[57]. Эскалация воинственной риторики и повышение военных расходов на Востоке и Западе только подливали масла в огонь.
Так поднялась новая волна массовых антиядерных протестов – и в США, и – с особой тревогой – в Западной Европе. Считалось, что именно там начнется Третья мировая, когда советские танки ворвутся в Западную Германию через Фульдский коридор. Активисты заявляли, что если вторжение действительно начнется и со стороны НАТО последует тактический ядерный ответ, первыми с лица земли будут стерты Кёльн, Гамбург и Брюссель, а вовсе не Нью-Йорк, Филадельфия или Вашингтон. Жителей Западной Европы перспектива ядерной войны пугала намного больше, чем обитателей американских городов.
Пока Соединенные Штаты и СССР бряцали оружием, в начале 1980-е начались крупнейшие политические демонстрации в истории – в Вашингтоне, Лондоне, Берлине и других западных городах. Новое поколение демонстрантов провозглашало новое понятие – «замораживание», или «заморозка», – требуя не разоружения, сокращения или уничтожения ЯО, а хотя бы остановки дальнейшего производства, заморозки на текущем уровне. Уже одно это, утверждали сторонники теории, снизит напряжение и поможет опомниться, чтобы затем начать серьезные переговоры. Сдерживанию ничего не грозит, если ни одной из сторон не придется ничем жертвовать.
Дополнительную уверенность и силу мирным активистам придали новейшие исследования ученых (среди них – астроном Карл Саган[58]) – специалистов по различным дисциплинам, в том числе по климатологии, метеорологии и планетной астрономии, хором говоривших: широкомасштабная ядерная война причинит столь тяжелый экологический ущерб, что начнется ядерная зима. Внезапный выброс в атмосферу сажи, дыма и пыли в огромных объемах от пожаров, которые вспыхнут после сотен или тысяч ядерных взрывов, приведет к глобальному падению температуры, что изменит климат Земли на неопределенный срок.
Теория ядерной зимы была основана на передовых методах моделирования климата, учитывавших наблюдения за атмосферным эффектом предыдущих испытаний водородных бомб, результаты воздушных атак на города времен Второй мировой и даже атмосферные явления на других планетах. Этот сценарий пугал, хоть и не был доказан окончательно. С точки зрения общественности ядерная война обзавелась еще одним страшным аспектом, что вызвало резкие протесты против тех политиков, кто слепо настаивал, что ее переживет практически кто угодно, если у него есть лопата и он может вырыть себе приличное убежище (в тот период обрели новую жизнь разглагольствования о гражданской обороне и ее эффективности – неотъемлемая часть доктрины гибкого реагирования). Но в случае ядерной зимы, даже если повезет уцелеть в ходе войны, тебя ждет жизнь в холодном сумрачном чистилище без солнечного света и еды.
Все это, вместе взятое, сделало для многих простую и мощную идею ядерной заморозки еще более привлекательной. Она казалась и рациональным, и не слишком радикальным первым шагом, чтобы остановить неумолимое падение в бездну ядерной войны. Протестное движение предсказуемо столкнулось с оппозицией правительственных и военных кругов, которые утверждали, что замораживание останавливает стратегические силы на опасном и нестабильном уровне (и тут сам собой напрашивался вопрос, что же тогда сохраняло стабильность сейчас и почему, если у одной из сторон есть решающее преимущество, она просто не напала), а если одна сторона обманет и продолжит производить оружие, скоро она победит – этот довод применяли против практически любого договора с самого начала ядерного века.
Поиск выхода
Призыв к ядерной заморозке уже обретал популярность за пределами активистской среды, а также серьезный интерес и поддержку в Конгрессе и других политических кругах, но тут его подорвала инициатива рейгановской администрации, которая одинаково потрясла и «ястребов», и «голубей». 13 марта 1983 года президент Рейган обратился к нации с речью, где представил «образ будущего, дарующего надежду», и предложил разработать систему ПРО, которая сделает «это оружие бессильным и устаревшим». Его стратегическая оборонная инициатива (СОИ) сулила способность «перехватить и уничтожить стратегические баллистические ракеты раньше, чем они достигнут нашей территории или территории наших союзников»[59].
Хотя пресса и публика чуть ли не сразу (и несколько пренебрежительно) прозвали СОИ «Звездными войнами», это оказалось блестящим политическим ходом. Как Советский Союз, так и граждане США с самого начала критиковали и осуждали Рейгана и его администрацию как ярых милитаристов, которые толкают мир к ядерной войне, накаляют напряжение риторикой об «империи зла» и при этом сами не делают для разоружения абсолютно ничего. Теперь Рейган всего одной речью подкосил всю критику. Он призывал не к наступлению, а к обороне, к производству не очередного оружия, а средств защиты от него.
