гармонии: увязка во времени, в скоростях, в ритмах действия, а значит, и в сроках выполнения отдельных элементов образует из пространственно разделенных групп функционально определенный «центр». Вспоминается т. зр. Г. Минковского, что пространство в отдельности, как и время в отдельности, лишь «тень реальности», тогда как реальные события протекают безраздельно в пространстве и времени, в Х. И в окружающей нас среде, и внутри нашего организма конкретные факты и зависимости даны нам как порядки и связи в пространстве и времени между событиями (Ухтомский). Это было написано в 1940 г., задолго до того, как Д. О. Хебб пришел к идее клеточных ансамблей и их роли в организации поведения. В 1927 г. Ухтомский одобрительно отозвался о работе Н. А. Бернштейна и характеризовал развитые им методы анализа движений как «микроскопию Х.». Это микроскопия не неподвижных архитектур в пространстве, но микроскопия движения в текучеизменяющейся архитектуре при ее деятельности. Ухтомский предсказал успех Бернштейна: на развитые им методы и учение о построении движения до сих пор опирается мировая наука, изучающая живые движения и действия.
Х. сознательной и бессознательной жизни соединяет в себе все 3 цвета времени: прошлое, настоящее, будущее, разворачивающиеся в реальном и виртуальном пространстве. По Бахтину, «в литературно-художественном Х. имеет место слияние пространственных и временны́х примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени сюжета истории. Приметы времени раскрываются в пространстве и пространство осмысливается, измеряется временем. Этим перечислением рядов и слиянием примет характеризуется художественный Х. Х. как формально-содержательная категория (в значительной мере) и образ человека в литературе; этот образ существенно хронотопичен». Для психологии эта характеристика имеет не меньшее значение, чем для искусства. Х. невозможен вне смыслового измерения. Если время – это 4-е измерение, то смысл – 5-е (или первое?!). Не только в литературе, но и в реальной жизни у человека бывают состояния «абсолютной временной интенсивности», прообразом которой м. б. закон развертывания числового ряда (Г. Г. Шпет). В таких состояниях меньше года длится век (Б. Пастернак). К идее фиксированной точки интенсивности пришел М. К. Мамардашвили. Он называл ее: Punctum Cartesianum, «абсолютный зазор», «мгновение-дление», «вечное мгновение», «мир чудовищной актуальности». Имеются и др. названия: «точки на пороге», «вневременное зияние», точки кризисов, переломов и катастроф, когда миг по своему значению приравнивается к «биллиону лет», т. е. утрачивает временну́ю ограниченность (Бахтин). Учет подобных характеристик позволяет придать Х. еще одно – энергийное измерение. Самый очевидный пример – сформировавшийся симультанный образ, лишенный координаты времени. В нем есть недосказанность, вызывающая напряжение, заставляющая его развернуться в протяженное во времени и пространстве действие. Энергия возможного развертывания образа накоплена при его формировании. Начальная фаза действия ориентирована на хронос: взрывным образом преодолевается покой и запускается время; след. фаза больше ориентирована на преодоление пространства. Потом неизбежна пауза, представляющая собой активный покой – дление, место свободного выбора след. шага. Сукцессивное действие вновь свертывается в пространственный симультанный образ, в котором содержание приобретает вид формы, что допускает игру форм, оперирование и манипулирование ими. Это происходит в масштабах деятельности, действия и движения. (Н. А. Бернштейн, Н. Д. Гордеева)
Конечно, возникновение точек «абсолютной временно́й интенсивности» непредсказуемо, как непредсказуемо всякое событие. В человеческой жизни они возникают, когда сходятся пространство, время, смысл и энергия. Японский поэт Басё писал, что красота возникает, когда сходятся пространство и время. И. Бродский писал: «И географии примесь к времени есть судьба». Люди говорят проще: нужно оказаться в нужное время в нужном месте. Но можно оказаться в такой точке и не заметить ее, пропустить мгновение. Не случайно М. Цветаева воскликнула: «Моя душа – мгновений след», а не всей жизни. Не каждое мгновение, не каждый час является часом души.
