Аудитория Большого театра тех лет хотела одновременно отвлечься и спрятаться, не выделяться. Каждый надеялся, что так удастся выжить. С другой стороны, перед многими вставала нравственная дилемма: как вести себя, если арестован член семьи или близкий человек. Стали особо цениться такие качества, как верность, готовность всё понять, простить, перетерпеть.
И всё это русская интеллигенция находила в балерине Улановой. В ее фигуре и лице не было ничего вызывающе “звездного”, внешне она выглядела простой, даже ординарной. Но эта ординарность озарялась изнутри лиризмом высшей пробы. Вот почему сценический образ Улановой оказался столь привлекательным и для властей, и для публики.
Позволю высказать предположение, что Уланова на сцене повлияла на ее саморепрезентацию в жизни, а не наоборот. Уланова стала одеваться в скромные, но со вкусом скроенные шерстяные костюмчики с юбкой пристойной длины. Говорила тихо, не подымая глаз, но твердо; интервьюеров срезала, не повышая голоса. Как подметила Плисецкая, Уланова научилась молчать: “Что молчание золото, ей было известно много лучше других”. И добавляла, что Уланова была скромна так, что все это замечали[495].
Такой образ соответствовал представлениям Сталина об идеальном советском артисте. Будучи болезненно подозрительным и вечно опасаясь измен, он тем не менее дал согласие на беспрецедентную для его правления поездку Улановой в составе советской группы деятелей культуры в Италию в 1951 году. (От Большого театра в эту группу собирались включить также Рейзена, но в последнюю минуту он был заменен на Михайлова.) Эти гастроли должны были поддержать Итальянскую коммунистическую партию и прошли с большим успехом. Посол Советского Союза в Италии сообщал, что “настроение артистов хорошее, а поведение в порядке”[496]. Сталин мог быть доволен.
У Плисецкой, напротив, с самого начала всё складывалось неблагополучно, даже трагически: расстрелянный отец, арестованная мать. Но всякий раз судьба словно сжаливалась над ней. Ее тетка, знаменитая танцовщица Большого театра Суламифь Мессерер, рассказывала мне в Нью-Йорке, как она, нацепив данный ей Сталиным орден “Знак Почета”, отправилась в казахстанский лагерь, чтобы вызволить оттуда мать маленькой Майи. Это ей в конце концов удалось, но зловещая тень “члена семьи врага народа” продолжала сопровождать Плисецкую все годы сталинского правления.
Сложные обстоятельства жизни Плисецкой усугублялись ее непростым характером. С юности она была резка, откровенна, часто несдержанна на язык. О ее личной жизни постоянно шушукались и сплетничали. (А о приватной жизни Улановой, не раз менявшей мужей, молчали.)
Плисецкая разительно отличалась от Улановой еще в одном. Мы уже описали, как в сталинские времена в культуре настойчиво приглушалось всё хоть немного эротическое. На этом фоне артистический облик Плисецкой выглядел вызывающе. Она всегда была живым символом эротического начала в балете. Каким-то чудом это удавалось ей даже в запредельно ханжеские сталинские годы.
В начале 1954 года на экраны Советского Союза вышел цветной документальный фильм “Мастера русского балета”, в котором, в частности, были смонтированы большие куски из “Лебединого озера” с Улановой и “Бахчисарайского фонтана” с Улановой и Плисецкой. Снимался фильм еще при жизни Сталина и был им одобрен, хотя фрагмент из “Бахчисарайского фонтана” выглядел отнюдь не целомудренно.
В последние годы сталинского правления количество выпускаемых картин было по указанию вождя резко сокращено. Сталин мотивировал свое решение тем, что так будут создаваться одни только шедевры. На самом деле “гению всех времен” уже не хватало сил: здоровье стало сдавать, а стремление всё держать под своим контролем возрастало. Сталин придирчиво вникал в ежегодные планы выпуска советских кинокартин, собственноручно вписывая одни названия и вычеркивая другие. Он давал по этому поводу детальные указания министру кинематографии, но запрещал на них ссылаться.
Григорий Марьямов вспоминал, как министр зачитывал ему сталинские рекомендации, записанные в специальную кожаную книжечку, с которой тот никогда не расставался: “«Вызовите утром режиссера Н., – говорил он мне, – и передайте эти замечания. Скажите, что они от нас с вами». Называть подлинный источник не разрешалось. Но, конечно, это не могло оставаться тайной, режиссеры – народ сообразительный”[497].
Как же Сталин позволил “Бахчисарайскому фонтану” появиться на экранах страны? Видно, он ему уж очень нравился. Потому что именно в эротическом плане фильм “Мастера русского балета” для тогдашнего зрителя оказался взрывным и никого не оставлял равнодушным. Я до сих пор помню, как, еще будучи подростком, посмотрел его впервые. На фоне тотального кинематографического целомудрия он производил ошеломляющее впечатление. Причиной тому была, разумеется, Плисецкая!
