнул его в грудь. Семка завопил, ухватился рукой за Витькину рубашку, и братья, стукнувшись лбами, шлепнулись в воду.
– Тону! – дико закричал Семка, окунаясь с головой. Но тут же он ударился руками о дно и поднялся. Воды в речке было чуть повыше колена. Семка стоял и бессмысленно таращил глаза на Витьку, который хлопотал около перевернувшейся лодки.
– Негодные мальчишки! – топая ногами, кричал с берега Павел Иванович. – Вы утопили мои туфли!
– Подумаешь, туфли! – возмутился Семка. – Тут человек утонуть мог, а он – туфли!
Витька все-таки нырнул и нашел один туфель.
– А где второй? – кричал Павел Иванович.
– Может быть, у вас был всего один туфель? – предположил Семка.
В воду вошел лодочник. Он выругал братьев, перевернул лодку и разыскал под скамейкой на корме второй туфель. Братья выбрались на берег, старательно обошли стороной Павла Ивановича и отправились домой.
– Все, больше я тебя не тренирую, – заявил Витька. – Теперь тебя даже девчонки будут лупить крапивой.
– Ну, последний разок! – взмолился Семка. – Вот увидишь, все буду слушать. Хочешь, я на обеде компот тебе отдам?
– Ладно уж, – сжалился Витька, – последний раз куда ни шло. Видишь кирпичи? Возьми две штуки и тащи до дому. От тяжестей тоже мускулы растут.
Семка послушно взял два кирпича, прижал их к груди и понес. Шагов через тридцать он сказал:
– Тяжелые! Возьми один кирпич ты.
Витька пожал плечами:
– Мне не надо, у меня и так мускулы есть.
– А ты просто так, помоги, – уговаривал Семка. – Я ведь помогал тебе бидончик с квасом нести.
– Вижу, от тебя никакого толку не будет, – рассердился Витька.
– Ну ладно, ладно, донесу сам, – испугался Семка.
Пыхтя и обливаясь потом, он донес кирпичи до дачи. Витька пощупал у него мускулы и удовлетворенно сказал:
– Вот видишь, уже крепче.
– Правда? – обрадовался Семка.
– Ага, – кивнул Витька. – Не то чтобы очень крепче, но все-таки крепче. Если с месяц будешь тренироваться, тогда мы запросто всыплем Лешке. Только ешь побольше каши, от нее мускулы растут.
Мама удивилась и обрадовалась, когда за обедом Семка попросил добавку. Пока она ходила за кашей, Семка шепнул Витьке:
– Ты знаешь, в меня уже не лезет, я наелся, как волк.
– Все равно ешь, – посоветовал Витька. – Как-нибудь ложкой проталкивай.
Семка наелся каши до того, что начал хрипеть.
– Может быть, хватит? – спросила мама. – Возьми, сынок, яблоко, вместо компота сегодня.
– Пусть ест все, – сказал Витька. – Авось не лопнет.
– Что он, верблюд? – рассердился папа. – Ему ведь не нужно в горб про запас откладывать! Что это вы придумали?
Пока Витька рассказывал папе о своем плане, Семка съел свое яблоко и половину Витькиного.
– Ты что чужое яблоко ешь? – набросился на него Витька.
– А ты сам сказал: «Пусть ест все», – разъяснил Семка. – Я и подумал, что можно есть твое яблоко. От яблоков тоже мускулы растут, да?
– Нет, от яблоков не очень, – неуверенно ответил Витька, быстро догрызая спасенную половинку. – Ну, пошли тренироваться.
Братья вышли из дому и побрели в кустарник.
– Представь себе, что я Лешка, – сказал Витька. – Мы его, то есть меня, повалили, и тебе нужно держать его, значит меня, за ноги. Понял? Ну, хватай покрепче!
Витька лег на траву. Семка навалился сверху и вцепился руками в Витькины ноги.
– Еще крепче! – потребовал Витька.
– А чего ты ногами дерешься? – завопил Семка. – Ты мне коленом в лоб ударил!
– Так я же Лешка, – разъяснил снизу Витька и тут же взвыл: – Ты чего щипешься?
– Так ведь это я Лешку, – удивился Семка. – Я Лешку бью, а не тебя.
– Так ты не очень! – повысил голос Витька. – Я все-таки Витька, а не Лешка. Ой! Отпусти, слышишь! Чего ты крапивой жжешься?