Многие в его собственной администрации остались потрясены и разочарованы либо не приняли предложение всерьез, но Рейган говорил вполне искренне. Несмотря на всю агрессивную антисоветскую риторику первых лет его пребывания в Белом доме, он ужаснулся, ознакомившись с реалиями ЯО и планов его применения, и стал искать способ установить над ним контроль, если не устранить целиком. Отчаявшись найти действенное modus vivendi[60] с Советским Союзом, он увидел другой путь, когда некоторые влиятельные и политически активные ученые – особенно ветеран Манхэттенского проекта Эдвард Теллер, которого считали отцом водородной бомбы, – убедили его, что существует научное решение. Со своим фирменным страстным, хоть и не всегда практичным, воодушевлением Теллер уверял: технологии уже дошли до такого уровня развития, что можно создать систему, которая способна засечь, перехватить и уничтожить вражеские МБР на подлете, причем безупречно – или хотя бы достаточно безупречно, чтобы нападающий не решился нанести первый удар.
Многие другие ученые настаивали на ровно противоположном. И в то время, и в обозримом будущем перехватить даже одну МБР в полете – задача неразрешимая, куда уж там отбить массированную атаку из сотен или тысяч ракет. Это вопрос даже не технологии, а базовых принципов физики. А если и получится «сбить пулю пулей», как описывали эту задачу, всегда можно обойти любую оборонную систему, просто задействовав дешевые болванки или перегрузив ее количеством целей.
Теллер и другие сторонники СОИ подобные возражения отвергали и с благословения Рейгана – и с практически неограниченным финансированием – взялись за дело. Но технические вызовы были не единственным препятствием на пути к рабочей системе СОИ. Разработка обороны против стратегических ракет нарушала Договор о ПРО и, по существу, дестабилизировала мировую политическую ситуацию. Может, сторонники СОИ и проповедовали мир, но фактически усугубляли, а не сглаживали международное напряжение.
Мрачный президент Рейган и генсек Горбачев возвращаются с саммита в Рейкьявике 1986 года, так и не придя к согласию о полном ядерном разоружении (CTBTO Photostream)
Более того, отдельные стратеги напоминали, что СОИ бьет в самое сердце теории сдерживания, устраняя веру в собственную уязвимость, а ведь именно эти соображения в свое время привели к заключению Договора о ПРО. Как отмечали советские лидеры, стратегическая оборона – это хорошо, но что тогда остановит США от нападения на противника? Это не сохраняет мир, а подталкивает к агрессии. Советские опасения из-за СОИ были небезосновательны и укреплялись благодаря пониманию, что с доступными техническими и финансовыми ресурсами СССР не может и надеяться самостоятельно разработать аналогичную систему. Некоторые современные историки считают, что попытка противостоять СОИ, наращивая производство вооружений и увеличивая расходы, стала одной из причин падения Советского Союза: экономика просто не выдержала такой нагрузки[61]. Но на самом деле отказ США отступиться от СОИ, скорее всего, стоил миру единственного реалистичного шанса отказаться от ЯО целиком.
А представился он в 1986 году в Рейкьявике, Исландия, где на саммите встретились президент Рейган и генеральный секретарь Михаил Горбачев. К этому времени отношения Соединенных Штатов и СССР несколько оттаяли, и обе стороны чаще говорили о понимании, а не грозили друг другу. Горбачев проводил реформы, добиваясь большей открытости и экономической свободы, а взгляды Рейгана на СССР и коммунизм смягчились и стали мудрее. И на недолгий миг в Рейкьявике Рейган и Горбачев чуть не пришли к согласию о том, что 40 лет назад считалось немыслимым: полное взаимное ядерное разоружение в течение десятилетнего периода. Оба лидера были искренни: Горбачев внес предложение, а Рейган на него согласился.
Казалось, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – и так оно и вышло. Горбачев поставил единственное условие: чтобы США в рамках Договора о ПРО ограничили свою программу СОИ лабораторией без испытаний и развертывания. Рейган не горел желанием уступить и настаивал, что СОИ не несет угрозы Советскому Союзу, ведь у Соединенных Штатов нет намерения нападать. Они так и не смогли прийти к компромиссу, и, к сожалению для них обоих, возможность избавиться от ЯО была упущена.
Впрочем, еще не все было потеряно. Взаимопонимание Рейгана и Горбачева и благожелательная встреча в Рейкьявике привели на следующий год к крупному соглашению – Договору о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, по которому запрещались все ракеты наземного базирования с дальностью поражения 500–5500 километров. Договор включал бóльшую часть ракет, так волновавших НАТО и европейские страны Варшавского договора, и представлял собой важный шаг в контроле над вооружениями. Впервые была отменена целая категория ЯО. Еще не полное разоружение, но все-таки большой шаг к нему.