Она танцевала Зарему, кавказскую наложницу крымского хана Гирея, в порыве исступленной ревности убивающую свою соперницу, дочь польского князя Марию (Уланова). Балет на музыку Бориса Асафьева (по романтической поэме молодого Пушкина), впервые показанный в Большом театре в 1936 году (балетмейстер Ростислав Захаров), давал Плисецкой полную возможность продемонстрировать свою неотразимую – и по тем временам шокирующую – чувственность и страстность. Крупные планы Плисецкой, с ее волосами цвета охры и огромными зелеными глазами, буквально гипнотизировали зрителя. Стыдливая Мария в исполнении Улановой рядом с ней отступала на второй план.
Уланова и Плисецкая обе начинали в сталинскую эпоху, но мир узнал их лишь в хрущевские времена. После смерти Сталина именно Никита Хрущев, прослуживший диктатору почти три десятилетия, осторожно и ловко завоевал позицию единоличного лидера Советского Союза. Хрущев был незаурядной, яркой и противоречивой фигурой. Он, хитроумный политик, обладал выдающимся организаторским талантом, огромной работоспособностью.
Но у Хрущева было немало недостатков. Один из них – его удручающая необразованность. Об этом вспоминали все, его знавшие; признавал это и он сам. Сталин был кровавым тираном, но его познания были несравнимы с хрущевскими. Диктатор ценил Хрущева за его преданность, хотя и относился к нему пренебрежительно, часто грубо.
Отношение Хрущева к Сталину было двойственным. С одной стороны, он боялся и уважал его. Даже после смерти своего предшественника говорил: “Раньше мы жили за широкой спиной Сталина. Мы всё возлагали на Сталина. Мы знали, что всё правильно решит Сталин. И мы жили спокойно. А теперь надеяться не на кого. Надо всё самим решать. И решать вопросы сложные. Тут тебе и международные дела, и экономика, и литература”[498].
С другой стороны, Хрущев ненавидел Сталина. Став новым советским лидером, он решил немного ослабить вожжи и попытался повести страну иным путем. Вот маленькая, но характерная деталь. При Сталине, панически боявшемся покушений, вход в Кремль для публики был запрещен. Хрущев после смерти Сталина открыл ворота Кремля для посетителей. Никиту Сергеевича можно было видеть гуляющим среди туристов без охраны.
Он совершенно не заботился о собственной безопасности. Я мог убедиться в этом сам, когда в сентябре 1964 года, будучи студентом Ленинградской консерватории, случайно оказался в толпе, окружившей Хрущева, который вместе с президентом Индонезии Сукарно входил в Кировский (бывший Мариинский) театр оперы и балета. Этот невысокий коренастый человек излучал энергию и уверенность. Ему явно нравились приветственные возгласы обступивших его людей; он широко улыбался; его лысина буквально сияла под непривычно ярким солнцем Ленинграда.
Одной из главных инициатив Хрущева было достижение так называемой “разрядки международной напряженности”. В последние годы жизни Сталина холодная война то и дело грозила перейти в горячую: конфликт в Корее, блокада Берлина. Западные лидеры всерьез опасались нападения Советского Союза. Хрущев поначалу казался им более осмотрительным партнером.
Сталин, реализуя свое ви́дение советской культуры, имел в виду две ее функции: воспитательную (внутри страны) и пропагандистскую (направленную на Запад). Но после войны он почти не разрешал советским артистам выезжать в заграничные гастроли – опасался, что большинство из них на родину не вернется.
Как отмечалось многими, Хрущев в вопросах культуры, если его сравнивать со Сталиным, был полным профаном. Никаких особенно глубоких идей о функционировании культуры у Хрущева (как, впрочем, и у всех последующих советских лидеров) не было. Он просто плыл в фарватере основных сталинских указаний на этот счет и любил повторять, что в вопросах культуры он сталинист. Грубо говоря, всё, что нравилось Сталину, нравилось и Хрущеву.
Зато Хрущев сумел реализовать задуманную Сталиным, но не осуществленную им идею культуры как инструмента внешнеполитической пропаганды. По долгу службы он посещал “Лебединое озеро” и другие парадные спектакли, когда гостеприимно сопровождал в Большой высоких иностранных лидеров.
Многие вспоминали, что Хрущев почти ничего не читал, но в театр ходить любил, в том числе и в Большой – на оперу. Балеты не любил, делая исключение для Улановой и Плисецкой, которой как-то пожаловался: “Как подумаю, что вечером опять «Лебединое» смотреть, аж тошнота к горлу подкатит. Балет замечательный, но сколько же можно. Ночью потом белые пачки вперемешку с танками снятся…”
Первая попытка советского культурного десанта на Запад была предпринята в 1954 году и окончилась катастрофой. Объединенная балетная труппа Большого и Кировского театров приземлилась в Париже, когда Франция потерпела крупное военное поражение от вьетнамских коммунистов. Французский премьер заявил, что в этой обстановке объявленные гастроли состояться не могут. И, несмотря на то, что на первые пять представлений уже было продано десять тысяч билетов, причем по повышенным ценам, гастроли пришлось отменить.