Миссис Коэн восхищалась сноровкой и опытностью Рут. Сэм Ламберт редко вступал в разговор, но его жена то и дело вопросительно поглядывала на него, будто ей хотелось, чтобы он поддержал или похвалил ее. Бодрый, веселый Дигби и бледнолицый Бэттерсби иногда бросали на Ламберта такой же вопрошающий взгляд. Таким же образом, как заметила миссис Коэн, поступал и ее сын Симон.
Было пятнадцать минут девятого, когда на пороге двери с веранды появилась, словно некий персонаж в домашнем представлении для званых гостей, высокая девушка в офицерской форме женской вспомогательной службы военно-воздушных сил. Она, должно быть, сознавала, что падающие сзади солнечные лучи образуют вокруг ее белокурой головы сверкающий ореол, и поэтому задержалась на несколько секунд у двери, медленно обводя взглядом сидящих за столом мужчин в синей форме.
– Боже мой! – воскликнула она с притворным удивлением. – Сколько летчиков в одном месте!
– Привет, Нора! – ответил Коэн-младший.
Нора была дочерью живших поблизости соседей.
– Я тороплюсь. Зашла на одну секундочку, чтобы поблагодарить за те изумительные фрукты, что вы нам прислали.
Корзину с фруктами послали соседям старшие Коэны, но взгляд Норы Эштон был устремлен на их сына. Она еще не виделась с ним после того, как он нацепил на свою форму новенький нагрудный знак штурмана – сверкающие крылья.
– Рад видеть тебя. Нора, – сказал молодой Коэн.
Нора прикоснулась пальцами к нашивкам на рукаве Симона.
– Сержант Коэн – штурман! – торжественно произнесла она и, поцеловав юношу, выпорхнула на веранду так же быстро, как и появилась.
Покончив с завтраком, Рут Ламберт поднялась из-за стола. Она хотела еще раз убедиться, что оставляет отведенную им спальню в полном порядке. Она оглянулась на мужа, и тот, почувствовав ее взгляд, приподнял голову и подмигнул ей. Его глаза выражали больше, чем все, что он говорил ей когда-либо словами.
Миссис Коэн поспешно ушла, чтобы собрать чемодан сына. Оставшись одни, молодые ребята почувствовали себя свободнее. Они вытянули ноги, закурили большие сигары и начали болтать более непринужденно.
– Сегодня наверняка будет вылет, – предсказал Суит. – Я совершенно уверен в этом. – Он засмеялся. – Еще разок насолим Гитлеру, а?
– А разве мы этим занимаемся? – спросил Ламберт.
– А как же иначе? – удивился Суит и повысил голос: – Бомбардировка заводов, уничтожение средств производства…
– Если уж речь зашла о бомбардировках, – вмешался Коэн, – то давайте подойдем к ним по-научному. Точка прицеливания на карте, которую мы используем для бомбардировки Берлина, – это как раз центр города. Мы только обманываем себя, считая, что подвергаем бомбардировке что-либо кроме центров городов…
– А что в этом плохого? – спросил капитан Суит.
– А то, что никаких промышленных объектов в центрах городов просто не бывает, – поддержал Коэна Ламберт. – В центре большинства немецких городов – старые дома, узкие улицы и переулки, по которым и пожарная машина-то не проедет. Центр обычно окружен кольцом жилых домов, чаще всего кирпичных зданий, где живут люди среднего достатка. Только внешнее кольцо состоит из заводов и жилищ рабочих.
– О, ты, оказывается, очень хорошо знаешь немецкие города, старший сержант Ламберт! – заметил Суит.
– Я просто думаю о том, каково людям в этих районах, – ответил Ламберт. – Я ведь тоже потомок таких же людей.
– Я очень рад, что ты так высказался, Ламберт, – проговорил Суит.
– Стоит только взглянуть на сделанные нами снимки, чтобы понять, во что мы превратили тот иди иной город, – сказал Коэн.
– На то и война, – несмело подал свой голос Бэттерсби. – Мой брат говорил, что между доведением до банкротства какой-нибудь иностранной фабрики в мирное время и бомбардировкой ее в военное время нет никакой разницы. Война-это испытание промышленного потенциала каждой страны. Вы же видите, как мы сейчас совершенствуем наши самолеты, радиоаппаратуру, двигатели и разное секретное вооружение.
– Ты что, красный, Бэттерсби? – спросил капитан Суит.
– Нет, сэр, -ответил Бэттерсби, нервно прикусив губу. – Я просто повторяю то, что сказал мой брат.
– Его следовало бы убить, твоего брата, – сердито буркнул Суит.
– Так и произошло, сэр, – ответил Бэттерсби. – В Дюнкерке.
От смущения Суит покраснел как рак. Он ткнул дымящуюся сигару в недоеденный блин и сказал, вставая из-за стола:
– Пожалуй, нам лучше разойтись и начать собираться.
Дигби и Бэттерсби тоже поднялись наверх укладывать свои вещи. За столом остались только Коэн и Ламберт. После некоторого молчания Коэн спросил:
– Вы не верите в эту войну?
– Что значит «верите»? Ты говоришь о ней, будто это еще не война, а только слух какой-то о ней.
– Я часто размышлял о бомбардировках, – сознался Коэн.
– Я так и думал, – заметил Ламберт. – От этих размышлений можно помешаться.
На службе Ламберт обычно говорил только о технике и, как большинство старослужащих, лишь улыбался и никогда не вступал в дискуссии по политическим или религиозным вопросам. Сегодняшний день был исключением.
