В пятницу, 26 октября, Хрущев отправил Кеннеди длинное сообщение. В многословном личном письме он размышлял о плате за войну и искреннем желании найти выход из текущей ситуации благодаря «государственной мудрости». Хрущев предлагал решение: СССР уберет кубинские ракеты в обмен на снятие морского карантина и обещание США никогда не вторгаться на Кубу. По крайней мере с виду это выглядело первой реальной возможностью выйти из тупика.
И тут, не успели Кеннеди и «Экском» осмыслить и обсудить это первое содержательное послание от Хрущева, как меньше чем через сутки пришло второе – в день, получивший название «Черная суббота». Уже более лаконичное и строгое, это публичное сообщение добавляло еще одно условие: до того как СССР закроет кубинские базы, США должны убрать «аналогичное» ЯО с территории своего союзника по НАТО – Турции. Кеннеди, хоть и раздраженный дополнительным требованием, признал: «Большинство назовет это разумным требованием… Люди будут думать, что это в целом равный обмен»[39]. Впрочем, знал он и то, что это может выглядеть так, будто США отказались от союзника под советским давлением, и обернуться политической катастрофой.
Затем два более острых происшествия быстро отодвинули на задний план мысли о политических затруднениях. В тысячах километров от Вашингтона и Москвы американский U-2 на миссии по взятию проб воздуха случайно пересек полярную границу СССР. Американские истребители обнаружили его раньше советских и сопроводили заблудившегося пилота на базу в Аляске. Этот напряженный инцидент подчеркнул печальный факт: невозможно контролировать каждое движение огромных военных сил, разбросанных по всей планете. Как с прискорбием заявил Кеннеди, узнав о происшествии: «Всегда найдется какой-нибудь сукин сын, до которого не дошло»[40].
Вторая ошибка той субботы закончилась не так невинно. Здесь тоже не обошлось без U-2, но этот уже сознательно проводил разведку на вражеской территории. На миссии по сбору дополнительных снимков все еще строящихся пусковых площадок майора ВВС Рудольфа Андерсона-мл. сбила над Кубой советская ракета «земля – воздух». Пилот погиб. Когда об этом доложили в Белый дом, давление на Кеннеди и его советников тут же возросло до практически невыносимого уровня. Пролита кровь, причем первый выстрел, бесспорно, произвел СССР. Казался неизбежным недвусмысленный военный ответ – по меньшей мере немедленное уничтожение противовоздушной установки.
Теперь война была ближе, чем когда-либо. Во Флориде собирались войска США, готовясь к полномасштабному вторжению на Кубу в ближайшие дни. Вдоль границ СССР расположились бомбардировщики SAC, полностью оснащенные водородными бомбами и ожидая приказа. На Карибах советские подлодки стояли напротив военного флота США. Открытая дипломатия в ООН зашла в тупик, а секретная переписка Кеннеди и Хрущева, казалось, погрязла в путанице и противоречиях.
Никто не хотел войны, но она все же неумолимо надвигалась из какого-то безымянного мрака, чтобы поглотить всю планету, будто неудержимое цунами. Военный секретарь Роберт Макнамара вспоминал, что после того как почти всю «Черную субботу» совещался с президентом и «Экском», обсуждал ответы Хрущева и завершал подготовку военного вторжения на Кубу, покинул тем вечером Белый дом, спрашивая себя, увидит ли он завтрашний рассвет[41].
И все же солнце на следующий день взошло снова и принесло то, чего никто не ожидал. Рано в воскресенье пришло новое послание от Хрущева – причем не по телеграфу, а в виде публичного радиообращения. Генсек объявил, что приказал разобрать кубинские ракетные базы и вернуть все ракеты и боеголовки в Советский Союз.
Его ход был не полной капитуляцией, как поначалу показалось некоторым. В конфиденциальном ответе на два предыдущих письма советского премьера Кеннеди дал согласие не вторгаться на Кубу и несколько месяцев спустя тайно убрать американские ракеты из Турции. Его предложения были доставлены частично в письменном виде лично Хрущеву, а частично – в закулисных встречах один на один брата Кеннеди – министра юстиции и члена «Экском» Роберта Ф. Кеннеди – и советского посла Анатолия Добрынина. Кеннеди настаивали, чтобы турецкая часть соглашения осталась в секрете во избежание впечатления, будто Штаты «продали» союзника по НАТО.
Технически кризис еще не завершился: оставалось уладить множество дипломатических и логистических деталей. Стратегическое командование ВВС пока не отменяло уровень DEFCON-2, а военный карантин продолжался до конца ноября. Но для всего мира воскресное соглашение означало, что можно вздохнуть полной грудью и оставить страхи перед грядущим Армагеддоном.
Уроки и удачи
Резонанс тех нервных «тринадцати дней» Карибского кризиса, как их назовет в мемуарах Роберт Кеннеди, ощущается и по сей день. Самым непосредственным результатом кризиса стал значительный спад напряжения холодной войны – по крайней мере на время. Обе стороны подошли к самому краю пропасти, заглянули за него и резко отшатнулись от мрачной пустоты, которую так хорошо рассмотрели.
