Через все это красной нитью проходила антикоммунистическая риторика с одобрением американского образа жизни, осуждением безбожных красных и репортажами о разоблаченных и осужденных коммунистических шпионах и диверсантах, засевших в правительстве или других организациях. Одним ярким примером стал сам Дж. Роберт Оппенгеймер, которому в 1954 году запретили занимать любые государственные должности, когда его политические и личные противники (и среди них – бывший коллега по Лос-Аламосу Эдвард Теллер) интригами лишили его допуска к секретным проектам.
Между Востоком и Западом, коммунизмом и капитализмом, тоталитаризмом и свободой пролегла стена. Все стало просто: мы против них, добро против зла. Может, Черчилль и объявил о железном занавесе в Европе, а значит, и во всем мире, еще в 1946 году, но то, что тогда было по большей части красным словцом, теперь стало реальностью. И главным ее символом стало именно ядерное оружие.
До появления водородной бомбы, когда люди еще могли считать атомное оружие очередным (пусть и слегка экзотическим) средством уничтожения, и особенно до того, как ее получил Советский Союз, шло немало разговоров о применении ЯО. На пике Берлинской блокады 1948–1949 годов в Великобританию отправили особые Б-29 Silverplate – на тот момент единственные средства доставки атомного оружия – в качестве завуалированного предупреждения Сталину о том, что его может ждать, если он не проявит гибкость и доведет конфликт до военного столкновения. Это был не более чем блеф: в самолетах не было бомб, да и Штаты еще даже не располагали большим оперативным запасом оружия (неудобная истина, хранившаяся, конечно же, в строжайшем секрете). Когда китайские коммунистические войска вступили в Корейскую войну и сокрушили силы ООН в контратаке начала 1950 года, президент Трумэн публично намекнул на возможное применение ЯО для ответного удара. Унаследовав корейский конфликт после выборов 1952 года, президент Дуайт Д. Эйзенхауэр тоже говорил о применении «тактического» ядерного оружия против китайцев, чтобы переломить патовую ситуацию затянувшейся войны[32].
Все эти угрозы никогда не заходили дальше гипотетических возможностей, но все-таки четко показывали, что табу на ЯО еще не утвердилось. Все изменила водородная бомба. Ее мощь и, как это описывали в GAC, геноцидальная суть относили ее к совершенно новой категории. Атомную войну между США и СССР, как бы она ни была ужасна, еще можно было считать войной, где будут победители и проигравшие, поскольку каждая страна могла сохраниться в более или менее узнаваемой жизнеспособной форме. Но когда с неба посыплются водородные бомбы, говорить уже будет не о чем: не победит ни одна страна, общество каждой будет практически уничтожено. Термоядерная война – это все или ничего.
Теперь, когда Восток и Запад перешли к манихейскому противостоянию, постоянно пополняя арсеналы и бросая друг другу вызов во всех основополагающих областях политики, военных технологий и даже культуры, эта хрупкая стабильность время от времени неизбежно сталкивалась с кризисами. Некоторые из них были незначительными и заканчивались, едва начавшись. Другие останутся секретом на десятки лет. А третьи прочувствует весь мир. Иногда эти кризисы удавалось разрешить с помощью ловкой дипломатии и продуманных шагов, но многие не закончились катастрофой благодаря чистой удаче. И почти все из них можно было бы предотвратить, если бы не человеческие недальновидность, страх и подозрительность.
Тень Армагеддона
Вдобавок к тому, что Корейская война – это первое прямое военное столкновение Востока и Запада в ходе холодной войны, она стала тем самым случаем, когда Соединенным Штатам впервые пришлось смириться с тем, что больше не получится применять ЯО безнаказанно. Хоть однажды Эйзенхауэр и сказал, что в контексте строго военных целей «я не вижу причин не применять ядерное оружие точно так же, как пулю или что угодно еще», знал он и о том, что Штаты вынуждены брать в расчет возможную реакцию СССР: либо прямой ядерный ответ по американским целям, либо, что вероятнее, советское вторжение в Западную Европу[33]. И в любом случае эскалации до полномасштабной мировой войны США и СССР не избежать. Любые краткосрочные военные победы теряли значение на фоне этой перспективы. То же самое приходилось держать в уме в дальнейших конфронтациях Востока и Запада 1950-х – на Тайване и Ближнем Востоке.
Не считая публичного противостояния, на протяжении 1950-х и начала 1960-х США и СССР вели сотни сверхсекретных сражений. Когда стало ясно, что Советский Союз остается непроницаемым и закрытым, военные стратеги поняли, что есть только один способ получать важные данные о военных возможностях русских. Бомбардировщики дальнего радиуса действия – те же, что могли начать ядерный конец света, – разоружили, оснастили сложными камерами и электронной аппаратурой слежения и отправили патрулировать окраины СССР в международном воздушном пространстве, чтобы фотографировать все, что попадется, улавливать и записывать сигналы радаров и засекреченные сообщения, а время от времени ненадолго пересекать границу, чтобы подразнить советские истребители.