С. Дали в картине «Упорство памяти» дал свое видение Х. и спустя 20 лет проинтерпретировал его: «Мои растекшиеся часы – это не только фантастический образ мира; в этих плавленых сырах заключена высшая формула пространства-времени. Этот образ родился вдруг, и, полагаю, именно тогда я вырвал у иррационального одну из его главных тайн, один из его архетипов, ибо мои мягкие часы точнее всякого уравнения определяют жизнь: пространство-время сгущается, чтобы, застывая, растечься камамбером, обреченным протухнуть и взрастить шампиньоны духовных порывов – искорки, запускающие мотор мироздания». Подобное соединение духа с мотором встречается у О. Мандельштама: «трансцендентальный привод», «дуговая растяжка», «зарядка бытия». Близка и «эйдетическая энергия» Аристотеля. Значение духовной энергии в человеческой жизни более очевидно, чем возникновение и природа духовных порывов, превращающихся в жизненный текст или в текст великих произведений искусства, научных открытий. А. Белый писал, что «в течение времени отражается туманная Вечность». Лишь поднявшись над потоком времени, человек может, если не познать, то хотя бы со-знать (термины Белого) Вечность или сковать время, т. е. превратить его в пространство, держать его при помощи мысли (Мамардашвили). Занимая такую позицию наблюдения, глядя на него сверху, человек оказывается на вершине светового конуса, его посещает откровение, озарение, интуиция, инсайт, сатори (японский эквивалент озарения) и т. п. У него возникает новое представление о Вселенной, точнее, он создает новую Вселенную: микрокосм становится макрокосмом.
Подобным описаниям в искусстве и в науке нет числа. Психология пока проходит мимо них. Существует глубокая аналогия между многочисленными образами фиксированной точки интенсивности, где сходятся, сливаются, пересекаются пространство, время и смысл (т. е. точки Х.), и современными гипотезами о происхождении Вселенной. Суть их состоит в том, что в некую миллиардную долю секунды после Большого Взрыва образовался конформный пространственно-временной интервал (интервал Минковского или Х. Ухтомского). Интервал сохранял световой конус, что и привело к рождению Вселенной и ее вещества. Буквально то же самое происходит при молниеносном озарении пониманием, вызывающим бурный прилив духовной энергии, создающим свой световой конус, рождающим собственную Вселенную. Последняя может содержать в себе множество миров, которые в разной степени осознаются, объективируются, выражаются вовне (см. Семиосфера). Особая работа – овладение ими. «Я – создатель миров моих» (Мандельштам). Подобная неразличимость поэтических и космологических метафор должна послужить примером для психологии и побудить ее смелее обращаться к искусству и начать преодолевать свой избыточный комплекс объективизма, приобретенный в эпоху ее становления как естественной науки. Ухтомский резонно сказал, что субъективное не менее объективно, чем т. н. объективное. (В. П. Зинченко)
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ (англ. artistic representations) (в широком смысле) – всякие идеи людей о сущности и назначении искусства, более общего содержания, нежели интерпретация и оценка конкретных произведений. Х. п. следует отличать от эстетических представлений, которые связаны с оценкой любых объектов и явлений действительности по законам красоты. По отношению к отдельным видам художественной деятельности употребляются термины: общие представления об изобразительном искусстве, общие музыкальные представления, общие литературные представления и т. п. Основанием для их объединения в один термин является наличие исторически и культурно обусловленной логики интегрирования частных и разрозненных проявлений отношения человека к искусству в т. н. «художественную картину (или модель) мира», которая, по сути, есть предельное обобщение представлений людей об искусстве и художественной деятельности.
В эстетике, культурологии, социологии, педагогике и психологии изучаются различные и вместе с тем часто пересекающиеся по содержанию аспекты Х. п. Предметом психологического исследования м. б. структура и содержание совокупности Х. п. как некоторой системы, отражающей особенности обыденного сознания человека или его патологических изменений, возрастные особенности Х. п., связь Х. п. с обучением, механизмы включения Х. п. в процессы восприятия и оценки произведений искусства, влияние Х. п. на характер предпочтений и интересов в искусстве, роль Х. п. в художественной деятельности (самодеятельность и творчество).
Х. п. в психологических аспектах изучаются в основном в связи с проблемами художественных способностей (Б. М. Теплов, В. И. Киреенко, В. П. Ягункова и др.) и восприятия искусства (Г. И. Белявский, Л. В. Благонадежина, Л. С. Васильева, Ф. Н. Дмитриева, О. И. Рыбникова, Е. В. Сысоева-Ляхтович, А. А. Терентьев, Т. В. Шуртакова, Б. С. Юсов и др.). В современных психолого-педагогических исследованиях г. о. рассматриваются Х. п. в узком смысле, а именно как идеи о взаимосвязи вещей и явлений в жизни и в искусстве. Наиболее исследованы т. н. идеи, лежащие в основе феноменов наивного реализма и «наивной эстетизации» («формализма»). Наивный реализм есть отождествление явлений в жизни и в искусстве (А. В. Запорожец, Ю. Н. Протопопов, Е. М. Торшилова и М. З. Дукаревич, Б. С. Юсов, B. Lark-Horovitz, H. Lewis, M. Luka и др.). В этом случае, если зритель (читатель, слушатель) находит в произведении нечто такое, что м. б. интерпретировано как прямое и непосредственное отражение действительности, то он оценивает произведение положительно. Если такого он найти не может, то – отрицательно. Этот феномен фактически не имеет возрастных границ.