Дирк был рад вас видеть – он вел себя спокойно и заинтересованно. Когда вы излагали ему суть дела, он слушал внимательно, с клиентами он всегда был обворожителен. Объем дел с женской клиентурой Трастовой компании Великих озер поражал размахом. Дирк был консервативен, услужлив – и ему неизменно доверяли. Он говорил мало, но добивался поразительных успехов. К двери его кабинета с мрачным видом шествовали недавно перенесшие непоправимую утрату дамы в траурных одеждах, сшитых по последней моде. Предложения Дирка (часто выработанные совместно с Паулой) приносили прекрасные результаты благодаря ненавязчивой рекламе – рассчитанным на женскую аудиторию брошюркам про сбережения и вклады. «Вы обращаетесь не к бездушной корпорации, – было написано в них. – Мы искренне хотим вам помочь. Ведь в таких вопросах требуются не просто друзья. Прежде чем начать действовать, нужно, чтобы ваше решение одобрили специалисты, знающие, что и как инвестировать. Конечно, у вас могут быть родственники и знакомые, которые с радостью посоветуют вам, куда вложить ваши средства. Но возможно, вы совершенно справедливо считаете, что чем меньше они будут знать о ваших финансовых делах, тем лучше. А для нас управление доверительным фондом и забота о ценных бумагах вдов и сирот – задача первостепенная».
Поразительно, но их затея принесла миллионы. «Женщины сейчас все больше и больше имеют дело с деньгами, – заявила прозорливая Паула. – Очень скоро женская клиентура будет не менее ценна, чем мужская. Среднестатистическая женщина ничего не знает об облигациях – об их покупке. Для них это что-то таинственное и рискованное. Дам следует просвещать. Кажется, ты что-то говорил о финансовых курсах для женщин, да, Дирк? Ты мог бы сделать из этого событие полупрофессионального и полусветского характера. Разошли приглашения и пригласи разных банкиров – важных людей, чьи имена у всех на слуху, – чтобы они рассказали желающим дамам о работе банков».
– А дамы придут?
– Конечно, придут. Они откликнутся на любое приглашение, отпечатанное на плотной бумаге кремового цвета.
Трастовая компания Великих озер теперь имела отделения в Кливленде и Нью-Йорке, на Пятой авеню. Предполагалось, что идея заинтересовать женщин покупкой ценных бумаг и обучать их финансовой грамотности найдет чуть ли не национальное воплощение. Надо было дать рекламу в газетах и журналах.
«Беседы с дамами на финансовые темы» проводились каждые две недели в Хрустальном зале отеля «Блэкстоун» и пользовались огромным успехом. Паула была права. Ей в значительной степени передались смекалка и дар предвидения старого Ога Хемпеля. На беседы приходили разные женщины – вдовы, желающие вложить свои средства; работающие женщины, которым, благодаря бережливости, удалось скопить часть своего жалованья; богатые женщины, намеревающиеся лично распоряжаться своей собственностью или не терпящие вмешательства мужа. Некоторые приходили из любопытства. Кто-то от безделья. Кто-то поглазеть на известного банкира, адвоката или бизнесмена, чье выступление было заявлено в программе. В течение зимы Дирк выступал три или четыре раза и явно оказался в фаворитах. Стоя на возвышении в своем прекрасно сшитом костюме, с белым цветочком в петлице, он был очень красив и вид имел респектабельный и благородный. Он говорил естественно, четко, быстро, на вопросы, которые задавались после его речи, отвечал, идеально перемежая уверенный тон задумчивыми паузами.
Было решено, что для национальной рекламы следует сделать картинку, на которую женщины непременно обратят внимание и, стало быть, тут же проявят интерес. По мнению Дирка, ее мог бы нарисовать художник по имени Даллас О’Мара, чья странная подпись куриной лапой красовалась на половине рекламных изображений, которые неизменно бросались в глаза. Пауле эта идея не слишком понравилась.
– М-м-м, она хорошо рисует, – настороженно сказала Паула. – Но разве не найти других, получше?
– Она? – удивился Дирк. – Так это женщина? Я не знал. По имени не догадаешься.
– О да, женщина. Говорят, очень… очень привлекательная.
Дирк послал за Даллас О’Марой. Она ответила, что готова встретиться недельки через две. Дирк решил не ждать и обратился к другим художникам-рекламщикам, посмотрел их работы, выслушал их идеи, и ни один ему не понравился. Время поджимало. Прошло десять дней. Он велел секретарше позвонить Даллас О’Маре. Не может ли она прийти к нему сегодня в одиннадцать? Нет, не может. Она каждый день работает до четырех в своей студии. Тогда, может, она зайдет в контору в половине пятого? Хорошо. Но не будет ли лучше ему наведаться к ней в студию, где он посмотрит ее картины – маслом, черно-белые или цветными мелками. Сейчас она в основном работает цветными мелками.
Весь этот разговор был передан сидевшему в кабинете Дирку его секретаршей, которая звонила художнице. Он рассерженно вдавил окурок в пепельницу и, в негодовании выдохнув последнее колечко дыма, снял трубку телефона у себя на столе.
