Сенатор оперся о кирпичную стену спиной ко мне и медленно опускался на колени. Я бросился к нему, подхватил и увидел, как на боку у него расползается большое пятно. На улице раздался чей-то голос. Загремели шаги, приближаясь к нам. Самое время было уходить. Я закинул руку сенатора себе на плечи, ноги его волочились по кирпичам, а всем весом он навалился на меня. Мы сделали таким образом двадцать пять шагов, прежде чем я увидел дверь, скрытую в глубоком проеме слева. На ней не было таблички с приглашением входить, но я повернул к ней и нажал ручку, дверь оказалась незапертой, и мы очутились в темной комнатушке, с какими-то ящиками, покрытой стружкой полом и обрывками проводов или веревок, едва заметных в тусклом свете из засиженного окна.
Я устроил сенатора на полу, осмотрел и нашел две дырки в боку, сантиметрах в пятнадцати друг от друга.
— Насколько плохо? — прошептал он.
— Сломано ребро. Пуля отскочила от него. Вам повезло.
— Они пытались убить меня. — Он хотел встать, но я не дал.
— Не похоже, что вы удивлены. Вы говорили, что у них есть виды на вас, помните?
— Да, но... — он помолчал, собираясь с силами. — Они просто спятили. — Он снова помолчал. — Флорин, что теперь делать?
— Тот приятель, с которым вы собирались встретиться, — сказал я. — Расскажите мне о нем.
— Его зовут Эридани. Вы были правы. Это ловушка. Теперь я не могу пойти туда, я...
— Держитесь, сенатор. Если у меня и были кое-какие сомнения насчет вашей истории, то эти пули все меняют. Я проверю Эридани. Если все будет хорошо, то я приведу его сюда...
— Нет, не оставляйте меня одного...
— Тут самое безопасное место.
Внезапно он сник.
— Я заслужил это. Я не рожден для подобных вещей, верно ведь, Флорин? Ну, я хочу сказать, что насилие никогда не было моей сильной стороной. Но теперь я в норме. Я больше не выставлю себя дураком.
Я быстренько перевязал его полосками, оборванными от рубашки.
— Как вы думаете, вы можете идти?
— Конечно.
Я помог ему подняться на ноги, и тут у меня в правом ухе раздался щелчок, и голосок, не громче, чем шелест жука в траве, сказал: Отлично, Флорин. Ждите дальнейшего развития событий.
Сенатор в это время застегивал куртку, шипя от боли при каждом движении. Я ощупал голову за ухом, нашел микроскопическое устройство, сорвал его и раздавил каблуком. Дверь на противоположной стене открывалась в грязный холл, ведущий к стеклянной двери на улицу.
Никаких зеленых «бьюиков» не было в поле зрения. Никто в нас не стрелял. Мы старались держаться в тени, как мыши, которых застали вне норки, и двигались к берегу.
Я ВНИМАТЕЛЬНО оглядел улицу, которая была лишь менее запущенной, чем та, где в нас стреляли. Две ступени вели вниз, к тускло-коричневому освещению, откуда неслись ароматы выписки и табачный дым. Мы сели в кабинку и заказали пиво у экс-тяжеловеса с перебитым носом и плоской физиономией. Он поставил перед нами два полных стакана. Я достал носовой платок и обтер лицо. Повязку я наложил на сенатора удачно, так что через нее не проступила кровь. Если хозяин и заметил в нас что-то необычное, то оказался достаточно умным, чтобы и виду не подать.
— Он опаздывает, — нервно сказал сенатор, сидя лицом к двери. — Не нравится мне это, Флорин. Мы тут легкая добыча. Они могут выстрелить через окно...
— Они могли сделать это в любое время. Однако, не сделали. Может, попозже мы выясним, почему.
Он не слушал. Он глядел на дверь. Я повернулся и увидел стройную, темноволосую девушку, до глаз завернувшуюся в кольцо меха рыжей лисы, она спустилась по ступеням и стала осматриваться. Ее взгляд, вроде бы, на миг остановился на нашей кабинке, но, может, я принял желаемое за действительное. Лицо у нее было такое, словно она парила в мечтах где-то далеко-далеко. Она прошла через бар и исчезла за задней дверью.
— Ну, что, — сказал я, — она на нашей стороне?
— Кто?
— Не перегибайте палку, сенатор, — сказал я. — Никто не пропустит такую красотку.
Нахмурившись, он поглядел на меня.
— Послушайте, Флорин, мне не нравится ваш тон.
— Есть что-то, что вы не сказали мне, сенатор?
— Я сказал вам все, — рявкнул он. — Этот фарс зашел уже слишком далеко.
Он вскочил и застыл, глядя в окно. Я повернул голову и через стекло увидел светло-зеленый «бьюик», останавливающийся у обочины. Открылась дверка и из машины вылез человек в сером.
Казалось, он заметил меня в окне и замер на полшаге.
— Вы его знаете? — воскликнул я.
Сенатор не ответил. Его лицо как-то странно дрожало, а откуда-то издалека возник высокий, певучий звук. Я попытался встать, но не почувствовал ног Сенатор склонился надо мной, что-то крича, но слов я не разобрал. Их заглушил гул, словно в туннеле мчался на меня поезд. Силы куда-то исчезли, и я стал падать, а поезд умчался в темную бездну, издавая жалобные звуки, постепенно растворившиеся в небытие.
IV
Я лежал на спине на горячем песке, и солнце горело лицо не хуже духовки. По мне бегали огненные муравьи, кусая то тут, то там, причем выбирали места, где было повкуснее. Я попытался шевельнуться, но руки и ноги были связаны.
— Ты проклятый трус, — сказал кто-то.