Русские занимались тем же самым вдоль границ США и зарубежных баз. Истребители регулярно перехватывали невооруженные самолеты-разведчики, часто обстреливали, а иногда и сбивали их над советской территорией. Своеобразное джентльменское соглашение гарантировало, что эти совершенно незаконные и несанкционированные вылазки будут держаться обеими сторонами в строгой секретности во избежание международных политических последствий. В удаленных регионах, где разворачивались такие драмы, потерю экипажей можно было при необходимости выдать за несчастный случай. Но 1 мая 1960 года произошел крупный инцидент: в глубине территории СССР был сбит самолет-разведчик U-2, пилотируемый Фрэнсисом Гэри Пауэрсом, что сорвало важный саммит лидеров Востока и Запада в Париже[34].
Продуманная сеть радарных станций раннего предупреждения по всей Северной Америке, сообщающая о неожиданных атаках, но при этом и повышающая вероятность ложной тревоги (Wikipedia EN Portal)
Генерал Кертис Лемей, воинственный командир Стратегического командования ВВС, держал свои силы в постоянной боевой готовности (Национальные архивы)
К концу 1950-х возник новый источник постоянных трений, которые могли привести к катастрофе: ложные предупреждения о ядерных ударах. В первое десятилетие холодной войны, хоть стратегические бомбардировщики и перешли от пропеллеров к реактивным двигателям, а дальность и скорость их полета существенно возросли, они все равно достигали своих целей часами. Это давало хоть какое-то время на размышления и даже отмену атаки. У лидеров был шанс начать переговоры.
И хотя главным кошмаром американских стратегов оставался «атомный Перл-Харбор», который еще называли «громом среди ясного неба», вражеский самолет все-таки могли засечь на подлете радарные станции рубежа раннего радиолокационного обнаружения, растянутые вдоль всей Северной Америки до Арктики, и тогда пилоты Тактического командования ВВС – бедного родственника SAC – вступили бы в бой и сбили часть атакующих самолетов, если не все, прежде чем американские города были бы стерты с лица земли.
Но этот сравнительно комфортный статус-кво начал трещать по швам, когда летом 1957 года СССР протестировал первую МБР и в октябре того же года доказал ее возможности, запустив первый в мире космический спутник. Второй спутник, запущенный месяц спустя, был уже куда больше и тяжелее (с обреченным пассажиром на борту – собакой по кличке Лайка). В глазах широкой общественности эти достижения наносили удар по престижу США, но стратеги сделали более зловещий вывод: теперь СССР могут обрушить водородные боеголовки на Северную Америку прямо с небес. Хотя США спешили разработать собственные ракеты, Россия была далеко впереди. МБР были не только неудержимы, но и могли поразить цель где угодно меньше чем за час. То короткое, но достаточное окно предупреждения, которым себя утешали Штаты, теперь пропало.
Отчаянные доклады Пентагона и армейских экспертных групп предостерегали: теперь Штаты открыты и уязвимы, а с годами опасность только возрастет. SAC спешно производило и ставило на вооружение собственные МБР, одновременно увеличивая эскадрилью бомбардировщиков и существуя практически на военном положении. Командир SAC генерал Кёртис Лемей, ранее планировавший бомбардировки Японии, включая ядерные удары, подчеркивал для своих подчиненных: «Теперь мы на войне», даже если бомбы еще не посыпались с неба[35].
Вооруженные ЯО до зубов, SAC и их советские противники жили в постоянном режиме тревоги. Когда время предупреждения сократилось с часов до минут, шанс на роковую ошибку вырос многократно. Обе стороны признавали, что отныне вынуждены реагировать на любую угрозу практически мгновенно – лишь с крохотной задержкой на подтверждение приказов. Побочным продуктом этого напряжения стал страх перед упреждением, то есть перед тем, что твои силы окажутся уничтожены раньше, чем успеют нанести ответный удар после обнаружения атаки противника. Из-за этого SAC держало множество бомбардировщиков и ракет в состоянии наивысшей готовности, проводило бесконечные учения, чтобы отточить запуск за считаные минуты. В начале 1960-х в операции под кодовым названием «Хромированный купол» SAC ввело политику, по которой в воздухе круглые сутки находилось минимальное число ядерных бомбардировщиков, всегда готовых к действию.
Все эти соображения побуждали обе стороны думать, как сохранить возможность нанести ответный удар. Особенно чувствительной проблемой это было для Советского Союза – страны, еще не оправившейся от ран, нанесенных сокрушительным вторжением Германии 1941 года. В отличие от Штатов, у СССР не было союзников у границ противника, где можно было бы установить свои ракеты и самолеты, а это сокращало возможности для решительного удара по континентальной части США. И попытка наконец исправить этот стратегический недостаток с помощью рискованного и опасного хода привела к самому острому кризису времен холодной войны, когда мир оказался в одном шаге от Третьей мировой.