государства такие огромные суммы?
Напряженную ситуацию разрулил Путин, посетивший театр, а затем вынесший решение о финансировании реконструкции. Иксанов мог вздохнуть с облегчением: дело наконец сдвинулось с мертвой точки.
Но тут подоспел новый скандал. На сей раз атака последовала с неожиданной стороны. Оперную диву Галину Вишневскую возмутила новая постановка “Евгения Онегина”, осуществленная в Большом молодым режиссером Дмитрием Черняковым, восходящей звездой.
Слухи об этом спектакле стали распространяться по Москве заранее: якобы Онегин с Ленским выставлены там любовниками, а Татьяна пишет свое письмо (эсэмэску), сидя на унитазе. Ничего подобного в спектакле не было. Черняков, который способен и на радикальные решения, показал камерного “Онегина” (как и было замыслено Чайковским) в гиперреалистическом стиле.
Конечно, не обошлось без нескольких экстравагантных штрихов, иначе это был бы не Черняков. Например, режиссер дал Ленскому, традиционно исполняющему “Куда, куда вы удалились…” в печальном одиночестве, слушательницу – старушку-поклонницу (мягкий намек на теноровых фанаток?), заливающуюся слезами при звуках любимой арии.
Именно эта сцена особенно вывела Вишневскую из себя: “От унижения я просто заплакала!” В своем преданном огласке письме Иксанову оскорбленная певица заявила, что до конца своих дней не сможет избавиться от стыда “за свое присутствие при публичном осквернении наших национальных святынь”.
В ответном – также опубликованном – письме Иксанов резонно заметил: “Больше всего меня удивило именно то, что такое письмо написала наша великая примадонна, которая сама многие годы страдала от эстетических штампов и ярлыков”. Вишневская отказалась отмечать свое 80-летие в Большом, как это было запланировано. Иксанов же заменил юбилейный концерт в честь певицы очередным показом черняковского “Онегина”.
28 октября 2011 года стало днем торжества Иксанова-менеджера: после многолетних реставрационных работ состоялось долгожданное и многократно откладывавшееся официальное открытие Исторической сцены Большого. Оно было ознаменовано грандиозным гала-концертом в постановке Чернякова. Ждали Путина (в тот момент премьер-министра), но он не приехал. Со вступительным словом выступил президент Дмитрий Медведев, объявивший Большой “национальным брендом”, с чем невозможно было не согласиться.
В зале была “вся Москва”, причем сочетание и взаимодействие почетных гостей частенько оказывались неожиданными. Плисецкая и Щедрин сидели в одной ложе с Наиной Ельциной, а в антракте Плисецкая была замечена беседующей с экс-президентом Горбачевым и его внучкой Ксенией. Вишневская, за весь вечер не изменившая непроницаемого выражения лица, соседствовала с Патриархом Московским и всея Руси Кириллом. С Еленой Образцовой она не поздоровалась. Иксанов сдержанно сиял.
Ему было чем гордиться. Об этом событии трубили СМИ всего мира. Западная пресса сообщала, что, по официальным данным, на реставрацию и реконструкцию Большого было потрачено не менее пятисот миллионов евро (по неофициальным – миллиард). Деньги эти были израсходованы не зря. Площадь театра увеличилась более чем вдвое. Его сцена стала самой большой в Европе. При этом чудесным образом удалось сохранить исторический внешний облик Большого.
Сам Иксанов в одном из интервью основные достижения реконструкции перечислил в следующем порядке: “Первое – великолепная акустика, во много раз лучше, чем прежде. Второе – установка новейшего театрального оборудования. Третье – уникальная реставрация, признанная международной комиссией ЮНЕСКО”. И добавил: “Особый предмет гордости – фундамент Большого. Об этом теперь можно не беспокоиться сто лет”.
Раздавались и критические голоса. Известные музыканты в разговоре со мной скептически оценивали изменения в акустике. Неугомонный Цискаридзе негодовал: “То, что сделали с Большим театром, – это не реставрация, а новодел! Вандализм!” Ему возражали: Большой восстановили таким, каким он был в XIX веке, устранив наслоения более позднего времени.
Все эти публичные пикировки скорее потешали почтеннейшую московскую публику, валом валившую в Большой, чтобы полюбоваться на сияющую роскошь отделки. Билеты покупались у спекулянтов с огромной наценкой, Иксанов бил по этому поводу тревогу: “Большой должен быть общедоступным театром, как МХТ когда-то!”
Довольное правительство демонстративно продлило контракт со столь успешным директором. Как вдруг грянул гром: 17 января 2013 года на Сергея Филина, худрука балетной труппы Большого, было совершено разбойное нападение. Филину облили лицо серной кислотой, он был госпитализирован с тяжелыми ожогами и перенес несколько серьезных операций, спасших, хотя и не без потерь, его зрение.