Осознав критическую необходимость в быстрой и надежной связи на случай подобных кризисов, Соединенные Штаты и СССР ввели между Вашингтоном и Москвой отдельную горячую линию из действующих круглые сутки телеграфов и телепринтеров. Чтобы еще больше снизить напряжение и выстроить определенный уровень доверия, а заодно сгладить волнение общественности из-за радиоактивных осадков, выросшее за последнее десятилетие, Кеннеди и Хрущев подписали в 1963 году Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой[42].
Все эти позитивные результаты, хоть и немаловажные, сопровождались серьезными проблемами. Несмотря на то что Хрущев – при всех громких провокациях, происходивших, пока он руководил Союзом, – мастерски лавировал не только в Карибском кризисе, но и в других конфронтациях, а заодно избежал Третьей мировой войны, сторонники жесткой линии в советском правительстве порицали генсека за «слабость» и в конце концов в 1964 году вынудили его уйти в отставку. При нем отношения Востока и Запада всегда были бурными и непростыми, но он демонстрировал достойную восхищения выдержку – по его выражению, «государственную мудрость» – в общении с Соединенными Штатами, особенно в ходе Карибского кризиса. А теперь Штатам предстояло столкнуться с твердолобыми коммунистами, и отношения сверхдержав заходили на неизвестную территорию.
И это непосредственно привело к одному из самых важных последствий ядерного кризиса – решению СССР больше никогда не оказываться в положении слабого. Как заявил один советский дипломат (Василий Кузнецов) американским: «Вы, американцы, больше это с нами не повторите»[43]. Хотя Кеннеди и Хрущев поняли, что нужно взять конфликт под контроль и двигаться к разоружению, новые коммунистические лидеры пришли к противоположным выводам. Ведь СССР пришлось в конечном счете пойти на попятный и убрать ракеты потому, что США обладали неоспоримым военным превосходством – то есть у них было не только больше ЯО, бомбардировщиков и ракет, но и способов их доставить с большими гибкостью и точностью. И единственным возможным ответом была всесторонняя попытка достичь стратегического паритета с США, а затем и превосходства над ними.
Эти последствия проявились не сразу, когда СССР начал в 1960-х и 1970-х разрабатывать и ставить на вооружение новые боевые комплексы. Между тем в следующие годы – из-за рассекречивания документов и новых исторических исследований – публике стала известна дополнительная информация о тех тринадцати днях в 1962 году, и ужасающие реалии кризиса предстали более отчетливо. Сразу после октября 1962 года Кеннеди предостерегал членов «Экском» от речей о «победе» и от желания вести себя как «победители». Он считал высокомерной мысль, что Соединенные Штаты якобы победили в конфронтации с Советским Союзом, потому что они в чем-то умнее и лучше. Мир избежал ядерной войны главным образом благодаря чистейшему везению, а не гению политиков. Министр обороны Макнамара подтвердил это десятки лет спустя, после того как пообщался с советскими коллегами, в документальном фильме Эррола Морриса «Туман войны»: «Ядерную войну предотвратила удача. Вот насколько близко мы подошли к ядерной войне [почти сводит большой и указательный пальцы вместе]… Рациональные люди настолько близко подошли к тотальному разрушению своих обществ. И эта угроза существует по сей день».
Можно возразить, что Кеннеди и Хрущев, конечно, прекрасно понимали, что будет, если дать кризису перерасти в термоядерную войну, а раз ни один разумный человек этот путь не выбрал бы, то и события октября 1962 года – не такой уж и серьезный кризис, как кажется. Но мнения непосредственных участников, таких как Макнамара, опровергают этот простой вывод. В ситуации, когда два вооруженных до зубов противника зависают на краю пропасти, не зная намерений друг друга, но отлично понимая угрозу, рациональность – не всегда решающий фактор, особенно если ставки высоки как никогда, а времени на ответ так мало.
Я описал несколько моментов, когда Карибский кризис мог перерасти в открытый конфликт: первые перехваты русских кораблей, случайное нарушение советской границы U-2, сбитый над Кубой U-2. Впрочем, как выяснили историки и политологи, за те две недели произошел и ряд других событий. Многие из них были относительно незначительными, но могли оказаться решающими в разгар крайне напряженного противостояния.
26 октября, когда кризис дошел до самой опасной точки, США запустили из Калифорнии МБР без заряда «Атлас». Также в течение всего кризиса обе стороны провели ранее запланированные ядерные испытания. В обычных условиях это рутинные мероприятия, но на пике конфликта можно без труда ошибочно (или сознательно) принять их за прикрытие для атаки. В повышенной готовности SAC отменяло отдельные процедуры безопасности, снимая для самолетов и ракет с ядерным оснащением стандартный предохранитель, предотвращающий случайный запуск. Все это повышало шансы на катастрофический несчастный случай: если не нападение на Кубу или СССР, то ненамеренный взрыв ЯО на территории США.