Екатерина Максимова – Китри
Менялись роли: Золушка, Муза из «Паганини», Жизель, но балерина как бы стояла на месте. Молодость по-прежнему открывала ворота успеху, и молодость постепенно становилась просто маской балерины. Полная жизни танцовщица рассудочно эксплуатировала свое обаяние, становясь холодным, расчетливым мастером. И это было обидно, тем более, что не такой пришла Максимова на сцену. Вспомним ее первую большую работу – Катерину из «Каменного цветка». Простая, безыскусная, она запомнилась сразу и не потому, что была прелестно юной – юность была ее темой, существом. Не беззаботность чудо-ребенка, не изящество молодой танцовщицы – привлекало другое: серьезность и сосредоточенность. Она была значительна – подросток на пороге зрелости. Тогда бы ей станцевать в «Щелкунчике». Но это было раньше, за восемь лет до встречи с Машей. В Катерине – Максимовой жила вера в идеальное. Ее чувства не были затуманены сомнениями, и все поступки, что совершала героиня, шли от самого сердца, от уверенности, что можно только так и не иначе. Любить – до конца; искать любимого, сохранять ему верность – тоже до конца. Абсолютность человеческих истин – главное в той вере, что исповедовала Катерина – Максимова. Но было и другое – вернее, едва угадывалось – пафос женственности. Катерина Максимовой твердо знала, что ждет с нею Данилу, какую жизнь она может предложить своему избраннику. И если в ленинградской постановке Данила обретал с Катериной, которую танцевала Колпакова, романтику жизни, то в Москве героиня Максимовой сулила герою покой и благополучие.
Она вела его в быт, в житейский круг проблем и чувств. Быт этот и житейская проза словно излучали прекрасный свет – в них царила уютная женственность. Катерина Максимовой поэтизировала банальное, незамысловатое счастье, обыкновенное делая значительным. И здесь была очень близка к замыслу хореографа Григоровича, вернее, к тому замыслу, что станет главным в его «Щелкунчике». И не то чтобы она предвосхищала балетмейстера – скорее, открывала в мире его эмоций и мыслей те, которые еще не стали явными. Максимова – балерина с хорошим прыжком, но ее не назовешь повелительницей воздуха; в земных узорах – она совершенна. Они как нельзя лучше соответствуют ее данным, ее внешности, ее миросозерцанию. И самые абстрактные па классического танца в ее интерпретации полны земного обаяния. Катерина Максимовой замечательная в простых пробегах, в pas de bourree, естественна в несложных танцевальных фразах. Забегая вперед, скажем – истинные победы к ней пришли с виртуозностью.
От Катерины, казалось бы, шла прямая дорога к Жизели. И вскоре Максимова станцевала партию. Здесь неожиданно встал вопрос об амплуа танцовщицы, о границах ее искусства. После Жизели сравнительно долгий период Максимова не сможет найти себя, и хотя это время опять же пройдет под знаком успеха и шума аплодисментов, настоящих открытий оно не принесет танцовщице. Интересно сравнить то, как танцевала Максимова Жизель в годы своего дебюта и как она исполняла эту роль после.
Тогда все искупала юность, незаштампованная, непосредственная: ведь она была самая юная Жизель. Потом годы стерли непосредственность, обратив в штамп искренность: оказалось, что молодость не талант – работа балерины обнаружила отсутствие глубины. Но она не была виновата в этом. Жизель могла стать ступенью в совершенстве мастерства танцовщицы, но не могла и не должна была стать, как хотели видеть многие, эталоном ее искусства. Она не родилась Жизелью, так же как не родилась Золушкой. Сказка о девушке, ставшей в мгновение ока принцессой, чрезвычайно далека Максимовой. В ней видели продолжательницу улановской традиции, лирико-драматическую танцовщицу – и ошибались, тем самым – вольно или невольно – принося вред балерине. Чужое амплуа, оправданное сначала молодостью, очень скоро стало непосильной ношей. Максимова вступала на путь подражания, теряя главное в себе – естественность и органичность. Она играла в традициях 30–40-х годов, она копировала великую трактовку роли, и, увы, единственным ее индивидуальным достоинством было обаяние и миловидность внешности. Мир Жизели был попросту противопоказан Максимовой. И не потому, что линии балерины лишены романтической устремленности.
Конфликт заключался в мировосприятии танцовщицы. Сфера смутных грез и лунных страстей, область грустных предчувствий и тайных тревог – вряд ли она свойственна героиням Максимовой. Вот она в «Мазурке» Скрябина, поставленной Голейзовским. Вся светящаяся, ловким движением подобрала юбку, лукаво наклонила корпус – притворщица! Виртуозная игра с самой собой, с другими: каждый прыжок, каждый тур сделан прямо-таки с кокетливой тщательностью, с совершенством, не оставляющим ничего недосказанным, но одновременно с чувством собственной силы, которое рождает образы не иллюзорно-таинственные, а пьянящезагадочные, способные увлечь, покорить. Совсем нетрудно определить амплуа Максимовой. Достаточно увидеть ее в «Мазурке» – балерина миниатюрная, подобная старинной статуэтке, идеально сложенная, линии танца ее не тревожны, не изломаны. Максимову видишь Коппелией, Лизой из «Тщетной предосторожности», Китри, то есть в таких балетах, где виртуозное обаяние призвано выразить лукавство, цельность, хитроумность женщины – маленькой хозяйки жизни. Цельность – главное свойство ее сценического образа. Лиризм танцовщицы противоположен тому лирическому содержанию, что составляет характер Жизели. Там углубленность, здесь бравурность. Там лиризм созерцания и осмысления, здесь лиризм праздника. И вершиной, на мой взгляд, в творчестве Максимовой стала Китри из «Дон Кихота». Сосредоточенность и серьезность героини Максимовой из «Каменного цветка», как оказалось, вела не к трагическим страстям Жизели – подросток Катерина, осознав свою женскую силу, раскрыла себя в праздничном веселье.