Братья вскочили. Перед ними, корча рожи, стоял Лешка с пучком крапивы в руках. Он неожиданно прыгнул к Витьке и еще раз стеганул его по ногам крапивой.
– Ну, погоди, – пригрозил Семка, – через месяц посмотрим!
Лешка засмеялся:
– Через месяц, через месяц! Эх вы, трусишки! Брысь отсюда, мелюзга!
Витька и Семка переглянулись.
– Витька, – с надеждой оказал Семка, – ну, посмотри, может у меня уже мускулы выросли! Ну, пощупай!
Витька пощупал и сказал:
– Знаешь, уже выросли! Почти такие же, как у меня!
Семка счастливо улыбнулся, зажмурил глаза и бросился Лешке под ноги. От неожиданности Лешка свалился. Сверху его оседлал Витька.
– Я держу крепко! – задыхаясь, кричал Семка. – Рви у него крапиву! Лупи его!
Витька, обжигаясь, вырвал из рук поверженного Лешки крапиву и начал его хлестать. Лешка выл, лягался, бил Витьку руками, но никак не мог освободить ноги, в которые мертвой хваткой вцепился Семка.
– Ну, хватит, – переводя дыхание, сказал Витька. – Отпускай его, Семка.
Лешка вскочил, погрозил братьям кулаком и, подвывая, бросился бежать. Братья осмотрели друг друга.
– Смотри, какой он мне синяк поставил, – с гордостью сказал Семка, ощупывая лицо.
– Когда это под глазом, то называется не синяк, а фонарь, – солидно поправил Витька. – Теперь будет знать, правда?
– Ага! – радостно согласился Семка. – Теперь будет знать! Витька, а ты будешь все каникулы меня тренировать, да?
– Конечно, – ответил Витька.
Один прожитый день
Саше – четыре года. У него румяные щеки, короткий нос и розовые уши, а в темно-карих глазах прячутся два бесенка. Саша в принципе человек веселый, но это не мешает ему видеть в жизни «мрачные» стороны.
Например, еда. Весьма неприятная обязанность. Вот папа – тому хорошо: ест и читает что-то смешное, потому что все время фыркает. А Саша знает, что когда читаешь – легче переносить такую неприятную штуку, как еда. Что ж, можно попытать счастья.
– Папочка, миленький, почитай мне, па-а-жа-луйста!
Папа с трудом отрывается от книги:
– Саша, если тебе сказали нет, значит нет. Ешь так, как все люди едят.
– А почему ты ешь и читаешь, а ребенку нельзя?
Папа закашлялся. На самом деле он выигрывал время.
– Видишь ли, – осторожно сказал он, косясь на вошедшую с чайником маму, – когда ты будешь взрослым, ты тоже сможешь читать, когда захочешь.
Саша тряхнул русыми вихрами:
– А мама говорит, что когда кушают – читать нельзя. Значит, ты меня обманул, вот!
– Как ты смеешь! – загремел папа. – Чтобы я больше не слышал от тебя таких слов!
– Миша, немедленно отложи книгу, – тихо сказала мама.
Папа, ворча, закрыл книгу и бросил ее на тахту.
– А ты, Саша, – продолжала мама, – запомни: папе, маме и вообще всем взрослым грубить нельзя. Это нехорошо.
– А почему ты сама сказала про дядю Васю, что он лысый черт? – проворчал Саша. – И папа снова утром говорил: «Тьфу ты, дьявол!»
Папа злорадно посмотрел на маму:
– Эх ты, воспитательница!
Саша вздохнул и зачерпнул ложкой кашу. А может, все-таки сказать, что болит живот? Не поверят…
У Саши отличная память. Вечером мама сказала, что, если он быстро заснет, она возьмет его с собой в город. Заснул Саша быстро и награду заслужил. Но у взрослых память сплошь дырявая, как авоська.
– Саша, я уезжаю, – сказала мама, припудривая нос. – Ты останешься с Галиной Сергеевной.
– Я поеду с тобой! – Саша приготовился заплакать. – Я заснул сразу!
Мама морщится. Она вспомнила свое обещание и проклинает себя за этот опрометчивый шаг.
– Но ты грубил папе, и поэтому я тебя не возьму, – находится она.
– Значит, ты тоже меня обманула, – прохныкал Саша, – так порядочные люди не поступают…
– Саша, иди гулять на двор, – решительно сказала мама, надевая шляпку, – я спешу.
