– Тогда-то вы и поняли?
Щеглов в раздражении хлопнул себя по колену.
– Понял, конечно! Сложил два факта: в чьём имении расположена соляная шахта и перспективу рождения «наследника». Да что толку – ничего сделать я уже не успел. С болота послышался топот копыт, я выглянул в окошко – смотрю, Бунич мчится, а у меня дверь открыта, и конь во дворе остался. Вот, думаю, сейчас скандал разразится. Однако Бунич по-другому решил – развернулся и поскакал обратно. Я пока до коня добежал, негодяй уже далеко был. Остальное вы знаете.
Щеглов замолчал, и Платон вдруг с ужасом осознал, что Вера более полугода почти ежедневно принимала в собственном доме убийцу. Да тот мог в любой момент с ней расправиться!
– Получается, что мы с женой с самого начала были обречены? – спросил он
– Бунич ещё в столице лично от графини Румянцевой узнал, что старая дама подарила Солиту внучке. Вот тогда он и запаниковал, решил отделаться от соперницы, пока та не появилась в имении. Во взрывном деле Бунич поднаторел – сам в шахте заряды закладывал – соляные слои вскрывал. Так что бомбу он изготовил со знанием дела, потом купил у пропойцы-извозчика лошадь с пролеткой и подкараулил свою жертву. Ну, о результате вы знаете…
– Значит, это всё-таки был он!..
– Да. Но когда покушение не удалось, Бунич решил больше не рисковать, а просто жениться на Вере Александровне. Для этого он надумал её очень сильно напугать. Вот и устроил нападение в лесу. Отправились они с Поляковым вслед за нами в Смоленск. Там управляющий нанял на рынке двух прохвостов. Я, к сожалению, слишком долго за кибиточника Алана цеплялся, связь его с графом Печерским устанавливал. Ведь княгиня Вера только сегодня утром сказала мне, что Бунич, оказывается, будучи в Петербурге, проживал в доме графини Румянцевой, и, соответственно, знал, где бывают Вера Александровна и её мать.
Платон задумался. Что-то не сходилось в этих предположениях.
– Пётр Петрович, но мы ведь с вами установили, что нападавших было трое. Потом вы видели в уезде простреленный сапог, принадлежавший этому Алану!
Капитан кивнул, соглашаясь, он и сам все время думал об этой нестыковке.
– Верно говорите! Только, похоже, Алан этот сам с местными налётчиками договорился или просто следил за ними. Поляков нанял именно тех двоих, кого я застрелил. Причем об убийстве Веры Александровны речь не шла, её должны были просто испугать. Но Бунич неудачно рассчитал, его интрига привела к тому, что вы спасли графиню, а потом быстро на ней женились. Вот и пришлось этому негодяю избавляться уже от целого семейства.
– Я ещё на свадьбе понял, что он положил глаз на мою сестру Веронику, но я и предположить не мог, что Бунич надеялся получить вместе с ней Хвастовичи, да и Солиту в придачу, – признался Платон.
– Я думаю, что Бунич уже не смог бы остановиться, так и убивал бы, пока не получил любое из двух имений, а может, и оба. Он и сегодняшний взрыв придумал лишь для княгини, вас он собирался убрать потом и, как обычно, свалить всё на болота.
– Он что, во всём признался? – удивился Платон.
– Он – нет. Молчит пока, зато подручные его поют соловьями. Поляков сдал хозяина с потрохами: всё до мельчайших деталей излагает. Вы разве не замечали, что самые страшные предатели получаются из бывших верноподданных холуев? Так что сейчас «правая рука» с наслаждением топчется на могиле своего хозяина.
– Но вы же сказали, что в Петербурге Бунич сам кинул бомбу. Полякова там не было.
Кривая улыбка Щеглова на сей раз получилась лукавой. Он даже весело хмыкнул, прежде чем объяснил:
– Дело все в мании величия. Бунича прямо-таки распирало от сознания своей гениальности. Ему восторг публики требовался, вот он и трепал языком – все подручному рассказывал. Теперь Поляков все эти подробности мне излагает – про бомбы, фитили и запалы. Сегодня, например, он уже сообщил, что порох в шахте заложил сам, но запалы поджег Бунич. Тот заманил вниз щенка, убедился, что Вера Александровна спустилась вслед за собакой, и запалил шнуры, а сам ушёл через боковой штрек. Там, оказывается, есть короткая дорога, – подвёл итог капитан и поднялся. – И всё-таки мне кажется, что, будь я повнимательней, давно бы зачерпнул водички из колодца на солеварне.
Платон напомнил:
– Слишком уж явно всё на этого кибиточника с Печерским указывало: у генерала Чернышёва был мотив, граф считался его помощником, а бродячий торговец водил знакомство с Печерским. Чётки опять же… Я, честно сказать, в этой версии даже не сомневался, а вот вы молодцом: так до конца и не поверили. Я по вашему письму это понял.
– Служба у меня такая – все версии проверять. Но я вам слово даю, что не отступлюсь, рано или поздно, но докопаюсь, что этого Алана с графом Печерским связывает.
– Можете рассчитывать и на меня. Да только как мы с вами это сделаем? Торговца уже след простыл, а Печерский в конце концов вернётся в столицу…
Щеглов вдруг смутился. Таким Платон его видел впервые. Хозяин уезда мялся, словно подросток… Князь с удивлением глядел на него.
– Тут такое дело… В Петербург меня переводят, вызов пришёл, – признался Щеглов.
– Поздравляю! – улыбнулся Платон. – Где служить будете?
– По Министерству внутренних дел, а участок – на Охте.