Что за балет этот «Дон Кихот»? Сколько раз осмеяны его пошлость и бессмысленность, как ни уничтожали его за бессодержательность и наивность! Все справедливо. Между тем Плисецкая в этом спектакле создала одну из лучших своих ролей. А Максимова именно в «Дон Кихоте» раскрыла себя наиболее полно. Плисецкая – Китри была выше окружающего мира, масштабнее, противопоставляя театральным страстям подлинные человеческие чувства, темперамент, не знающий границ. В ней жила романтическая тема, проявлявшая себя бурно, непримиримо, даже резко. Совсем иная Максимова, хотя и ее Китри – мечтательница. Но про то, о чем мечтала Китри Плисецкой, можно было лишь догадываться, где-то там, в воздухе, скрывалась цель ее поисков. Китри Максимовой находит радость и удовольствие в том, что ее окружает. Она плоть от плоти этого театрального мира, с его маскарадом, с его интригами, с его праздником, с его маленькими драмами. Она вся в этом мире и о нем же мечтает, спешит жить и чувствовать, жаждет событий и все, что ни пожелает, реализует немедленно.
Китри Максимовой, как и другие ее героини, наивна. Это не свойство ее характера, а способ утверждения себя в мире. Именно поэтому, танцуя Жизель, балерина была неправа, когда в наивности видела причину ее трагедии, а всю драматическую коллизию сводила к проблеме попранной добродетели. Максимова в «Дон Кихоте» демонстрирует идеальную технику. Виртуозность формы, как принято говорить, не самоцель для балерины – ее героиня живет виртуозно. Более того, виртуозность танца балерины, виртуозность в старом понятии, – это прежде всего озорной трюк, tour de fore, в котором главное – сама личность исполнителя и его искусство. В современном балете виртуозность подчиняется содержанию, выражает его: в виртуозности Тимофеевой чудятся драматические борения духа. В «Дон Кихоте» Максимовой главное она сама и ее искрометный танец; она – блистательная героиня дивертисмента, она великолепно связывает его отдельные номера, подчиняя развитие действия логике своего искусства, своей жизни. И она все же земная (terre а 1егге’ная) Китри. Все большие jete, полетные движения в ее трактовки пленяют не воздушностью, не устремленностью – всегда ждешь приземления балерины, той позы, которую она вылепит в конце комбинации.
Словно прыжок ей дан для того, чтобы зритель мог оценить красоту ее земных па. А здесь, именно здесь, она и фантастична и иллюзорна. И, конечно, очень остроумна и очень современна. В ней отразился тип современницы, уверенной в своих силах, бесстрашной и свободной, в которой парадоксально сочетаются наивная мечтательность и холодная расчетливость, объединенные изяществом, каким-то особым чутьем жизни. Чутьем, которое следовало бы назвать пластическим. Китри Максимовой ощущает именно пластику жизни. Это позволяет ей легко переходить из одного состояния в другое, быть подругой Базиля, мечтой Дон Кихота, пластически приноравливаясь к сложным и причудливым обстоятельствам.
Так в Китри Максимова как бы родилась заново. К Китри примыкают еще две роли, чрезвычайно значительные в творчестве балерины. Это Аврора и Маша. «Спящая красавица» и «Щелкунчик». Уже в «Дон Кихоте» Максимова стремилась к чистой танцевальной форме, подчиненной законам гармонии, порядка, совершенства, а не психологической достоверности. Аврора, в этом смысле, – идеальная роль для балерины. И если в «Дон Кихоте» Максимова утверждает свое понимание виртуозности, то в «Спящей» она с очевидностью показала, какой тип ролей близок ее таланту. Это прежде всего роли, в которых не обязательны динамика развития образа, его конкретные психологические состояния. Сталкиваясь с хореографией, имеющей психологический подтекст, балерина стремится раскрыть ее содержание не через танец, а вне его, прибегая порой к помощи мимики, бытовой игры, как это было в «Жизели» или «Щелкунчике». Характерность балерины, как и ее современниц – жизненных прототипов, полнее всего выражает себя в каких-то общих ситуациях. Аврора Максимовой – богиня праздника, героиня свадьбы. Отточен хореографический узор, тщательно выписаны все прыжковые диагонали. С упоением балерина проводит адажио. В них она царица мира, центр всего существующего. Силу женской власти и женского тщеславия выражает в этом балете танец Максимовой. И в этом же балете явственно звучит личная тема балерины. Ее героини самовлюбленны, чуть эгоистичны, иной раз эксцентричны, но с ними весело и легко задумчивым балетным героям. Максимова заставляет их сражаться, совершать подвиги, жить, действовать. Она вряд ли способна на жертвы, но любит дарить тем, кто ее окружает, минуты радости, удовольствия. Она открыта миру, но одновременно словно бы таит в себе что-то.