Саша быстро перестраивается.
– А если меня украдут? А если твоего ребенка задавит машина? Или я найду спички, случайно зажгу дом и сгорю? – пытается он спасти положение.
– Господи, – простонала мама, – ну, одевайся быстрее, поедем, чертенок назойливый!
Саша так торопится, что даже не делает маме замечания по поводу «чертенка». Его больше волнует другой вопрос: удастся ли уговорить маму поехать до метро на такси?
– Мамочка, мы поедем сегодня на «Волге» или на «победе»? – забрасывает он удочку.
Мама отрицательно качает головой.
– Значит, мы поедем на «москвиче»? – не сдается Саша.
– На трамвае, – коротко говорит мама. – На самом обыкновенном трамвае.
– А почему тот мальчик поехал на машине? – показывает Саша.
– У него, наверное, больные ножки.
Саша недоверчиво вертит носом:
– А почему тогда столько дядей едут на «Волгах»? У них разве тоже больные ножки?
На трамвайной остановке смеются. Мама подхватывает Сашу и поднимается в вагон. Здесь Саша быстро наводит порядок. Он неодобрительно смотрит на молодого дядю, который уткнулся в газету, и громко говорит:
– Мамочка, а почему этот мужчина не уступает женщинам место? Это значит, что он хам?
Юноша вскакивает как ошпаренный. Вслед за ним поднимаются на всякий случай и другие мужчины. В вагоне стоит хохот.
Возвратившись домой, Саша, захлебываясь и боясь, что его перебьют, рассказывает приятелям во дворе про свои дорожные приключения.
– Когда мы ехали на трамвае, к нам вскочил Буратино, а за ним лиса Алиса, кот Базилио и Карабас-Барабас. Но тут прибежал…
У Саши горят глаза. Он размахивает руками и подпрыгивает от нетерпения.
– Сашок, нехорошо так выдумывать, – назидательно говорит соседка тетя Поля, снимая с веревки белье.
– А я и нисколько не выдумываю! – вызывающе кричит Саша, задрав нос. – Это только вы выдумываете, что у вас болит ишак!
Тетя Поля, очень здоровая женщина, как-то пожаловалась Сашиному папе на самочувствие. Когда она вышла, папа сказал маме:
– Выдумывает, бестия! У нее такой же ишиас, как у меня холера.
Тетя Поля к своим болезням относится очень ревниво. Она оскорблена.
– Са-ша! – раздался сверху голос мамы. – Иди обедать!
Мир, столь яркий и солнечный, сразу поблек.
– Ма-а-мочка! – умоляюще восклицает Саша, задрав кверху огорченное лицо. – Еще только полчасика! Или хотя бы часик!
Голос мамы твердеет:
– Без разговоров – немедленно домой!
– А потом пустишь меня на улицу? – начинает торговаться Саша.
– Посмотрим, – дипломатично говорит мама.
– Значит, не пустишь, – хнычет Саша, хорошо знакомый со всеми нюансами маминого голоса. – Вот скажи: «Чтоб я лопнула на этом месте, если не пущу!» – тогда пойду обедать.
Мама ахнула и быстро сбежала вниз.
– Где ты научился таким мерзким словам? – воскликнула она, хватая Сашу за руку. – Вы слышали, Галина Сергеевна? – обратилась она к соседке.
– Ах, ах! – с деланым негодованием произнесла соседка. – За такие слова, Сашок, нужно ставить в угол.
– Значит, вас нужно поставить в угол, – подытожил Саша, – потому что вы сами говорили дяде Пете: «Чтоб я лопнула на этом месте, если разрешу этим картежникам сюда ходить!» Тетя Галя, а почему они тогда пришли, а вы не лопнули?
– А ты не болтай глупости, которые слышишь от взрослых, – строго сказала мама, сердито глядя на торопливо покидающую место действия Галину Сергеевну.
– Вот видишь! – торжествующе воскликнул Саша. – Значит, детям не надо учиться у взрослых! Потому что взрослые болтают глупости!
– Боже мой! – в отчаянии восклицает мама и, подхватив Сашу на руки, уносит его домой.
Обедать Саше легче, чем завтракать. Говоря по совести, и кушать хочется, да и мама более сговорчивый человек, чем папа. Можно добиться кое-каких уступок и привилегий. Для этого применяется испытанный прием.