– Одна из чертовых капризных якобы художниц, которые изображают из себя гениев, – пробормотал он, прикрыв трубку рукой. – Слышите, мисс Роулингс, я сам с ней поговорю. Соедините. …Здравствуйте, мисс… э-э-э… О’Мара. С вами говорит мистер де Йонг. Мне было бы гораздо удобнее, если бы вы пришли ко мне в контору и поговорили бы со мной. – Нечего потакать ее глупостям.
Ее голос:
– Конечно, если вам так удобнее. Просто я думала, что второй вариант сэкономит нам обоим время. Я приду в четыре тридцать.
Она говорила неторопливо, тихо и отчетливо. Приятный голос. Спокойный.
– Очень хорошо. В четыре тридцать, – отчеканил Дирк и бросил трубку.
Только так с ними и надо. Ох уж эти сорокалетние растрепанные тетки с пачкой рисунков под мышкой! О приходе сорокалетней растрепанной тетки с рисунками под мышкой ему сообщили ровно в четыре тридцать. Дирк, до сих пор пребывая в некотором раздражении, заставил ее прождать в приемной еще пять минут. В четыре тридцать пять в его кабинет вошла высокая изящная девушка в прелестном жакете из каракульчи, отороченной мехом юбке и черной шляпе, такой одновременно простой и элегантной, что даже мужчина был способен опознать ее французское происхождение. Папки под мышкой у девушки не было.
В мужском сознании Дирка пронеслась череда совсем не деловых мыслей: «Черт!.. Какие глаза!.. Вот именно так девушка должна одеваться… Выглядит усталой… Нет, все дело в глазах – вроде утомленные… Хорошенькая… Нет, не то чтобы хорошенькая… Но все-таки…» Вслух он сказал:
– Очень мило с вашей стороны, мисс О’Мара. – Потом подумал, что это звучит слишком вычурно, и коротко предложил: – Присядьте.
Мисс О’Мара села. Мисс О’Мара взглянула на него своими усталыми синими глазами. Мисс О’Мара молчала. Она смотрела на него вежливо, спокойно и сдержанно. Он ожидал: сейчас она скажет, что обычно не ходит в конторы, что для разговора с ним у нее есть только двадцать минут, что сегодня тепло или холодно, кабинет красивый и вид на реку великолепный. Но мисс О’Мара продолжала вежливо молчать. Поэтому заговорил Дирк – и весьма торопливо.
Для Дирка де Йонга это было что-то новое. Обычно первыми разговор с ним начинали женщины, и они были красноречивы. Тихие дамы из-за его молчания становились разговорчивее, а разговорчивые болтали без умолку. Если он успевал сказать одно слово, то Паула за это же время произносила сотню. Но сейчас перед ним была женщина еще более молчаливая, чем он. Ее молчание не было ни грустным, ни тяжелым, но тихим, сдержанным и спокойным.
– Я расскажу вам, что именно мы хотим, мисс О’Мара, – начал он.
Когда он закончит говорить, она наверняка сразу же предложит ему три или четыре варианта. Так поступали другие художники. Но после его объяснения она сказала:
– Я подумаю пару дней, пока работаю над другим заказом. Я всегда так делаю. Сейчас у меня реклама оливкового мыла. А за вашу я смогу взяться в среду.
– Но мне бы надо посмотреть, то есть я хочу понять, что вы собираетесь рисовать.
Она думает, что он собирается позволить ей начинать работать без его одобрения?
– Все будет в порядке. Но если хотите, заходите в студию. Работа займет, наверное, около недели. Моя студия на Онтарио-стрит в старом здании. Вы его узнаете по камням, которые выпали из стен и валяются на тротуаре.
Она неторопливо широко улыбнулась. Зубы красивые, но рот слишком большой, подумал он. Однако сама улыбка милая и приятная. Он улыбнулся в ответ в светской манере. И снова перешел на деловой тон. Весьма деловой.
– Сколько вы хотите… каков ваш… что вы рассчитываете получить за этот рисунок?
– Тысячу пятьсот долларов, – ответила мисс О’Мара.
– Какая чепуха!
Он посмотрел на нее. Может, пошутила. Но она не улыбалась.
– То есть вы хотите тысячу пятьсот долларов за один рисунок?
– За такой рисунок – да.
– Боюсь, мы не сможем столько заплатить, мисс О’Мара.
Мисс О’Мара встала.
– Такова моя цена.
Она нисколько не смутилась. Он понял, что еще никогда не встречал такого естественного спокойствия. Это он, а не она, перебирал все, что попалось под руку на столе – ручка, лист бумаги, пресс-папье.
– До свидания, мистер де Йонг.
Она дружески протянула ему руку. Он взял ее. Волосы у мисс О’Мары были золотистые, без блеска, собранные в большой низкий узел на затылке. Он держал ее руку, а она смотрела на него усталыми глазами.
– Что ж, если это ваша цена, мисс О’Мара. Я не был готов столько платить… но, вероятно, у вас обыкновение назначать богатым клиентам безумные цены.
– Не более безумные, чем те, что назначаете вы своим богатым клиентам.
– И все же полторы тысячи долларов – это очень большие деньги.
– Я тоже так думаю. Но для меня все, что больше девяти долларов, уже очень много. Видите ли, мне платили по двадцать пять центов за эскизы шляп для Гейджа.
Она, несомненно, была привлекательна.
– Но теперь-то вы многого добились. Вы успешны.
– Добилась? Боже, ничего подобного! Я только начинаю.