Очень мило выглядел бы рассказ о том, как на следующий день Селина добилась фантастического успеха, ибо внимание покупателей было привлечено разложенными в телеге аккуратными пучками овощей, и как, довольная, она ехала с рынка домой по Холстед-роуд с изрядной суммой, позвякивающей в изношенном кожаном кошельке. Но правда состоит в том, что тот день оказался для нее настолько разорительным и катастрофическим, что даже у многих мужчин отбил бы всякую охоту торговать, а у всех женщин, не столь отчаянных и решительных, и подавно.
Она проснулась в три часа. Солнце еще не встало, вокруг было темно, но улица начинала шевелиться. Селина отряхнула приставшее к юбке сено и, как могла, привела себя в порядок. Оставив спящего Дирка, она позвала из-под телеги Пома, чтобы сторожил у тележной доски, которая закрывает возницу от грязи из-под копыт, и перешла на другую сторону улицы в заведение Криса Спанкнобеля. С Крисом они были знакомы. Он разрешит ей умыться под умывальником в конце обеденного зала, а потом, чтобы согреться и взбодриться, она купит себе и Дирку горячий кофе, и они съедят сэндвич, оставшийся со вчерашнего ужина.
Сам Крис, толстый, как бочонок, австриец, светловолосый и благодушный, стоял за стойкой и протирал прилавок большой влажной тряпкой. Другой рукой он водил по поверхности небольшой дощечкой, размером с пластину дранки, у которой был резиновый краешек. Этим приспособлением собирались капельки, не впитавшиеся в тряпку. Достаточно было провести по прилавку раза два, и он становился сухим и блестящим. Позже Крис разрешил Дирку поработать этим инструментом, что было чрезвычайно полезно, поскольку в таком случае у любого человека оставалось ощущение идеально выполненного дела.
Казалось, Спанкнобель никогда не спал, однако лицо его всегда покрывал здоровый румянец, а глаза сияли голубизной. Последнего прибывшего на рынок фермера, который зашел к нему ночью выпить пива или чашечку кофе с сэндвичем, неизменно встречал розовощекий, совершенно не сонный Крис в белом переднике. Сначала он протирал прилавок сухой тряпкой, а потом проводил по нему своей хитрой дощечкой с резинкой. «Ну и как наши дела?» – говорил посетителю Крис. Самый ранний оптовый покупатель тоже видел Криса в свежайшем белом переднике, накрахмаленном и отглаженном. Приветственным жестом хозяин заведения проводил дощечкой по прилавку: «Ну и как наши дела?»
Когда Селина вошла в длинный зал, ей стало спокойнее и легче на душе от этого чистого передника Криса, от его румянца и даже движения его руки, охватившей всю поверхность прилавка. Из кухни позади бара доносилось шипение жарящегося мяса, благотворный аромат кофе мешался с запахом жареной свинины и картошки. Продавцы с рынка уже сидели за столами и торопливо поглощали огромные порции завтрака: гигантские куски ветчины, два яйца и нарезанный большими кубиками картофель. Затем пили горячий кофе с ломтем хлеба, обильно намазанным сливочным маслом.
Селина подошла к Крису. Его круглое лицо выделялось среди клубов дыма, как солнце в облаках тумана.
– Ну и как наши дела? – тут он узнал ее. – Um Gottes! [14] Да это же миссис де Йонг!
Вытерев ручищу о подвернувшееся полотенце, он протянул ее вдове с выражением соболезнования.
– Я слышал, слышал, – проговорил он тихо и не очень внятно, отчего его слова звучали еще более сочувственно.
– Я приехала продавать овощи, мистер Спанкнобель. С сыном. Он еще спит в телеге. Можно мне привести его сюда и немного почистить перед завтраком?
– Конечно! Конечно! – Внезапно его поразила догадка: – Не может быть, чтобы вы спали в телеге, миссис де Йонг! Um Gottes!..
– Спали. И очень неплохо. Сын даже ни разу не проснулся. Я и сама немного вздремнула.
– Почему вы не пришли ко мне? Почему… – Взглянув на ее лицо, он понял почему. – Вы могли бы переночевать здесь бесплатно.
– Я знаю. Поэтому и не пришла.
– Не говорите глупости, миссис де Йонг. Половину ночи комнаты стоят пустые. Тогда с вас и с мальчика я взял бы всего двадцать центов. А отдали бы потом, как сможете. Хотя вы же не будете каждый раз сюда приезжать, правда? Не женское это дело.
– Кроме Яна, мне просить некого. А Ян совсем не годится. Может, буду ездить только в сентябре и октябре. Потом, наверное…
Она не договорила. Трудно излагать планы на будущее в три часа ночи без завтрака. Она прошла к маленькой умывальной комнате в конце зала и, когда тщательно вымылась и расчесала волосы, сразу почувствовала себя лучше. Вернувшись к телеге, она увидела, что Дирк ужасно напуган, ибо пребывает в уверенности, что мама его бросила. Через пятнадцать минут они оба уже сидели за столом, на котором было накрыто то, что Крис Спанкнобель считал достойным завтраком. Обнадеживающее начало дня, хотя, как оказалось, обманчивое.