– Снова щи? – недовольно говорит Саша. – Не буду! Они уже скислые.
– Не говори глупости! – возмущается мама. – Я их сегодня сварила.
– Значит, кастрюля была скислая. Не буду!
– Будешь, – жестоко отвечает мама, – иначе получишь хорошую трепку!
К определению меры наказания Саша всегда подходит с большой тщательностью.
– За такие вещи человека не бьют, – уверенно говорит он, – за это можно только ставить в угол или не давать компот.
Мама сдается, и через полчаса Саша снова на улице. Но во дворе ребятишек нет. Скучно…
Саша бродит по двору, не зная, чем заняться. Он человек очень общительный, и одному ему не по себе. Вот идет дворничиха. С ней, что ли, поболтать?
– Тетя Маруся, а почему вы подметаете землю? Ведь она все равно грязная.
– Не земля грязная, а мусор на ней набросали, – басом отвечает тетя Маруся, – такие поросята, как ты.
Саша качает головой.
– Мы не поросята, – убежденно говорит он, – потому что тогда наши папы и мамы были бы свиньи, вот. Поросята родятся только у свиней.
– Ишь ты, – усмехается тетя Маруся, – уже знает, кто у кого родится.
На эту тему Саша всегда разговаривает охотно. Его уже не обманут, что детей покупают на базаре. Он знает, что дети выходят из животов.
– Меня родила мама, – говорит он, – потому что я мальчик. А девочки родятся у мужчин. Значит, вашу Гальку родил дядя Карп. И скоро он снова что-нибудь родит, потому что у него очень толстый живот. Тетя Маруся, а почему дядя Карп называется как рыба?
У Саши перехватывает дух: он видит на земле зеленое стеклышко. Какое счастье! Это, наверное, потерял Витька, так ему и надо. Саша вчера целый день просил только один разик посмотреть, а Витька не давал, требовал взамен величайшую Сашину драгоценность – блестящую железную палочку с дыркой внутри. Саша воровато оглянулся – не заметила ли стеклышко тетя Маруся, – схватил его и посмотрел на солнце. Каким оно стало красивым! И не зеленое, не желтое, а какое-то разноцветное. Показать тете Марусе? А вдруг отберет?
Саша сильнее сжал стеклышко и… испуганно вскрикнул: на пальчике показалась кровь.
Бросив стеклышко и громко плача, Саша побежал домой.
– Мамочка, кровь! Из меня течет кровь! Скорее перевяжи, пока она совсем не вытекла! – кричал он, дрожа всем телом.
– Успокойся, сыночек, ничего страшного нет, – говорила мама, ловко завязывая узелок, – ты же мужчина, а все мужчины должны быть храбрые.
Все это Саша понимает, но он ужасно боится крови. В ней, в этой мокрой красной воде, есть что-то пугающее. Она вызывает неосознанный страх перед чем-то неизвестным. Саша всем своим существом чувствует, что между его жизнью и кровью есть неразрывная связь.
Пальчик завязан, но Саша не может успокоиться. Он сознает, что избежал какой-то страшной опасности, и это настраивает его очень серьезно. В такие минуты он взрослеет, из глаз исчезают бесенки, Саша становится тихим и молчаливым. Он думает.
Входит папа, шумный и веселый. Саша укоризненно смотрит на него: как это можно шутить, когда с ним случилось такое несчастье?
Папа узнает о пальчике, подсаживается к Саше и щелкает его по носу:
– Ну, не вешай нос, до свадьбы заживет. От этого никто не умирает, дружище.
Папа всегда так называет Сашу, когда в хорошем настроении. Но Саше не до шуток.
– Папочка, а почему люди умирают? – жалобно спрашивает он. – Ведь их за это закапывают в землю, им там холодно и страшно.
Саша тихо скулит. Папа мрачнеет. Он гладит Сашу по головке и говорит:
– Со смертью будет покончено, дружище. Теперь доктора придумали такое лекарство, что люди умирают совсем редко. А когда ты подрастешь, то уже никто не будет умирать.
– Всю жизнь? – Саша даже раскрыл рот.
– Да, всю жизнь. Будут жить целую вечность.
– Честное слово?
– Да.
Саша повеселел. Он никогда не умрет, он вечно будет жить, всю жизнь! Какие хорошие люди – эти доктора! Только не зубные, конечно.