— Будьте вы прокляты, я сделал все, что мог! Но я мало что мог!
Голоса неслись откуда-то с неба. Я попытался размежить веки, чтобы увидеть, кто говорит, но они были скованны, как и все остальные части тела.
— Это ваша личная ошибка, Берделл, — раздался еще чей-то голос.
Этот голос кого-то мне напоминал. Трайта. Трайта Ленвилла. Это имя возникло откуда-то из давно забытого прошлого. И не походило на имя того, кого я когда-нибудь знал.
— Моя ошибка, черт побери! Вы были тайными лидерами, вы, кто знал, что делал. А я прошел через ад, говорю же вам. Вы не знаете, что это такое.
— Вы бросили все, убежали. Да вас застрелить мало!
— Заткнитесь вы все! — рявкнул кто-то еще, и я узнал этот голос, голос Большого Носа. — Ллойд, верни все в первое положение. Барделл, будь готов...
— Да вы что, сума все посходили? Разве мне не достаточно...
— Вы возвращаетесь. Вы некомпетентный путаник, но, кроме вас, у нас никого нет. И не спорьте. Время уже на исходе.
— Вы не можете так поступить. Я потерял уверенность. Я больше не верю в метод. Это было бы убийство...
— Самоубийство, — прервал его Большой Нос, — если вы не встряхнетесь и не встретите его. Мы доверяем вам. Отступать уже некуда.
— Мне нужна помощь. По крайней мере, дайте мне... Вы же сами сказали, что это ничему не повредит.
— Как насчет этого, Ллойд?
— Ладно, ладно, только уймитесь. У меня и так уйма хлопот.
Они говорили что-то еще, но все утонуло в новом звуке.
Поднявшийся ветер был горячим, как жгущая кожу паяльная лампа. Он гудел надо мной, буквально разбил мне голову, и темнота Ниагарой хлынула внутрь черепа, смывая голоса, муравьев, пустыню и меня самого...
Я ОТКРЫЛ глаза. Напротив меня сидела девушка, уже не кутающаяся в лисью шкуру, а глядевшая на меня с тревожным ожиданием.
— Вы в порядке? — спросила она голосом, напоминающим воркование голубей.
Или весенний ветерок среди нарциссов. Или журчание счастливых вод. Или, может, просто голос. Вероятно, я просто еще не отошел от шока.
— Вовсе нет, — ответил я, словно управлял голосом при помощи дистанционного управления. — Больше всего мне сейчас хочется залезть на люстру и петь йодль[2]. Только годы тренировок останавливают меня, да еще застарелый ревматизм. Сколько времени я был?
— Вы имеете в виду... — нахмурилась она.
— Правильно, детка. В отключке. Замороженный. Под дозой. Ну, вы понимаете — без сознания.
— Вы просто лежали здесь. Выглядели немного странным, поэтому я...
— Так они заполучили его, да?
— Его? Вы имеете в виду, вашего брата? Он просто уехал.
— На чем уехал? Скорее уж, ушел. Мой бедный приятель был пьян. С чего вы решили, что он мой брат?
— Я... просто подумала...
— Не уверен, стоит ли спрашивать, куда его увезли или зачем?
— Я не понимаю, о чем вы.
— Вот в этом месте, предполагается, я должен обработать вас своей дубинкой и выведать все ваши тайны. Но говоря откровенно, милая, мне сейчас не до них.
Я встал. Это не пошло мне на пользу, и я тут же сел.
— Вам не стоит подниматься.
— А вам что до этого, куколка?
— Да нет, ничего. Просто... — Она не закончила.
— Возможно, в другой раз.
Я снова встал. На этот раз вышло получше, но голова все еще казалась мне мешком, набитым гравием.
— Пожалуйста, подождите! — сказала она, положив свою руку мне на запястье.
— В другое время я задержался бы, — сказал я. — Но долг зовет. По крайней мере, что-то зовет.
— Вы больны, вам плохо...
— Прости, детка, но я к этому привык. Простите, что не могу дать вам чаевых, но я оставил бумажник в другом костюме. Между прочим, вы когда-нибудь слышали о «Ластриан конкорде»?
Она не ответила, только покачала головой. Когда я обернулся у двери, Она все еще не сводила с меня своих прекрасных, огромных глаз. Я позволил двери закрыться между нами и вышел на улицу. Падал снежок. В тонком слое слякоти на тротуаре четко выделялись следы сенатора, и я последовал по ним, слегка пошатываясь, но все быстрее обретая форму.
Следы вывели меня туда, где мы с сенатором совершали свой дерзкий побег от убийц — или от кого мы там сбежали, если вообще сбежали? Заканчивались следы на том месте, где мы высадились с грузовика. Лавка портного была по-прежнему закрыта. Но мне показалось, что манекен, второй слева, следит за мной.
— Будь моим гостем, приятель, — сказал я ему. — Мы с тобой одной крови.
Он не ответил, что меня вполне устраивало.
Я чувствовал себя слабым, как новорожденный бельчонок, и, примерно, столь же умным. Запястья и лодыжки болели. Мне хотелось лечь на что-нибудь мяконькое и ждать, пока со мной не произойдет что-нибудь хорошее. Но вместо этого ждать мне пришлось, спрятавшись в темном дверном проеме. Я не знал, чего жду. Я думал о девушке. О ней было приятно думать. Я думал о том, была ли она галлюцинацией, порожденной той гадостью, которой меня накачали? Мне захотелось вернуться и проверить, но именно в этот момент из переулка вышел и стал переходить улицу какой-то человек. Был он в темном плаще и шляпе, но я узнал его лицо. Это был тот потрепанный рыжий, что заявился ко мне в отель и пригласил на встречу с Советом.