Лазовой улыбнулся и перешел на русский:
– Я тоже с удовольствием пожму руку Геннадию Андреевичу.
Ровно в десять украинский генерал и российский полковник вошли в кабинет заместителя начальника ФСБ. Карелин внимательно выслушал рассказ киевлянина и тут же вызвал начальника соответствующего отдела. Сменив тему, спросил:
– Я ничего не слышал о судьбе президента Украины. Он тоже арестован?
Лазовой усмехнулся:
– Наш президент подписал приказ о назначение Дыбенко главнокомандующим армии Украины. И кажется, продолжает охоту где-то за городом.
Карелин покачал головой:
– Бывают и такие политики. А теперь я бы хотел поговорить с нашим гостем с глазу на глаз.
– Слушаюсь. – Рощин тут же поднялся и пошел к двери. Но генерал его остановил:
– Подождите полковник. Я хочу, чтобы вы мне подготовили обширную справку по истории Украинских националистов. Я собственно, для этого вас и вызывал.
– Слушаюсь. – Повторил Рощин. По дороге к себе в кабинет он вспомнил визит Снегиря и журналиста Старкова. Тот оставил ему телефон отца Игоря Клименко. Усевшись за
За свой письменный стол, полковник отыскал номер и позвонил ученому.
Москва. Остоженка.
Квартира Василия Дмитриевича Клименко.
18 ноября 2010 года.
Василий Дмитриевич провел за компьютером уже шесть часов. Звонок из ФСБ словно вывел старика из спячки. Сначала он не слишком понял, почему полковник с Лубянки попросил его срочно подготовить справку о движении украинских националистов. И в том числе, о первых днях войны с немцами на Западной Украине. Но потом, на кухне, когда заваривал чай, услышал по радио о перевороте в Киеве, и все стало ясно. История повторялась. Лозунги, пришедших сегодня к власти политиков, мало отличались от лозунгов ОУН времен Бандеры. Полковник Рощин готовил расширенную докладную начальству и ему потребовался исторический материал.
Наконец, Василий Дмитриевич поставил точку и перечитал свою работу с первой до последней строки. Называлась она «Становление и деятельность националистических организаций Украины с 1920, до 1950 годов» и начиналось главой о том страшном дне в самом начале войны, который в детстве пережил сам ученый. Теперь он собрал об этом огромный материал и мог рассказать другим. Что же из себя представлял Львов накануне войны? Историк Клименко написал так:
«Город с очень большой натяжкой мог считаться украинским. С 1379 года. он принадлежал Польше. В 1772 г. по первому разделу Польши отошел к Австро-Венгрии и был переименован в Лемберт. Накануне войны в городе жило около 370–380 тысяч человек. Больше трети всех жителей составляли евреи. Наиболее авторитетные авторы оценивают еврейское население Львова в 160 тысяч. За ними по численности следовали поляки. Их насчитывалось около сто тысяч. Достоверных данных о численности других этнических групп: украинцев, немцев, венгров, армян не сохранилось… Этнические украинцы, практически не были представлены ни в политической, ни в экономической, ни в интеллектуальной элите города. Существует масса свидетельств польских жителей, что только в первые недели июля 1941 года они осознали, что в городе много и украинцев. Так выглядел Львов накануне немецкого вторжения».
И вот немцы вошли. Василий Дмитриевич словно опять пережил свои детские ужасы. Но для записки в ФСБ чувственные пассажи не годились. Старый ученый постарался воздержаться эмоций, и загнал их в сухой язык документа
«Последние советские солдаты покинули город приблизительно в 4 часа утра 30 июня 1941 года. Первыми в город ворвались оуновцы, и уже ранним утром на стенах домов появились листовки, призывающие к насилию в отношении «жидов, ляхов, мадьяров и большевиков». Айнзатцгруппа прибыла во Львов в первых числах июля. По многочисленным свидетельствам погромщиками были украинцы, как оуновцы, так и обыватели, которыми руководили немецкие офицеры. Большинство авторов израильских, советских, и постсоветских украинских, ставили своей задачей возложить ответственности за погромы на немцев, Но вопрос, как несколько десятков эсэсовцев могли контролировать действия нескольких тысяч оуновцев, оставался открытым. Известно, что немцы снимали погромщиков на кинопленку, впоследствии эти кадры демонстрировались в кинотеатрах Львова как свидетельство «спонтанного» народного мщения. Характерна и следующая цитата из официально донесения военной комендатуры: «В первые же часы после того, как русские покинули город, украинское население предприняло достойные похвалы выступления против евреев». Этот же документ оценивает число убитых в погроме в семь тысяч человек.
О том, что немцы долгое время не контролировали ситуацию, свидетельствует и приказ помощника военного коменданта города генерал-лейтенанта Ренца от 5 июля, требующего прекращения беспорядков. Но убийства, грабежи, избиения, и изнасилования не прекращались ни на минуту. Истребляли не только евреев, русских коммунистов, но и поляков. Прежде всего, представителей их интеллектуальной элиты. Очевидно, из-за неспособности овладеть ситуацией между 5 и 14 июля генерал-лейтенант Ренц был смещен со своего поста и заменен генерал-майором Роткирх»
На днях из Берлина Василию Дмитриевичу прислали бумагу, где сообщалось, что генерала Ренца Гитлер потом расстрелял. Даже бесноватому фюреру показалась опасной несанкционированная резня во Львове.