Оптовики не желали покупать овощи у Селины де Йонг. Они привыкли не покупать у женщин, а продавать им. Коробейники и мелкие бакалейщики запрудили рынок в четыре утра – греки, итальянцы, евреи. Они торговались хитро, умело и, как правило, нечестно. Потом они перепродавали купленный товар домохозяйкам. Способов обмана было множество. Когда фермер отворачивался, они успевали поменять ящик помидоров или стащить кочан цветной капусты. Особого порядка в торговле не наблюдалось.
Вот, к примеру, коробейник Луиджи. Купленное на рынке он продавал в северных городских районах. Он громко рекламировал товар в переулках и на маленьких улочках Чикаго, и его грубый голос сливался с шумом пробуждающегося города. У Луиджи было смуглое лицо, быстрая лучезарная улыбка и хитрый взгляд. На рынке его звали Лу-у-уджи. Когда цена его не устраивала, он делал вид, что не понимает по-английски. Но торговцев обмануть было непросто, и они кричали ему:
– Эй, Лу-у-уджи, какая такая проблема? Давай говори английский!
Луиджи знали все.
Селина сняла брезент. Овощи лежали плотные, свежие, яркие. Но она понимала, что продать их надо быстро. Как только листья начнут вянуть, когда по краю кочанов цветной капусты побеги хотя бы немного загнутся, покоричневеют и станут чуть мягче, их цена уменьшится наполовину, даже если весь кочан останется при этом белым и крепким.
По улице пошли первые покупатели – невысокие, черноглазые, смуглые; полные, затрапезные, без пиджаков; хитрые, жующие табак, одетые в комбинезоны. Флегматичные красные лица загорелых голландцев. Худые, смуглые лица иностранцев. Крики, грохот, суматоха.
– Эй ты! Убери отсюдова свою лошадь! Черт тебя дери!
– Сколько берешь за всю бочку?
– Фасоль есть? На что мне твоя цветная капуста! Фасоль давай!
– Дорого!
– Ну и оставь себе. Мне без надобности.
– Четвертак за мешок.
– Еще чего! Какие тут кочаны в пять фунтов весом? Там и четырех-то нету.
– Кто сказал, что нету!
– Дай мне вон того пять бушелей [15].
Еда для миллионного населения Чикаго. Быстрая торговля с телег: заплатил, получил. Что-то упало под копыта лошадей. Босоногие дети с корзинками в руках подбирают валяющиеся на мостовой овощи. Мусорная Энни с шалью, заколотой булавкой поверх отвислых грудей, находит под ногами картофелину и луковицу, в канаве – кусочки фруктов и зелени. Большая Кейт покупает морковку, петрушку, брюкву, свеклу – все овощи немного вялые, а потому дешевые. Потом она сама свяжет их в пучки и продаст бакалейщикам как приправу к супу.
День обещал быть теплым. Солнце вставало красное. Начинался влажный сентябрьский день, какие часто бывают осенью в этом озерном краю. Фрукты и овощи надо продавать быстро. После полудня они потеряют в цене.
Селина заняла место около своей телеги. Она видела с полдюжины знакомых лиц из Верхней Прерии, а может, и больше. Соседи окликали ее или ненадолго подходили к телеге и оценивающе разглядывали товар.
– Как справляетесь, миссис де Йонг? Хороший у вас урожай. Продать надо бы за утро. Днем будет жарко, это уж как пить дать.
Люди обращались к ней ласково, но в то же время с неодобрением. Весь их вид говорил: «Это не место для женщины. Это не место для женщины».
Лоточники смотрели на букеты Селины, потом на нее и проходили мимо. Их отталкивала не злость, а нечто вроде застенчивости, боязнь непривычного. Они видели ее бледное тонкое лицо с большими печальными глазами, изящную фигуру в скромном черном платье, сжатые в волнении маленькие загорелые ручки. Ее товар был привлекателен, но они все равно шли дальше, подгоняемые природным чутьем людей невежественных, столкнувшихся с чем-то необычным.
К девяти часам торговля начала стихать. В панике Селина поняла, что овощей продано всего на два доллара с небольшим. Если оставаться на рынке до двенадцати, ей, возможно, удастся наторговать еще на столько же, но не больше. В отчаянии она запрягла лошадей и отправилась с бурлящей улицы дальше, на восток, к Саут-Уотер-стрит. Там находились конторы, бравшие товар на комиссию. Район был забит гружеными телегами, большими и маленькими, в точности как и рынок, но торговля шла в ином масштабе. Селина знала, что Первюс иногда оставлял весь товар знакомому посреднику. Она помнила его имя – Талкотт, хотя и не знала, где именно расположена его контора.
– Мы куда теперь, мам?
Мальчик вел себя на редкость терпеливо и послушно. Как все дети, он легко приноровился к новому, непонятному миру. С большим удовольствием Дирк съел обильный завтрак у Криса Спанкнобеля. Четыре покрытые пылью искусственные пальмы, которые украшали заднюю комнату Криса, показались ему роскошными тропиками. Его поразила кухня с длинной растопленной печью, огромными столами, где нарезали, чистили и разделывали продукты. Ему понравился приветливый красный огонь, суета и запахи, от которых текли слюнки. У телеги он твердо стоял рядом с матерью и очень старался помогать, когда объявлялись редкие покупатели: обрывал увядшие листочки, выкладывал на видное место самые свежие и крепкие овощи. Но Селина заметила, что он, как и ее товар, немного сник от жары и отсутствия привычной почвы под ногами.