Воодушевленный этой мыслью, он быстро – совсем за так, ничего не требуя, – поужинал, поиграл в кубики и сел на диван. Им вдруг овладела какая-то усталость, равнодушие к играм, ко всему. Такое странное состояние он испытывал каждый вечер. Даже если бы папа предложил сейчас почитать про Буратино, Саша не обрадовался бы. Это была последняя мысль. Саша прислонился к диванной подушке и незаметно для себя уснул. Крепко, безмятежно. Папа перенес его на кровать и сказал ему, спящему мальчугану:
– Спокойной ночи, дружище!
Саша становится взрослым
Саша стоит во дворе в окружении группы друзей. Руки у него заложены за спину, нос гордо задран. Вся его поза свидетельствует о высоком уважении к собственной личности.
– Нет, дети, – важно говорит Саша, – таких, как вы, в школу не принимают. В школу принимают только взрослых детей. Мужчин.
– А ты теперь уже считаешься мужчиной? – с уважением спрашивает Васик.
– Ага, – кивает Саша. – Я уже подросток.
В глазах друзей – немая, острая зависть.
– А у меня есть шоколад, – говорит Миша. – Неначатый.
– Подумаешь, шоколад! – Саша фыркает. – Нам, подросткам, – шоколад ни к чему. Мне теперь мама будет в школу каждый день по десять копеек давать, понятно?
Дети смотрят на Мишу с презрением. Нашел чем хвастаться! Вот Саша – это да! Нужно же, выпало счастье человеку – идет в школу.
– А я тоже пойду в школу, когда стану мужчиной, – не унимается Миша, снедаемый завистью. Но его никто не слушает.
– Саша, давай поиграем в домики, – без особой надежды на успех предлагает Петька.
– Нет уж, дети, – басит Саша, – в домики сами играйте. Мы, подростки, в свободное время играем в шахматы или влюбляемся.
– А ты уже влюбился? – спрашивает Васик.
– Да есть тут одна, – небрежно отвечает Саша, – в третьем классе учится. Ну, это не вашего дошкольного ума дело. Я пошел, у нас гости, нужно побеседовать.
И Саша, подражая папиной походке, сгорбился, широко расставил ноги и пошел, солидно ступая. Дети молча смотрели вслед, подавленные Сашиным величием.
В комнате сидело полдюжины гостей, которые пришли отметить поступление Саши в школу.
Саша поздоровался, но на него никто не обратил внимания. Гости, инженеры с папиного завода, говорили такие непонятные слова, что нормальный ребенок и не выговорит. И хотя сидеть и слушать было неинтересно, но что поделаешь? Нужно ведь привыкать к взрослой компании.
Минут через пять скука стала невыносимой. Устав ерзать на стуле, Саша решил направить разговор в нужное русло.
– Когда меня принимали в школу, – Саша начал басом, но закашлялся и вынужден был продолжать обычным голосом, – директор сказал, что у нас будет урок труда. Мы будем трудиться.
– А, это наш школьник, – равнодушно произнес один гость.
– Поздравляем, поздравляем, – без всякого энтузиазма поддержал его другой. – Так я утверждаю, что если эту деталь штамповать, то ее параметры…
И гости, отчаянно жестикулируя, начали перебивать друг друга, швыряясь цифрами, терминами и формулами.
– А я теперь буду вставать вместе с папой, в половине восьмого, – громче сказал Саша, обращаясь к дяде Юре, с которым он всегда любил беседовать.
Дядя Юра поморщился, замахал головой, точно сгоняя муху, и повернулся к Саше спиной.
– Мне уже купили форму! – в отчаянье закричал Саша.
– Что такое? – нахмурясь, сказал папа. – Ты еще здесь? Марш гулять!
Саша обиженно вышел из-за стола и отправился на кухню, к маме. Мама гремела кастрюлями, чистила картошку и плакала над луком.
– Закуску готовим? – подмигивая, спросил Саша. – Смотри, чтобы рыба не подгорела. Вина хватит? – озабоченно закончил он.
– Хватит, хватит, – ответила мама. – Иди, сынок, ты мне мешаешь.
Саша пожал плечами, сделал равнодушное лицо и вышел из кухни. Ему было до того обидно, что он чуть не всхлипнул. Но подумал и решил, что нужно сдержаться. Не дело подростков распускать нюни. Вытерев случайную слезинку, он постучался к соседке. Здесь сын тети Тани, шестиклассник Витя, приканчивал с друзьями радиоприемник.
