– Наверное, нет. Но почти любое место на свете может стать Багдадом, если ты не знаешь, что тебя ждет. И у нас с тобой начинается приключение, понимаешь? Разве можно обо всем догадаться? С нами может произойти что угодно. Кто угодно может нам повстречаться. На рынке нас могут ждать переодетые халифы, принцы, рабы, воры, добрые и злые волшебницы.
– На рынке? Куда папа все время ездил? Ты какие-то глупости рассказываешь.
Что-то внутри у Селины закричало: «Не говори так, Большущий! Не говори так!»
И дальше вниз по дороге. Вот чья-то голова в окне. Вот в дверях стоит женщина в ситцевом платье. Миссис ван дер Сейде на веранде обмахивает передником раскрасневшееся лицо. Корнелия Снип во дворе притворяется, что подвязывает поникшие стебли золотых шаров, между тем пронизывая взглядом завзятой сплетницы подъезжающую повозку. Селина помахала им обеим, кивнула и крикнула:
– Здравствуйте, миссис ван дер Сейде!
Сдержанный ответ на приветствие. Осуждение, явственно выраженное на красном от жары лице фермерши.
– Добрый день, Корнелия!
Деланое удивление, отмеченное никудышной игрой:
– Ах, это вы, миссис де Йонг! Мне солнце в глаза светит. Я не сразу разобрала, что это вы на телеге.
Враждебные, холодные и пристальные женские глаза.
Пять часов. Шесть. Сын через колесо спустился с телеги, набрал воды в жестяное ведро из колодца у чьего-то дома. Они ели и пили по дороге, потому что нельзя было терять время на остановку. Хлеб с мясом, соленые огурцы и пирог. В телеге лежали зрелые овощи, тоже пригодные для еды. Были и другие, которые Селина вполне могла бы приготовить дома для предстоящего обеда в дороге – сварить немецкий сельдерей с уксусом, замариновать свеклу и лук, сделать капустный салат под майонезом или фасолевый. Они смотрели бы на эти овощи безразлично, слишком привыкнув к их виду. Теперь Селина понимала, почему на столе у Полов, когда она жила у них учительницей, не хватало зелени, которой ей так хотелось. Мысль о приготовлении шпината, который она сажала, пропалывала, окапывала, поливала, собирала, мыла и связывала в пучки, вызывала у нее отвращение и тошноту. Такое же чувство испытываешь при мысли о каннибализме.
Поначалу сын вел себя бодро: несмотря на жару, прямо сидел рядом с матерью, погонял лошадей, кричал и махал руками на кур, и те, кудахтая, убегали с дороги. Но сейчас он сник. Близился вечер. Внезапно их окутал покров холодного озерного воздуха с востока, что нередко случается в этой местности, по прерии пополз туман, размягчая осеннее жнивье, охлаждая пыльную дорогу, укрывая опаленные солнцем ивы у дороги и застилая обветшалые, приземистые домики фермеров.
Селина стряхнула крошки, затем, по-хозяйски накрыв хлеб и мясо салфеткой, спрятала их в корзину, на случай если мальчик вдруг ночью проголодается и проснется.
– Засыпаешь, Большущий?
– Нет. Наверное, нет.
Веки его отяжелели. Лицо и тело обмякли, обретя мягкие младенческие очертания. Солнце уже садилось. Пламенеющий закат раскрасил небо последними оранжево-алыми разводами. Мальчик всей своей тяжестью привалился к ней и начал оседать. Она укутала его своим черным кружевным шарфом. Он открыл глаза и принялся сдергивать шарф с плеч.
– Не хочу это старье… кружева… как у девчонки…
Снова со вздохом склонился к ней, ткнувшись в мягкую ямку на материнском боку, куда поместилась его голова, как на подушку. В сумерках пыль на придорожных кустах и траве сияла белизной. Вдалеке слышался нежный звон коровьего колокольчика, в туче пыли их обогнала чья-то телега. Любопытный взгляд назад, через плечо, обмен приветствиями.