Исправник пожал Платону руку и шагнул было к дверям, но потом, как будто решившись, вдруг остановился и сказал:
– Я хочу Марфе Васильевне предложение сделать. Её светлость разрешит своей помощнице уехать?
– Если получите согласие Марфы, я уговорю жену, – пообещал Платон.
Просиявшее лицо исправника сказало о многом.
Щеглов простился и сбежал с крыльца, а Платон поднялся на второй этаж.
В спальне стояла тишина. Вера по-прежнему спала, её дыхание было чуть слышным, но ровным. Платон прошел на балкон. Внизу растворялись во тьме пышные силуэты яблонь. Слава богу, этот трагический день закончился благополучно. Вот и Щеглов встретил свою судьбу. Пусть удача не покинет его, и пусть Марфа сделает этого замечательного человека счастливым!
Из сада потянуло ветерком, Платон испугался, что жена замёрзнет, и шагнул в комнату, прикрыв за собой балконную дверь.
– Не нужно, – услышал он тихий голос.
– Тебе не дует?
– Наоборот, я хочу на воздух, – призналась Вера.
Муж закутал её в одеяло и вынес на балкон. Он аккуратно опустился на пол и, бережно прижав к себе Веру, прислонился к стене.
– Я никогда больше не отойду от тебя дальше чем на полшага, – пообещал Платон, – это я во всем виноват.
– Ни в чём ты не виноват! Кто же знал, что Бунич десятилетиями ворует у нас соль, а тут мы приехали – и стали ему мешать.
Вера опять вспомнила сизые от бешенства зрачки своего врага и содрогнулась.
– Как ты думаешь, Бунич безумен? – спросила она мужа.
– Нет, навряд ли. Скорее, мы имеем дело с полностью развращённой натурой. Его крайняя наглость – результат многолетней безнаказанности. Он всегда отдавал себе отчёт в преступности своих действий, поэтому и заботился о каждой мелочи: рабов в шахту привозил издалека, подручных держал железной хваткой, а сам при этом старался выглядеть весельчаком – душой общества.
– Значит, та бомба у Цепного моста, всё-таки предназначалась мне, – тихо сказала Вера, и её голос дрогнул.
Платон испугался, что она расплачется, но его жена никогда не сдавалась, наоборот, Вера хмыкнула и гордо заявила:
– А ведь я его обставила: Бунич за столько лет так и не смог догадаться, что соль можно размалывать, а я придумала это почти сразу.
Бледной ночною бабочкой скользнула по её губам улыбка. Вера казалась такой близкой, такой родной, и Платон решился:
– Я очень горжусь тобой, – сказал он, – и ещё я очень люблю тебя и не знаю, как смогу дальше жить, если ты не ответишь мне взаимностью…
Вот и свершилось это чудо. Маленькая рабочая лошадка – верная опора семьи – превратилась в счастливую принцессу из самой волшебной сказки. Её любили! Нежно и преданно. На всю жизнь. Вере вдруг показалось, что её сердце коснулось сердца Платона, и она наконец-то отважилась на главные слова в своей жизни:
– Я тоже очень тебя люблю…
Муж прижал её к себе и поцеловал, а Млечный Путь над их головами выгнулся звёздной дугой, соединив прошлое с будущим мерцающей дорогой счастья.
Глава сорок третья. Из письма Н. К. Загряжской графине М. Г. Румянцевой
«…Ты, верно, станешь меня ругать, да и кругом права будешь. Но теперь уже ничего не исправить. Так что признаюсь тебе сама. Бес меня попутал, Машенька! Ты только Соне ничего не говори, она ведь у тебя – святая, ровно монашка, таких вещей не признает, а мне, старухе, из-за её осуждения стыдно будет. Впрочем, изложу всё по порядку.
Сама знаешь, какие слухи в последнее время насчёт Виктора ходят, а он сам молчит, ни мне, ни жене не признаётся. Вот я и не выдержала, потихоньку собралась да поехала к Пяти углам – на квартиру к гадалке Кирхгоф. Пускай, думаю, карты раскинет на зятеву карьеру. Пока доехала, чуть от страха не зашлась – сердце, словно птичка в клетке билось. Но, слава богу, обошлось. И с Виктором тоже благополучно. Больше не стану тебе этим голову забивать, одно скажу, что всё у него сладится.
Как только я это от гадалки услышала, так сразу и про ваше семейство подумала. О вас ведь тоже сердце болит. Вот и приказала я Кирхгофше на вас гадать: сняла с пальца кольцо – твой подарок, на стол положила и говорю: “Что ждет моих друзей?”
Сия великая гадалка, как карты раскинула, так в лице и переменилась. Я – сразу носом в расклад, а там башня валится, да мечи с монетами вперемешку. Кирхгофша всё молчит – то ли размышляет, то ли соврать готовится, но тут уж я в неё вцепилась мёртвой хваткой. Тогда она и рассказала, что в вашем семействе случилась беда, всё благополучие рухнуло, а сейчас дом держится только силами одной молодой дамы. Гадалка называла её “Императрица”. Понятное дело, что это о Верочке. Кирхгоф пообещала, что трудности “Императрицы” позади. Только на этом хорошие новости кончаются. Уже в ближайшем будущем ждут ваше семейство новые неприятности: скандал, тёмные дела, опасность и гнев августейшего семейства, а всё из-за девицы. Гадалка мне и карту показала – “Звезду”. Вот, говорит, ваша девица. Звезда – значит, надежда. Меня аж в жар бросило. Не могла она знать имени Надин, ведь я ни словом, ни намёком не дала понять, о каком семейств