– Что, чините радио? – солидно спросил Саша. – Смотрите не поломайте, а то потом не будет играть.
Никакого внимания.
– Там, на улице, дошкольники в домики играют, – ухмыляясь, сообщил Саша. – Тоже, нашли интересное занятие!
– Куда вставлять вот эту штуку? – озабоченно пробормотал Витя. – Она чего-то сюда не лезет. Диаметр не тот, да, Колька?
– А ты ее сильнее толкай, – посоветовал Саша. – Авось тогда влезет. Меня, между прочим, приняли в школу.
– Ну и пошел, козявка, отсюда! – буркнул Витя.
Сохраняя максимум достоинства, Саша медленно вышел из комнаты. «Зареветь, что ли?» – подумал он. У него в голове не укладывалось, как это люди не понимают, что у него на душе праздник, что он уже стал подросток!
Саша спустился по лестнице и заглянул во двор. Дошкольники, строившие на песке из дощечек домики, встретили его восторженным перешептыванием.
– Саша, а у тебя уже есть портфель? – робко спросил Васик.
– И букварь, да?
Саша высокомерно пожал плечами:
– Уже давно, еще вчера купили. И глобус есть. Сейчас со взрослыми беседовал о международном положении. Интересно. Нашему Витьке приемник помогал чинить, он одну железку не знал, куда ставить, потому что диаметр потерял. Ну а вы чем занимаетесь, дети?
– Да вот, понимаешь, домики строим, – сокрушенно сообщил Васик, краснея от сознания незначительности этого занятия. – Тебе, конечно, это теперь не интересно…
– Еще бы, – великодушно согласился Саша, – совсем не интересно. Разве что помочь вам, – снисходительно добавил он. – Школьники всегда должны помогать детям.
И Саша, забыв о новом портфеле и глобусе, об ожидающей его сказочной школьной жизни, с наслаждением опустился на песок.
Мишкино счастье
У Миши философский склад ума. Так говорят взрослые, отдуваясь после очередной беседы с надоедливым мальчишкой. И Миша иногда чувствует себя несчастным: в мире столько интересного, весь мир, кажется, состоит из одних вопросов, а ответить на них некому. Почему звезды держатся в воздухе, а камень падает? Ведь камень легче. Почему мотор не работает, если его не заведешь, а сердце бьется?! И что это такое – жизнь? Что такое судьба и что значит счастье?
Уроки Миша приготовил и теперь бесцельно бродит по квартире. Только что он поговорил с черепахой, которую дядюшка Римус считал самым мудрым существом на свете. Но черепаха молчит. То ли она поглупела со времен дядюшки Римуса, то ли считает ниже своего достоинства отвечать на вопросы жалкого третьеклассника.
На диване лежит папа. Сегодня у него отгул, и папа наслаждается книжкой. Вот кто мог бы на все ответить! Он – человек неглупый, это Миша знает точно. Но человек с недостатками. На все вопросы у него один ответ: «Подрастешь – узнаешь, Спиноза!» Кроме того, лицо у папы становится очень несчастным, когда его отрывают от книжки. Зато когда он в настроении – лучшего собеседника не придумаешь. Обидно, что он вцепился в свою книгу. А может, попробовать? Глупо упускать такой шанс.
– Папочка, расскажи, пожалуйста, что такое счастье?
Папа, который давно с легким беспокойством наблюдал за передвижением сына по квартире, с ненужным удивлением оторвал глаза от книги. На его лице – целая гамма чувств. Анализируя их, Миша приходит к выводу, что события разворачиваются благоприятно. Обычно в таких случаях папа сердито гремит: «Брысь на улицу!» Но сейчас он вздыхает и откладывает книгу в сторону.
– Счастье? – переспрашивает папа, с хрустом потягиваясь на диване. – Это не так просто ответить. Да, совсем не просто.
Миша сочувственно кивает, как бы извиняясь, что возложил на папу бремя ответа на такой тяжелый вопрос. Но что поделаешь, если так получилось? Ведь нужно когда-нибудь разобраться в этом деле.
– Однако, – продолжает папа, – можно ответить примерно так: счастье – это жить и трудиться.
