— Это намного лучше, правда? — Феликс неслышно вошел и обнял новорожденную. — Поздравляю, милая. Я так хотел угодить тебе. — Его голос звучал смущенно, как у человека, торжественно вручившего в качестве подарка дешевую литографию.
— Да, да! Мне будет очень уютно с ней. А куда делись «грехи»? И вообще как ты догадался?
— Неважно. Все, что прошло, не стало уже важно. Сегодня мне хочется заглянуть в будущее — на ближайшие двадцать четыре часа, по крайней мере.
— Раз так — я отвечаю сюрпризом на сюрприз. Мы проведем сегодняшний день вдвоем! Не считая Шнайдера, бесшумного и незаметного как мышка. — Тони импровизировала, но только что возникшая идея провести свой день рождения в романтическом уединении показалась ей вдруг привлекательной.
— Спрячемся здесь или уедем? — спросила она у вдохновленного планом Феликса.
— Я увожу тебя! Не надо быть пророком, чтобы предсказать сплошной телефонный трезвон и праздничное паломничество друзей. А тот домик в соснах, где все началось… Он ждет нас!
— Замечательно! Артур и незрячая Венера будут принимать непрошеных визитеров, а мы исчезаем. Только непременно позавтракаем. Насколько помнится, дорога туда петлистая, и не хотелось бы корчиться над рвотным пакетом. — Антония набросила чернильно-лиловый атласный пеньюар и в сопровождении Феликса спустилась в столовую.
На первом этаже все осталось по-старому. И даже пахло здесь, в большой столовой, выходящей тройным эркерным окном в мокрый сад, пирогами и чем-то еще.
— Ой, кто же это постарался? Кто это такой сообразительный! — Тони в восторге кружила возле огромных букетов белых лилий, украсивших гостиную и столовую. Вопреки массовым предубеждениям против этих царственных цветов, источавших сильный сладкий аромат, Артур считал только их достойными Антонии.
— Угодил, дружище! Именно сегодня мне так не хватало геральдических атрибутов власти! — поцеловала Тони Шнайдера, старательно демонстрируя радость, чтобы смягчить последующий удар. — Только знаешь… После завтрака мы с Феликсом исчезнем. Интимный праздник. А ты здесь отдохни, пригласи свою Гретхен… — Тони намекнула на вялый затянувшийся роман Шнайдера с деловитой худой немкой. Артур не счел нужным возражать, смиренно опустив руки сообщение Тони рушило все его планы на сегодняшний вечер. А он так старательно подбирал меню, заказывал ужин, так тщательно отобрал тех, чье присутствие, действительно, могло взбодрить и порадовать Тони. Особенно, если они появятся «внезапно», «мимоходом». Габи с Мишелем, Анри со своей камерой, толстушка Дюк с прекрасной смесью доброты, глухости и непосредственности, да ещё парочка дурашливых добродушных, но чертовски талантливых музыкантов — виолончель и скрипка, состоящие в законном браке.
Ну что же, придется срочно всех обзванивать, отменяя визит. Горничная вопросительно посмотрела на Тони:
— Можно подавать завтрак?
— Да, Марион, на троих.
— Спасибо, я уже перекусил в одиночестве. Если только повторить кофе. Хотя нет, лучше чай с молоком — боюсь не усну. Кажется предстоит провести в лежачем положении весь день. — проворчал огорченный Шнайдер.
— Справедливые упреки, Артур. Тони — гадкая девочка, хотя уже совсем взрослая. Эй — там, кажется, пришли!
— Посыльный с пакетом для мадмуазель Браун — Марион внесла в комнату большую легкую коробку необычной формы — с выгнутой, как у сундучка крышкой, обтянутую парчой.
— Поглядим. Кажется, уже пошли подарки! — Тони потянула витой золоченый шнур, хитро опоясывающий сундучок.
— Осторожно, похоже, это садок для змей. В такую рань посылки бывают с сюрпризом. — предупредил Феликс.
— Завистницы встают раньше всех, у них плохо со сном и цветом лица.
— Ах, сожалею, милый, Шерлок Холмс из тебя пока неважнецкий. Какое чудо. И что за запах, — Тони кончиками пальцев извлекла из шуршащих бумаг бледно-голубое облачко воздушного, благоухающего майским садом газа, засверкавшего золотыми нитями. — Ага, тут, кажется, шальвары, лиф и огромная фата… Или как это у них называется? — Она не набросила на голову прозрачное легкое покрывало.
— Сказка Шахерезады! Ну-ка дай поглядеть на этот бюстгальтер.
Шнайдер взял нечто миниатюрное, переливающееся цветными искрами.
— Да здесь целый ювелирный магазин. Боюсь, детка, мы имеем дело с маньяком или безумным крезом. Это натуральные камни, — мужчины тревожно переглянулись.
— Ах, перестаньте! Я знаю, кто этот псих! — Тони протянула Феликсу карточку, лежавшую на дне коробки.
— С почтением и преклонением — Его Высочество Бейлим Дели Шах. Голубой — цвет надежды, — прочел он с нескрываемым сарказмом.
— Какая изысканная манера объяснения и какая наглость! Сладострастный старый шакал с дрожащими от возбуждения толстыми пальцами! — Тони захохотала.
— Дорогой, твое воображение сегодня играет на чужую команду. Это прелестный, монашеского вида паренек. Да ты видел его на приеме в итальянском посольстве.
— Не припоминаю… — Феликс усмехнулся.
