Священник спрашивал, жил ли он здесь в войну? И вот теперь Тадеуш вдруг понял, что оказался совсем близко, метрах в ста, от того места, где все случилось и все началось. Ему даже послышались голоса.
В тишине леса голоса разносились далеко. Он пригнулся, потом опустился на колени и увидел двух мужчин, одного из которых тут же узнал по короткой стрижке, мощным плечам и тяжелой кожаной куртке. Второго — того, что помоложе, — он раньше не встречал. Этот носил другую стрижку, выглядел не так грозно и слегка прихрамывал. Они стояли в нескольких метрах от первой могилы, неподалеку от того места, где недавние дожди обнажили белесые кости. Тадеуш Комиски собрал их в мешок, отнес подальше и вернулся за отвалившимися от большого скелета голенью и предплечьем. Потом выкопал еще одну могилу и закопал останки человека, смерть которого и породила проклятие.
В падающих между деревьями солнечных струях танцевала мошкара. Согретые весенним теплом, птицы порхали с ветки на ветку над старой могилой. Знай они, где искать, взяли бы шагов на пятнадцать вправо. Могила была около полутора метров в длину, полметра в ширину и метр в глубину. Тадеуш Комиски приходил сюда часто, словно влекомый некоей силой к месту, бывшему мукой проклятия. За прошедшие с тех пор годы земля здесь слегка просела. По обе стороны от могилы стояли два дерева, ствол одного из которых раздвоился. Указателей хватало, и он точно знал, где были те двое, девушка и парень. Могилу занесло опавшими листьями и осыпавшимися иголками, а две зимы назад на нее упал большой сук. Священник сказал: «Можешь не отвечать, но помни — только исповедь очищает человека от чувства вины». Они пошли дальше.
Тадеуш вряд ли мог бы объяснить, почему идет за ними. Он стоял спиной к огромной горке пепла, месту последнего упокоения четверти миллиона человек, но проклятием для него стала другая могила, та, в которой лежал всего лишь один человек. Солнце поднималось все выше, и он передвигался между деревьями легко, скрытно и неслышно, совершенно не чувствуя боли в суставах. За долгие годы в полном призраков лесу он научился многому и сейчас говорил себе, что хочет всего лишь выяснить, куда направляются эти двое, и что как только узнает, повернет назад и отправится собирать хворост. Двое мужчин прибавили шагу, даже не догадываясь, что прошли там, где он перезахоронил кости.
— Их предали, — сказал Ройвен Вайсберг. — Бабушку и дедушку предали. С того момента, как ее отправили в гетто во Влодаве, а его взяли в плен, они постоянно были окружены ложью и предательством. Их предавали все — отдельные люди, системы и целые народы. Было ли кому-то дело до них? Нет, никому. Они были мелочью, пешками, пылинками и могли рассчитывать только на себя. Свою судьбу они держали в собственных руках — все остальные, чужие могли обмануть и предать. Этому учили и меня, и я знаю — так оно и есть. Все случившееся здесь, в лагере, для меня живо. Ты понимаешь, Джонни?
Его ясные глаза опасно блеснули и вцепились в Джонни. Они стояли вблизи того места, где река сужалась, и откуда разливалась потом по полям. Берега здесь были крутые и поросшие деревьями, и поток несся с устрашающей силой. Неподалеку лежала их лодка, неподалеку сидели, опустив головы, русские и Иосиф Гольдман. Над ними тянулись вверх тонкие струйки дыма. Та невидимая борьба, что шла внутри него, закончилась. Он увидел место, где был Собибор, услышал историю жизни и теперь перед его внутренним взором стояла хрупкая, седоволосая женщина в черном, вырастившая внука таким, каким он стал. Он понял нечто важное и сам как будто стал частью этого места. То, что он сделал ночью, возле озера, перед тем, как взяться за корму лодки, было забыто.
— Да, сэр, — сказал Кэррик.
ГЛАВА 1816 апреля 2008
Кэррик остался с Ройвеном Вайсбергом.
До вечера еще оставалось несколько часов. Солнце лишь миновало зенит, и тени от деревьев лениво поползли к реке. Делать было нечего, и Кэррик просто смотрел на проносящийся мимо поток. Ройвен рассказал, что оплатил строительство церкви в деревне неподалеку от Перми, и объяснил, что так поступают многие бизнесмены, желающие оставить после себя некое наследство. Кэррик кивал и слушал, но сама тема строительства церкви в каком-то далеком, незнакомом месте его не заинтересовала. В этом было что-то вульгарное, безвкусное и отдающее дешевой сентиментальностью. Впрочем, свое мнение он держал при себе и делал вид, что внимательно слушает.
За спиной у него лежала спрятанная лодка и канат. Как протянуть канат на другой берег, чтобы потом, держась за него, переправиться через реку? Проблема не выходила из головы. Неужели никто из этой четверки не подумал о половодье? Верилось в такое с трудом, но от критических реплик Кэррик воздерживался.
Наблюдение за дальним берегом оптимизма не добавляло. Скорее, наоборот. Глядя на подступающие к воде густые кусты и невысокие деревца, на яркий пограничный знак, он из последних сил старался не клевать носом, а когда смотрел на воду, видел мусор и думал о лодке и темноте.