Что-то в этом определении Мишу не устраивает. Да, решительно не устраивает. Но продумывать возражение некогда: папа уже начинает коситься на книгу. Приходится приводить первый же пришедший в голову аргумент:
– Значит, рабы в каменоломнях были счастливы?
– Рабы? – озадаченно переспрашивает папа. – С какой стати? Рабский труд – самое большое несчастье на свете. Счастье – это жить и трудиться свободно! Понял? Иди погуляй.
Папа поворачивается на бок, давая понять, что аудиенция окончена. Но по его напряженному затылку и нарочито безразличному покашливанию Миша определяет, что папа мучается угрызениями совести. Кроме того, счастье в его определении снова оказалось каким-то расплывчатым, непонятным.
– А Робинзон? – вызывающе спрашивает Миша. – Разве он был счастлив на своем необитаемом острове?
Папа с досадой откладывает книгу в сторону. Возражение убедительное. В душе проклиная себя за то, что влип в эту историю, папа подтягивает на помощь резервы.
– Однако отдельные элементы счастья в жизни Робинзона были, – мудро замечает он. – Скажем…
– …когда он ел изюм, – помогает Миша.
– И когда он ел изюм, – соглашается папа, – и когда пришел Пятница. Ведь беседовать с живым человеком – это счастье.
– Еще бы! – охотно соглашается Миша. – Я сам чувствую себя как Робинзон, когда ты читаешь и не хочешь со мной разговаривать. Но зато теперь я понял, что такое счастье: это когда ты дома и беседуешь, не обращая внимания на книгу.
Папа смущен. После такого чистосердечного признания читать было бы кощунством. Погладив сына по взъерошенной шевелюре, папа спрашивает:
– И это все?
– Почему же! – подумав, отвечает Миша, сообразив, что из этой лирической ситуации можно выжать и кое-что существенное. – Счастье – это когда ты беседуешь со мной и еще покупаешь мне грецкие орехи. Или мороженое.
– У тебя, Миша, какое-то потребительское представление о счастье. – Папа снова ложится на диван, давая понять, что прозрачный намек на орехи и мороженое к сведению не принят. – Счастье шире. Его нельзя ограничить несколькими желаниями, оно как птица, которой тесно в любой клетке, как бы обширна она ни была. Счастье – в свободном и любимом труде, в победах и в борьбе. Да, особенно в борьбе!
– И в боксе тоже, – деловито добавляет Миша. – Когда боксер по телевизору побеждает, он счастлив.
– Я имею в виду не только спорт, – мягко уточняет папа. – Борьбу вообще! Борьбу за свободу, за успех в любом деле, борьбу человека с природой. Понятно?
Миша кивает головой.
– Значит, счастливы могут быть только взрослые, – уныло говорит он. – Детям никто не позволяет бороться с природой, и нет у них любимого труда… Наверное, существует счастье только для тех, кому больше шестнадцати лет…
– Разумеется, детям никто не позволит дрейфовать на Северном полюсе или строить города в тайге, – соглашается папа. – Когда-нибудь нынешние дети станут взрослыми; среди сегодняшних школьников наверняка есть Эдисоны, Курчатовы и Гагарины. Но всякому овощу свое время. Если покорять космос тебе рановато, то потрудиться на кухне и вымыть посуду ты сможешь вполне успешно. Так что брысь на кухню и дай мне спокойно дочитать книгу.
– А для тебя, папочка, мыть посуду – это счастье? – с ухмылкой спрашивает Миша, разрушая до фундамента величественное здание морали, сооружаемое папой. – Нет, ты мне лучше расскажи, что такое детское счастье.
Папа вновь с досадой откладывает книжку.
– Ты, Миша, должен понять, – нетерпеливо говорит он, – что спокойная жизнь, веселые игры, а иногда грецкие орехи и мороженое – это и есть детское счастье. И главное, – папа с нескрываемой радостью смотрит на часы, – это школа. Она дает ребенку знания, а знания всегда приносят радость. Они и есть счастье. Поэтому надевай пальто и беги в школу, до занятий осталось двадцать минут!
Папа встает и весело подталкивает обескураженного сына к дверям:
– До свиданья, Спиноза!
Закрыв за Мишей дверь, папа возвращается на место.
– А ведь полежать на диване и почитать хорошую книжку – в этом тоже есть что-то от счастья, – вслух размышляет он. И, кивком подтвердив свою же мысль, раскрывает книгу на заложенной странице.