— Насчет монашеского вида, боюсь, ты обманываешься. Даже миллионер не выкладывает такую кучу денег для женщины, не производящей, как бы это сформулировать поделикатнее, при господине Шнайдере… не производящей антицеломудренное восстание в его брюках… Или — в его юбке, что они там носят под простыней?
— Феликс, я не успокоюсь, пока не примерю эти гаремные облачения. Говорят, они придают женщине всесокрушающую соблазнительность! — подхватив коробку, Тони умчалась в спальню.
С этого момента обстоятельства играли против мрачневшего с каждой минутой «Летучего Голландца». Тони явилась во всем блеске величественной красоты, свойственной королевам или блудницам. Но не успела она продемонстрировать фантастический костюм, как чуть ли не на час прильнула к телевизионной трубке — звонили родители, дав возможность поздравить Антонию не только всей домашней челяди, но и какому-то малышу, долго сюсюкающему заученные поздравления и даже плохо вызубренный стишок. После этого, лишь только Антония приступила к показу танца живота, остававшегося голым в просвете между лифом и шальварами, сквозь расстояние прорвался некий «дядя Йохи», завладевший юбиляршей чуть ли не на тридцать минут.
А затем пошло-поехало: звонки в парадное и по телефону. Посыльные с телеграммами и букетами, поздравления официальные и дружеские.
— Извини, Феликс — сам видишь, сегодня нам, наверняка, не вырваться, — Тони виновато посмотрела на кавалера из-за букета алых роз, только что прибывшего от фирмы «Адриус».
— Исчезнем завтра… Нет — в конце недели. Я клянусь! — Феликс улыбнулся смирено и отрешенно. Это означало, что теперь им можно было пользоваться как пешкой, не боясь пораниться об острые углы. Просто он отправился в путешествие один — в свой тайный, особый мир, в котором никогда не скучал и не чувствовал себя изгоем.
— Похоже, наш гений углубился в подсознание, — кивнул Шнайдер на задумчиво разглядывающего мокрые клумбы за окном Феликса.
— У нас масса времени, чтобы устроить потрясающий ужин. Посмотри — как тебе это меню?
— Он слишком легко сдается, — грустно кивнула в сторону Феликса Тони, беря у Артура листок.
— Просто разумность уступает очевидному, — заступился за Картье Артур, осчастливленный внезапной победой. — Согласись, затея убежать с собственного праздника была заранее обречена.
— Ты это предвидел, а посему: гусиная печенка, грибной суп, филе из телятины, барашек с розмарином, яблочное суфле с французской фасолью, салат из манго с ореховым маслом. В завершение сыр и виноград, за которыми последует торт и кофе… — Тони благодарно посмотрела на Артура. — Сойдет. Ведь мы будем ужинать в узком кругу?
— Боюсь прослыть оракулом, но мне кажется рассчитывать на интим вряд ли приходится, — пожал плечами Шнайдер.
Предсказания Артура сбылись — «случайно» пришли все, на кого он рассчитывал и ещё человек семь «экспромтом», так что пришлось портить изысканную аранжировку стола домашними запасами — ветчиной, овощами и наскоро зажаренной Марион курицей.
Антония, встречавшая нежданных гостей по-домашнему — в блузе и брюках, в разгаре ужина удалилась, явив гостям ошеломляющее великолепие восточного наряда. К тому же она надела знаменитое колье — «les douze Mazarini», которое ни разу не доставала из ларца. В конце-концов искусная подделка лишь случайно попала к Виктории, хотя предназначалась ей. А этот туалет от принца так и манил к мистификации.
Компания вопила от восторга, увидев роскошную одалиску, тенор Каванерос исполнил в порыве вдохновения арию из «Баядерки», а фотограф Анри постоянно освещал собрание вспышками магния. Особенно эффектным вышел портрет Антонии в восточном костюме на фоне «Рождающейся Венеры». Гости были восхищены новым творением Феликса Картье, а сам он так очаровательно отстранен от шумной вечеринки, так одинок в своей невыразимой печали среди веселья и празднества, что Антония не удержалась от щедрого подарка.
— Друзья! Я и мсье Картье хотели сообщить вам сегодня о нашей помолвке. Прошу налить шампанское и поспешить с поздравлениями! — объявила Тони, глядя на Феликса. Его реакция напоминала взрыв шаровой молнии: отрешенное лицо засияло феерической радостью, а через мгновение померкло.
— Я счастлив, дорогая, — он поцеловал руку Антонии и опустил глаза. В этот вечер Феликс больше ничем не привлек внимания компании.
А на следующий день фотографии, сделанные Анри, появились в газетах. Антония в бриллиантах и шальварах в компании с обнаженной Венерой выглядели как сестры-близнецы. Не менее потрясал кадр, запечатлевший поцелуй Антонии и Феликса с сообщением о состоявшейся помолвке.
— Мы поедем на край света? — Феликс небрежно отбросил газеты и взял Тони за руки. От того, что он сидел, а она стояла, его глаза, смотрящие снизу верх, казались молящими. Ей и самой хотелось повторить это лесное уединение, начавшее почти два года назад их роман с удивительно высокой, пылкой ноты. Феликс и впрямь казался пришельцем, его немногословие компенсировалось сиянием, исходящим от лица печального и возвышенного, как на иконах. Он был похож на монаха, впервые полюбившего женщину и вложившего в свою земную страсть могучий пыл религиозного исступления.