– Значит, вы говорите, – продолжал юный Коэн, – что вам не нравится бомбить города?
– Да, я говорил именно об этом, – ответил Ламберт.
Молодой штурман настолько опешил, что не нашел слов для продолжения разговора. Допив кофе, Ламберт заметил:
– Хороший кофе.
Коэн поспешно схватил кофейник, чтобы наполнить чашку Ламберта и продемонстрировать тем самым восхищение и уважение к своему командиру.
– Отсутствие порядка выводит людей из душевного равновесия, – неожиданно произнес кто-то позади Ламберта. Старший Коэн вошел в столовую никем не замеченный и не услышанный. Это был высокий красивый мужчина, старательно выговаривающий английские слова. – Мне довелось видеть людей, которые настолько любили порядок, что копали для себя могилы стройными рядами, а потом так же стройно, гордо и четко поворачивались лицом к расстреливавшим их солдатам.
Как раз в этот момент снаружи донесся какой-то шум: по лестнице со второго этажа, спотыкаясь и ворча, спускался со своим чемоданом Дигби. Ламберт и молодой Коэн поднялись и направились в вестибюль. Мистер Коэн последовал за ними, стараясь оказаться между Ламбертом и сыном.
Когда юноша поднялся наверх, мистер Коэн тихо проговорил:
– Все отцы чем больше стареют, тем больше глупеют, Ламберт. Присмотрите за Симоном, хорошо?
Несколько секунд Ламберт молчал. В этот момент вниз спустился Суит и, дружески взяв старшего Коэна за руку, весело сказал:
– Ни о чем не беспокойтесь, сэр. Все будет хорошо.
Однако Коэн по-прежнему с мольбой смотрел на Ламберта, и тот наконец произнес:
– Но ведь в мои обязанности не входит смотреть за вашим сыном. – Ламберт сознавал, что все его слышат, но голоса не понизил. – В этом просто нет никакой не обходимости. В экипаже каждый из нас зависит друг от друга. И любой может поставить самолет под угрозу. Ваш сын – самый искусный штурман из всех, с кем мне пришлось летать, может быть, даже лучший во всей эскадрилье. Он мозг самолета. Он смотрит за нами, а не мы за ним.
Наступило молчание. После минутной паузы мистер Коэн сказал:
– Конечно, он обязан быть искусным и умным: его образование обошлось мне очень дорого. И все же, присмотрите за моим сыном, мистер Ламберт, прошу вас.
– Хорошо, я обещаю.
Ламберт кивнул отцу Коэна и поспешил наверх, проклиная себя за то, что все-таки произнес эти слова. Навстречу ему с большим чемоданом спускался по лестнице молодой Коэн.
Когда отец и сын оказались внизу у лестницы одни, мистер Коэн не удержался и сказал:
– Слышишь? Твой командир Ламберт говорит, что ты лучше всех.
Неожиданно около них словно из-под земли появилась миссис Коэн и заботливо сняла с рукава сына маленькую ниточку:
– Я заметила, что мистер Суит носит золотые запонки. А почему ты не взял свои? Ведь это очень красиво!
– Но не в сержантской же столовой их носить, мама.
– А сколько капитану Ламберту лет? – спросила миссис Коэн.
– Двадцать шесть или двадцать семь. Он не капитан, мама, он старший сержант авиации. На один ранг выше меня. Мы называем его капитаном потому, что он командир нашего экипажа.
Миссис Коэн закивала головой в знак того, что она пытается все понять и запомнить.
– Он выглядит. гораздо старше, – сказала она. – Ему можно дать все сорок.
– А ты что же, хочешь, чтобы твой сын летал с мальчишкой? – спросил мистер Коэн.
– Этот капитан Суит мог бы помочь тебе стать офицером, Симон.
– Но, мама, тогда бы мне пришлось перейти в другой экипаж. Начальство не любит, когда офицеры летают на самолете, которым командует сержант. И Ламберт будет чувствовать себя стесненно, если я сяду позади него, сверкая офицерскими знаками различия. К тому же мы будем тогда и питаться в разных столовых" я – в офицерской, а он-в сержантской.
– Целая речь! – насмешливо сказал мистер Коэн. – Но если мистер Ламберт такой уж хороший парень, то почему же он не офицер? Ты говорил, что у него больше опыта, больше наград и что он выполняет такую же работу, как и твой друг мистер Суит?..
– Сразу видно, папа, что английский язык ты теперь знаешь. Ламберт не кончал дорогостоящей частной школы, а англичане считают, что командовать военными могут только джентльмены.
– И с такими убеждениями они ведут эту войну?
– Да, с такими. И тем не менее Ламберт – самый хороший, самый опытный летчик во всей эскадрилье.
– Если б ты стал офицером, то… – начал было мистер Коэн, но сын перебил его:
– Я предпочитаю летать с Ламбертом, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно вежливее.
– Не сердись, Симон, – вмешалась мать. – Мы ведь не говорим о том, чтобы ты перестал летать.
– Дело не в этом, мама. Мне вовсе не нравится служить в военно-воздушных силах. Летать опасно и ужасно неприятно, и многие из тех, с кем я служу, довольно скверные люди. Теоретически, по крайней мере, я знаю свои обязанности и могу их выполнять, так что обо мне не беспокойтесь. Вам обоим надо наконец понять, что теперь я самостоятельный человек. Я буду жить и действовать так, как считаю нужным: без золотых запонок в манжетах, без ваших просьб о благосклонности ко мне начальства и даже без карманных денег. И самое главное – не присылайте, пожалуйста, больше никаких посылок.