Один из сыновей Омса или Якоб Бомсма:
– Неужели вы на рынок, миссис де Йонг?
Удивленный взгляд на гору овощей.
– Да, на рынок, мистер Бомсма.
– Не женское это дело, миссис де Йонг. Лучше бы вы остались дома, а на рынок пусть ездят мужчины.
Ее мужчины открыли глаза – ребенок вопросительно, пес доверительно.
– Мои мужчины со мной, – ответила Селина.
Ее всегда считали немного странной, так что соседа такой ответ не удивил. Она подстегнула лошадей, отказываясь признаться самой себе, что боится места, к которому они приближались. Теперь в домах вдоль дороги горел свет, и эти дома стояли ближе друг к другу. Она намотала вожжи на хлыст и, держа спящего мальчика одной рукой, другой достала из-под сиденья пальто из мешковины. Плотно завернула в него сына, сложила пустой мешок, чтобы получилась подушка, подняла ребенка и осторожно уложила его на бугристую постель из мешков с картошкой в задней части телеги. Мальчик спал. Наступила ночь.
Женщина немного ссутулилась, а старая телега со скрипом двигалась в сторону Чикаго. Совсем маленькая фигурка в черном платье, с шалью на плечах. Селина сняла с головы старую черную фетровую шляпу. Легкий ветерок ерошил ее прекрасные мягкие волосы, создавая небольшой ореол вокруг бледного лица, которое почти светилось в темноте, когда она поднимала его к небу. «Буду спать вместе с Большущим в телеге. Ничего нам не сделается. В городе тепло и на рынке тоже. За номер надо платить двадцать пять центов, а за двоих, наверное, возьмут все пятьдесят. Это только чтобы переночевать. За такие деньги в поле приходится работать не один час».
Ее клонило в сон. Ночной воздух, мягкий и нежный, успокаивал. Она вдыхала запах полей, покрытой росой травы, влажной пыли, скота, втягивала носом едкий запах золотарников, иногда ароматную волну от флоксов из ближайшей канавы. Она с удовольствием нюхала воздух. Любопытно, что в темноте ее сознание и тело стали особенно восприимчивы к звукам, запахам и даже формам. В последние недели ей многое пришлось пережить. Она почти не ела и не спала. Испытала ужас, растерянность, страдание, шок. Но сейчас напряжение ушло, она стала острее воспринимать окружающий мир, и голова сделалась какой-то легкой, возможно, из-за недоедания, слез и тяжелой работы. Тряска в телеге прочистила мозг и внутренности, духовно омыла ее, невероятно обострила чувства. Сейчас она походила на тонкий и точный электрический прибор, нацеленный на восприятие и фиксацию окружающего мира и вибрирующий от каждой эфирной волны.
Она ехала одна в темноте, неопрятная фермерша в бесформенном одеянии, точно мешок на шатких козлах колымаги с овощами. Мальчик спал на своей жесткой бугристой постели, сам похожий на овощ. Свет в фермерских домах погас, и очертания самих домов расплывались в темноте. Огни города становились все ближе. В ее голове возникали мысли – ясные, хотя и отрывистые, лишенные горечи и упрека.