Клименко хотел уже отослать свою записку по электронной почте Рощину. Но решил, что она будет не полной, если он не вставит в нее главу о деятельности ОУН до войны. На это ушел еще час. Теперь он просьбу полковника Рощина выполнил. Отправив свой труд, откинулся в кресле и сидел некоторое время неподвижно.
Старик устал. Но эта усталость была куда приятнее, чем тупое оцепенение, которое он испытывал после гибели сына. Теперь он знал, что сможет сохранить себя как личность и достойно нести горе, выпавшее на его долю. Помог ему в этом и гость из Киева. Снегирь пробыл у Клименко всего час, но кипучая энергия, что источал киевлянин, передавалось любому, с кем богатырь общался. Да и родная речь согрела сердце обрусевшего украинца. Снегирь сохранил специфический днепропетровский говорок, впитанный им в детстве с молоком матери. Этот говорок ни раз заставил старика улыбнуться. И хоть он тогда еще переживал за Галю, не зная, чем закончится ее похищение бандитами, после ухода гостя, мир ему уже не казался таким черным. А сегодня утром и Галя позвонила. Девушка вернулась домой и поблагодарила Клименко за свое спасение.
«А я тут причем»? – Удивился старик.
«Вы назвали точное время, когда я от вас ушла. Друзья Сергея Павловича допросили продавщицу газет, что сидит недалеко от вашего подъезда. Та запомнила номер машины. Вот Снегирь и нашел бандитов. Теперь они арестованы. Только главарь на свободе. Думаю, Снегирь доберется и до него. Упорный дядька. Он мне очень приглянулся. Настоящий мужик». Василий Дмитриевич с девушкой согласился. И предложение киевлянина, уступить в рассрочку квартиру сына Тимофею и Гале, ему понравилось. Все это немного отвлекало несчастного отца, но что-то тревожное, помимо боли за сына осталось в сердце. Василий Дмитриевич вспомнил о перевороте в Киеве и тяжело вздохнул. Неужели на его Родине так ничего и не поняли? Он уже обрадовался что, наконец, на Украине появился политик, способный цивилизованно наладить достойную жизнь. Юлии Тимошенко он верил. А теперь надо начинать все сначала….
Коммерческий аэродром.
В Кучин Яре под Киевом.
18 ноября. 2010 года.
Когда Тимофей Анатольевич вызвался сопровождать Снегиря, он не подозревал, в какую затею ввязывается. Старков не был трусом. Еще до Большой войны он несколько лет отработал в «горячих» точках и смерть не раз дышала ему в спину. Однажды его снимал вертолет с крыши дома, который штурмовали террористы. Он болтался на канатах, а вокруг свистели пули. Одна пробила рюкзачок с аппаратом, что висел у него на спине. Прекрасную цифровую технику пуля испортила, но аппарат спас ему жизнь. И это не единственный случай, когда он в прямом и переносном смысле болтался над смертью. Но одно дело работать военным корреспондентом среди своих, совсем другое – лететь в чужую страну в качестве партизана.
Фантастические приключения начались с журналистом еще в Москве. Когда они со Снегирем вышли из дома Гали на Переяславскую улицу, Тимофей предположил, что кто-то из них поднимет руку, они усядутся в такси, или частника, и поедут в аэропорт. Там дождутся ближайшего рейса до Киева и возьмут билет на самолет.
Но Сергей Павлович мыслил иными категориями. Вместо того, чтобы поднять руку, он опустил ее в карман, извлек свой мобильный, набрал номер, после чего недолго поговорил с кем-то по-украински. Закончив разговор, спрятал трубку и сказал – «Надо ждать». Ждали они минут пятнадцать, после чего рядом с ними с визгом притормозил «Бьюик» и они в него уселись.
Водитель лимузина, ни спрашивая маршрута, погнал так, что голова Тимофея вжалась в подголовник. По ночной Москве можно было передвигаться без помех от пробок, но они не передвигались, а летели. Так быстро по городу Старков не ездил никогда. Кое-как привыкнув к скорости, он попытался понять, куда их везут. В Домодедово вело Киевское шоссе. В Шереметьево – Ленинградское. Но они мчали на Восток столицы. Уже при выезде из города, он сообразил, что они на Горьковском шоссе. Еще через десять минут он понял, что они едут в Жуковский.
Единственную остановку их лимузин совершил перед въездом на летное поле. Дорогу туда загораживал шлагбаум. Охранник ничего ни у пассажиров, ни у водителя не спросил, только заглянул в кабину, и тут же свой шлагбаум поднял. «Бьюик» снова развил бешенную скорость, а когда затормозил, Старков увидел перед собой небольшой реактивный самолет.
«Что это»? – Спросил он у Снегиря. Тот посмотрел в окно и, открывая дверцу машины, ответил – Кажется, «Фалькон – 2000». А какая тебе разница? – Киевлянин подумал, что москвича интересует марка самолета, на котором им предстоит лететь, а Тимофей просто не мог придти в себя и понять, что происходит.