Трагедию эту принесли холодные ветры из “лихих девяностых” с их уголовными разборками и разгулом ничем не сдерживаемого беззакония. В девяностые иногда казалось, что криминальные волны вот-вот захлестнут Большой, но до прямых актов насилия дело не доходило. А вот теперь дошло. Ужаснулись не только Москва и Россия – ужаснулся весь мир. История с нападением на Филина надолго завладела вниманием международной медиа. Когда заказчик этого преступления (оказавшийся артистом балета Большого) и его исполнители были арестованы, на последующих заседаниях суда присутствовали десятки иностранных журналистов.
На репутацию Большого как “национального бренда” внезапно легла мрачная тень. В этой ситуации правительство решило, что следует прибегнуть к тому, что на Западе именуется “контролем над ущербом”. В середине июля 2013 года министр культуры Владимир Мединский объявил, что Иксанов, возглавлявший Большой в качестве директора почти 13 лет, “по собственному желанию” уходит в отставку. “Театру требуется обновление”, – объяснил министр.
Новым гендиректором Большого стал хорошо известный в Москве театральный менеджер Владимир Урин. Вадим Гаевский, патриарх отечественной балетной критики, прокомментировал это назначение так: “Урин – единственно возможная и удачная замена”. В свою творческую команду Урин ввел Тугана Сохиева как главного дирижера и Махара Вазиева в качестве руководителя балетной труппы. Но в целом Урин, как отмечала пресса, сохранил (как он и обещал) костяк “иксановской команды”. Сторонник обновления, Урин в то же время неизменно подчеркивает важность преемственности и сбережения того ценного, что составляет ядро всякой великой традиции.
Важным пробным камнем прагматичной и уверенной театральной политики Урина стала премьера в декабре 2017 года балета «Нуреев», созданного творческим коллективом, до этого зарекомендовавшим себя талантливым балетом по Лермонтову «Герой нашего времени». Это были композитор Илья Демуцкий, хореограф Юрий Посохов и режиссер Кирилл Серебренников.
Хорошо помню разговор с Уриным в его директорском кабинете в марте 2016 года, когда он поделился со мной планами (тогда еще секретными) о постановке «Нуреева». Я поразился его спокойной готовности к риску: балетная биография такой сложной фигуры, как великий Рудольф Нуреев, неминуемо должна была стать контроверзной.
Так оно и случилось. Ожидаемая буря, осложненная внетеатральными обстоятельствами, разразилась. Но руководство Большого в сложнейшей ситуации с политическими и даже криминальными обертонами повело себя весьма достойно. «Нуреев» был защищен от «наездов» с разных сторон и стал главным хитом текущего репертуара театра. В столкновении искусства и политики вновь победило – искусство.
Великие традиции… Эти слова приходят на ум первыми, когда размышляешь о Большом театре. В сознании возникают имена, составляющие гордость национальной культуры: Шаляпин, Собинов, Нежданова, Козловский, Лемешев, Рейзен, Уланова, Плисецкая, Васильев… Созвездие дирижеров: Рахманинов, Сук, Голованов, Самосуд, Пазовский, Мелик-Пашаев, Кондрашин, Рождественский… Хореографы Горский и Григорович… Великий оперный режиссер Покровский… Славная плеяда директоров Большого, среди которых возвышается мощная фигура незаслуженно забытого Верстовского…
Все эти – и многие другие – легендарные личности “присутствуют” в Большом, сообщая этому театру особую мистику, присущую считанным другим театральным залам, вроде миланской Ла Скала. Они создают “намоленность” общей атмосферы, чувство благоговения, которое невольно охватывает всякого, переступающего порог Большого.
Здесь невольно вспоминаются слова Гоголя, гениального нашего провидца, о том, что театр – “это такая кафедра, с которой читается разом целой толпе живой урок, где при торжественном блеске освещения, при громе музыки, при единодушном смехе показывается знакомый, прячущийся порок и, при тайном голосе всеобщего участия, выставляется знакомое, робко скрывающееся возвышенное чувство…”
И как современно звучат эти сокровенные мысли Гоголя для нас, живущих в XXI веке и думающих, беспокоящихся, переживающих за судьбу Большого театра, да и всего музыкального и балетного искусства в новое время: “Никогда не жаждали мы так порывов, воздвигающих дух, как в нынешнее время, когда наступает на нас и давит вся дробь прихотей и наслаждений… Мы жаждем спасти нашу бедную душу, убежать от этих страшных обольстителей и – бросились в музыку. О, будь же нашим хранителем, спасителем, музыка! Не оставляй нас! Буди чаще наши меркантильные души! Ударяй резче своими звуками по дремлющим нашим чувствам! Волнуй, разрывай их и гони, хотя на мгновение, этот холодно-ужасный эгоизм…
Но если и музыка нас оставит, что будет тогда с нашим миром?”