«Папа ошибался. Он говорил, что жизнь – это приключение, прекрасное шоу. Говорил, что чем больше событий произойдет в твоей жизни, тем ты станешь богаче, пусть даже они неприятные. Такова жизнь, говорил он. Не важно, что с тобой произойдет, плохое ли, хорошее ли, это всегда… какое же слово он использовал?.. это всегда… ах да!.. неплохой прикуп. Всегда неплохой прикуп. Так вот: это неправда! У папы был ум, обаяние, знания, а умер он в игорном доме: получил пулю, глядя на того, кому эта пуля предназначалась… Так, теперь уже едем по булыжной мостовой. Дирк не проснется? Маленький мой Большущий… Нет, спит. Спит на груде мешков с картошкой, потому что его мама решила, что жизнь – большое приключение, прекрасное шоу и что надо принимать ее такой, какая она есть. Ложь! Я принимала ее такой, какая она есть, и делала все, что могла. Это неправильно. Нужно брать из жизни лучшее и тогда только стараться изо всех сил… Проехали Тридцать пятую улицу… До рынка полтора часа… Мне не страшно. Просто надо продать овощи и получить за них, сколько дадут… У него все будет по-другому. Не буду больше называть его Большущим. Ему не нравится. Дирк. Хорошее имя. Дирк де Йонг… Он не будет плыть по течению. Постараюсь сделать так, чтобы он придумал для себя план и следовал ему. Я дам ему все возможности. Все возможности. Мне уже слишком поздно, но у него все сложится по-другому… Двадцать вторая улица… Двенадцатая… Сколько народу!.. Мне нравится. Какой смысл скрывать? Мне нравится. Как нравилось ехать с Класом Полом в тот вечер столько лет назад. Было страшно, но все равно нравилось. Может, не следовало бы мне так радоваться, но тогда это было бы лицемерием и враньем. Зачем? Если мне правда это нравится! Надо разбудить моего мальчика…»
– Дирк! Дирк, мы почти приехали. Посмотри, сколько народу, и огни горят! Мы скоро будем на месте.
Мальчик проснулся, поднялся с мешков, посмотрел вокруг, поморгал и снова улегся, свернувшись калачиком.
– Не хочу я смотреть на огни… на людей…
И опять заснул. Селина умело правила по центральным городским улицам. Она смотрела во все стороны широко открытыми глазами. Мимо нее проезжали другие телеги. Впереди шла целая вереница. Мужчины оглядывали ее с любопытством и, переговариваясь друг с другом, указывали на нее большим пальцем, но она не обращала внимания. Селина решила, что будет лучше, если сын сядет рядом. Они двигались по Рэндольф-стрит, до рынка оставалось два квартала.
– Дирк, вставай! Иди сюда, к маме.
Ворча, мальчик забрался на козлы, зевнул, почмокал, костяшками пальцев протер глаза.
– Зачем мы сюда приехали?
– Чтобы продать овощи и заработать денег.
– Зачем?
– Чтобы ты пошел в школу учиться.
– Шутишь? Я и так хожу в школу.
– В другую школу. Большую.
Теперь он окончательно проснулся и с интересом оглядывался. Они свернули к рынку. Лошади, люди, телеги – настоящее столпотворение. Одна вереница телег тянулась от немецких ферм, расположенных к северу от Чикаго, другая – от голландских, что на юго-западе, откуда приехала и Селина. Горы фруктов и овощей – тонны на территории в несколько акров – лежали в телегах, перекрывших старую площадь. Невооруженная армия привезла пищу, чтобы накормить огромный город. С этой небольшой площади, а также с расположенной на востоке Саут-Уотер-стрит кормились свежими овощами и фруктами миллионы жителей Чикаго. Примерно так размышляла Селина, маневрируя среди скопления людей и телег. Она ощущала почти восторг от своей значимости, от исполняемой важной миссии. Она заранее знала, где именно будет торговать. После первого посещения рынка с Первюсом в самом начале их совместной жизни она ездила в город раз десять, не больше, но многое видела, слышала и запоминала. Удачное место находилось рядом с углом Деc-Плейнс, но не на обочине, а в двойной линии телег, тянущейся посреди дороги. Здесь покупателям-коробейникам и бакалейщикам было удобно подходить к товару, Селина же могла представить свои овощи в наилучшем виде. Напротив были расположены ресторан, гостиница и салун Криса Спанкнобеля. Крис знал Селину, как многие годы знал Первюса, а до Первюса его отца. В случае необходимости он поможет и ей, и мальчику.