Ничего привычного и знакомого, все чужое и враждебное. Где свои? Где группа поддержки?
Уставший, продрогший, голодный, Кэррик все сильнее укреплялся в мысли, что положиться может только на одного человека, на Ройвена Вайсберга.
Там, на дальнем берегу, из леса выбегала и обрывалась к кромке воды узкая тропинка. Может быть, ею пользовались приходившие к реке олени, кабаны или лисицы. Где-то там, ближе к рассвету, мигнет фонарик, и тогда Ройвен даст ответный сигнал.
Что же это за груз, ради которого такой авторитет приехал в богом забытый уголок на самом краю Польши? Что может стоить таких денег? Наркотики? Нет, их переправляют на больших грузовых автомобилях. Девушки? Тоже нет, они приезжают из Украины на автобусах. Конечно, не поддельные паспорта и не фальшивые «ролексы». Не контрабандные сигареты и не компьютерные чипы. Ни одно, ни другое, ни третье не заняло бы приоритетного места в списке покупок Ройвена Вайсберга.
Тогда оружие? Приклеившись взглядом к тропинке на другом берегу, Кэррик перебрал в уме то оружие, с которым успел познакомиться в Ираке. Самодельное взрывное устройство, из-за которого он едва не лишился ноги, могло быть собрано каким-нибудь инженером или автомехаником, или электриком где-нибудь в гараже на окраине Басры. Минометы после балканской войны расползлись по всей Европе. Рынок вооружения переполнен. Достать ракеты земля-воздух, если кому-то вздумается сбить самолет над крупным международным аэропортом — Шарля де Голля, Фьюмичино, Скипхоллом или Хитроу — будет потруднее, но три или четыре, если транспортировать в защитном кожухе, заняли бы слишком много места. Да и для переправы через реку нашли бы более надежный способ, чем на лодке.
Сомнительно, что Ройвен Вайсберг отправился бы сюда ради ракет. И уж наверняка бы он не потащил с собой Иосифа Гольдмана. Бывший десантник с больной ногой — не тот человек, которого можно внедрить в мусульманскую общину. Его кандидатуру не стали бы даже рассматривать. Он вспомнил, как года два назад побывал на лекции в Скотланд-Ярде. Лектор, бывший разведчик, имя которого не назвали, говорил о триаде массового поражения: химическом, биологическом и ядерном оружии. Слово если он не употреблял, использовал только когда. Тогда это все показалось Кэррику чепухой, и, вернувшись в Пимлико, он взялся за биографии Джеда и База, владельцев клуба.
Он подумал об Иосифе Гольдмане. О его милой жене, детях, шикарном доме. О том уважении, которым русский пользовался в Сити, о приемах, галереях, клубах. Вытащить его из того мира сюда, на берег этой чертовой белорусской реки, могло только оружие массового поражения. Тот безымянный шпион говорил что-то о взрыве, после которого огромные территории заражаются смертельными микробами, об облаках нервно-паралитического газа, о радиации…
Думать об этом Кэррик не мог. Даже не пытался. Блокировал эту мысль. От человека, сидевшего рядом на песке, исходило ощущение тепла и силы.
Продукты привезли в двух бумажных пакетах. Купили булочки, фрукты, кока-колу. Полдень давно миновал, а группа еще не завтракала.
Лоусон понял.
Передать плохую новость по телефону Стрелок не решился. Плохие новости всегда сообщают лично, глядя в глаза. Они въехали на территорию кемпинга, осторожно, стараясь не стучать, закрыли за собой дверцу и неспешно, словно на прогулке, направились к микроавтобусу. Лоусон выбрался им навстречу. Эдриан и Деннис последовали за ним. Подтянулись и Дэвис с девушкой, сидевшие за столиком.
Продукты передали Кэти.
И только оказавшись лицом к лицу с шефом, Стрелок повернулся к Багси и кивнул. Вид у Багси был несколько растерянный, словно он побывал на неизведанной территории и не смог сохранить в голове ее карту. Сунув руку под куртку, он вытащил коробочку со свисающими с нее матерчатыми полосками и креплениями-липучками.
— Он ее выбросил, — сказал Стрелок.
— По крайней мере кто-то ее выбросил, — поправил его Багси. — Может, он. Может, кто-то другой. Меня там не было, поэтому сказать, что случилось, не могу. Может, он сделал это под давлением обстоятельств. Может, добровольно. И я не могу сказать, был с ним кто-то при этом или нет. Вряд ли он сделал это открыто, потому что в последний раз координаты изменились ночью. Вот такая ситуация.
— Следов там немного, две пары, — вступил Стрелок. Голос у него всегда звучал одинаково ровно — шла ли речь о триумфальной победе или провале с катастрофическими последствиями. — Полагаю, с агентом был «объект». Мы нашли прибор в нескольких ярдах от того места, где находилась лодка. Думаю, агент избавился от маяка в одиночку, и «объект» при этом не присутствовал.
— Маяк работал хорошо, — словно предвидя возможные обвинения, сказал Багси. — И сигнал был четкий. Свое дело он делал.
— Парень и словом не обмолвился, что не хочет его носить. Принял спокойно, не возражал. Для меня это как гром среди ясного неба.