— Ну что ж ты, не удержал? А я уже в рот собралась взять! — И она быстро-быстро стала массировать его содрогающийся ствол, причинив ему нестерпимую сладкую муку…
Из дальнего конца парной, где Фрол Иванович получал от Тони свою порцию VIP-обслуживания, раздался низкий протяжный рык. Через несколько минут Фрол вышел из клочьев пара, завернувшись в белую простыню.
— Ну как, Васятка, приобщился к радостям земным? — ощерившись в щербатой ухмылке, поинтересовался Фрол. — Вот так, блин, и жили римские патриции… Термы…
Стервы… Нехило? Да? Пойдем, поплаваем в холодной водичке…
— Не, Фрол Иваныч, я еще попарюсь… — смущенно отозвался Вася, поглядывая на Дашуню, которая присела на лавку рядом с ним и бесстыдно расставила ляжки.
Тот только усмехнулся:
— Ну, как знаешь… Послушай старую грузинскую притчу. У старого отца женится сын. Отцу — шестьдесят, сыну двадцать. После первой брачной ночи сын рассказывает отцу, как все прошло. «Я, — говорит, — смог с ней десять раз. А ты, отец, когда молодой был, сколько мог?» — «Я — два раза в неделю», — отвечает отец. Проходит пять лет. Сын рассказывает отцу: «Я жену могу каждую ночь по три раза поиметь. А ты, отец?» — «А я два раза в неделю». Проходит еще пять лет. Сын говорит: «Я могу только один раз за ночь, а ты, отец?» — «А я — два раза в неделю». Еще пять лет прошло. Сын, грустный, рассказывает отцу: «Я теперь только один раз в месяц, а ты?» — «А я, как всегда, — два раза в неделю», — отвечает старец. Вот так-то… — прищурился Фрол и добавил: — Хотя я с Дашуней и сам не прочь три раза… в неделю!
Когда все попарились знатно и получили сполна все привходящие телесные утехи, собрались в предбаннике, где официантки Иосифа Моисеевича уже успели заново накрыть стол. Теперь на белой скатерти громоздились запотевшие бутылки водки, блюда с обилием рыбных деликатесов, как мурманских, так и норвежских, включая расплодившихся за последний год в Баренцевом море крабов.
Дождавшись, когда все выпьют и закусят, Фрол встал и, враз посерьезнев, начал:
— Ежели кто из вас подумал, что я позвал вас обсудить важное дело, тот не ошибся. Не знаю, в курсах вы или нет. но дошли из Москвы вести, что Варяга мочканули.
— Так уж недели три базарят! — встрял в монолог мурманского пахана Виталик Седой, смотрящий Оленегорска. — Я сам в златоглавой был всю прошлую неделю, третьего дня вернулся. Да, погиб Варяг, всероссийский наш казначей…
— То-то и оно, — продолжал Фрол Иванович, поморщившись: его покоробило, что Седой его перебил, но сейчас было не время заводить разговор про правила хорошего тона. — Об этом мы все уже наслышаны. Но я не о том. Тут вот какие странные дела заворачиваются… После гибели Варяга по Сибири многих старых воров кончили. Стилягу в Красноярске, Вову Махно и Родика Пулю в Новосибирске, Сашу Мингрела в Магадане. Об этом вы тоже слыхали, а, Виталька?
Оленегорский авторитет вроде понял, что выступил не по делу, и сконфуженно пожал плечами.
— То-то и оно-то! А странность тут в том, что все это давние кореша Варяга, люди проверенные, с ним много чего испытавшие, а Родик, так тот вообще с ним два раза на одной зоне парился. Мне вчера звонил Филат. Предупреждал, что за Уралом начался методичный отстрел людей, связанных с Варягом…
В плотно закрытую дверь постучали, и в возникшую щелочку просунулась лысая голова директора бани.
— Я прошу прощения, Фрол Иванч, — театральным шепотом прошелестел Иосиф Моисеевич. — Не надо чего? Все в порядке у вас?
— Йоська, закрой дверь, если надо будет — позову! — вопреки своему спокойному нраву рявкнул Фрол Иванович.
— Филат, говорят, пару недель назад куда-то тайком сматывался. Вроде его в Москве видали… — подал голос угрюмый Парамон Лютый, хозяин Медвежьегорска. — Всего на одну ночь в столицу мотался. Словно по чьему-то вызову!
Фрол покачал головой:
— Мне Филат не докладывался. Если ездил в Москву, значит, на то были у него свои причины. Не нам с вами, бродяги, за региональным смотрящим присматривать. Филат — вор в серьезном авторитете! Словом, все это мне напоминает вот что… Если кто помнит… Четыре года тому Варяг исчез. Куда делся — непонятно. И пока его не было на виду, а не было его чуть не полгода, в воровском мире все пошло наперекосяк. Начались отстрелы, из всех дыр вдруг полезли бес-предельщики, суки, которые попытались подмять под себя города, региональные общаки подгрести… В общем, херня полная наступила!
— И ща, говорят, общак всероссийский куда-то растворился, как трупешник в ванне с кислотой! — язвительно процедил Парамон. — Варяг, еще когда живой был, вроде его проворонил… А там, по слухам, лимонов сто или тыща!
Сидящие за столом зашумели: кто-то стал возражать Парамону, предлагая свои цифры, которые, «вот вам кресты, мужики!», кто-то где-то слыхал от важного человека из Москвы…
— Хоть Варяг и помер, Царствие ему Небесное, конечно, и земля ему пухом, но ворам он так и не давал отчета, куда общак задевался, — может, потому и мочканули его свои же? — недобро улыбаясь, подал голос самый старший из всех, Дмитрий Пугач, бывший смотрящий Кеми, но после того, как он в страшной разборке с архангельскими беспредельщиками потерял левую руку и левый глаз, сложивший с себя полномочия в пользу более молодого Лешки Панасенко, с которым сегодня приехал в «Сандуны».
— А верно, что Кайзер обещает большой сход собрать, чтобы наследство Варяга поделить? — брякнул Никита, в упор глядя на Фрола Ивановича.
Тот кивнул и бросил косой взгляд на Пугача.
— Об том и речь, люди. А тебе, дядя Митя, я так скажу — Варяг за все те десять лет, что я с ним знался, ни разу не дал повода усомниться в своей честности. Он сукой никогда не был, не крысятничал, а вот сук и крыс давил беспощадно. Так что не надо… А ежели ты намекаешь на что, так вспомни, как четыре года назад, когда был в Москве большой сход, Варяга со схода увезли силой, и закоперщиками этого силового увоза были Шота да тот же Кайзер. И хотя потом все повинились и помирились, но старые раны, знаешь, не заживают. И то, что Шоту пристрелили в центре Москвы прошлой весной, тоже о многом говорит… И то, что Кайзер сейчас засуетился, и то, что Варяговых старых корешей начали в Сибири резать…Это все знаки плохие!
Пугач передернул плечами и молча сунул в рот кусок соленой семги — то ли проголодался, то ли решил помалкивать…
Дверь снова раскрылась — на сей раз без стука. В предбанник вошел рослый парень в черной куртке. Хоть он явно пришел сюда с улицы, с мороза, лицо у него было побагровевшее, взгляд возбужденный, а в руке он держал короткий автомат «узи».
— Ты что, Малина? — недовольно проговорил Фрол Иванович, украдкой окинув взглядом своих гостей: как они воспримут появление вооруженного человека?
Малина, не обращая внимания на присутствующих, в два прыжка подскочил к хозяину и шумно зашептал, словно не опасаясь, что его слова могут достичь чужих ушей:
— Фрол Иваныч, беда! Только что в боулинг налетели какие-то пришлые, на трех джипанах с псковскими номерами, у всех бейсбольные биты, монтировки — всех наших там вырубили. Там после вашего отъезда оставались охранники из «Кречета», человек шесть, — так они двоим, Лене Судареву и Алику Гнедому, проломили череп, троих забили чуть не насмерть и еще кому-то руку сломали…
Лицо у Фрола посерело, глаза сузились, губы вытянулись в тонкую ниточку.
— Так, люди, вот о чем я и говорил… Все слыхали?
— Псковские? — недоуменно переспросил Парамон. — А с какой стати псковские тут у нас орудуют? Куда, блин, Филат смотрит? Это же его епархия!
— Фрол Иваныч! — продолжал уже в полный голос парень в черной куртке. — Так это… Они же по наводке приехали. Они же там… вас искали! Знали, суки, что вы региональный сход собрали… Только, видно, им стукнули, что вы соберетесь в боулинге, а не в «Сандунах»…
— Стрельбы не было? Ментура как? — Фрол Иванович тронул черный ствол «узи».
Малина помотал головой:
— Нет, все произошло в считанные минуты. Помолотили, поняли, что вас там нет, — и дернули. Не знаю куда. Не ровен час — сюда припрутся.
— Ну, тут-то у нас не бейсбольные биты припасены! — зловеще усмехнулся мурманский пахан. — Беги к Моисеичу — он покажет, где что хранится. — И, обращаясь к повскакавшим с мест участникам схода, крикнул: — А псковские испокон веку под пиковыми лежали! Сначала их Заур Кизлярский прикормил, потом Шота, а теперь, не исключаю, что у Кайзера они на подхвате… Ну, теперь тебе, Парамоша, понятно, откуда ветер дует?
Наскоро одевшись и оставив на столе все, как есть, одиннадцать мужчин выбежали на улицу с решительным намерением дать кровавый отпор кодле отморозков, по недомыслию или по наглости задумавшим припереть из далекого Пскова и учинить бузу на чужой территории.
Но над мурманским портом висел черный купол звездной ночи, в морозном воздухе было так тихо, что слышался скрип цепей на далеком причале.
Фрол Иванович сел в джип и, дождавшись, когда его бойцы рассядутся по местам, тихо бросил водителю Толику:
— Домой!
Он вспомнил, как Парамон Лютый только что с ехидцей вспоминал об однодневной поездке Филата в Москву, и вдруг сопоставил эту поездку с сегодняшним налетом псковских. У него даже под сердцем кольнуло. А что, если Филат ссучился и в Москву катался на поклон к врагам покойного Варяга? Чтобы Филат? Да не может быть! Но кто в наше время может поручиться за своего, пускай и надежного, кореша? Варяг умер — и теперь крепкая воровская империя начнет расползаться по швам, и от нее начнут отваливаться кусок за куском, а местные паханы, забыв о старых договоренностях и о воровском законе, попрут с монтировками друг на друга… Уже поперли! «Со смертью Варяга начинается смутное время», — со вздохом подумал Фрол и сумрачно уткнул подбородок в меховой воротник дубленки.
Водителю Толику он дал указание ехать объездным маршрутом. Не то чтобы он опасался встретиться на узкой дорожке с псковскими шестерками, но так, на всякий случай… — В этот момент откуда-то снаружи послышался звон битого стекла и глухие крики.