– Спасибо, герр обер-лейтенант. Левенгерц проследил, как
Гиммель скрылся из виду за деревьями.
Стало заметно холодать, хотя и светило солнце. Порывы ветра налетали с северо-запада. Подойдя к офицерской столовой, Левенгерц взглянул на барометр: давление повысилось. Все указывало на то, что в ближайшие несколько дней будет отличная летная погода.
Большая столовая была залита солнечным светом. На стене в дальнем конце висели патриотические лозунги в призывы. Здесь же плакаты напоминали экипажам, как опасно вести неосторожные разговоры по служебным вопросам в общественных местах. Еще на одном плакате была нарисована летящая чайка, надпись под нею гласила: «Летчики! Это тоже ваш враг». Ниже висело фото поврежденного в столкновении с птицей самолета.
Два офицера из истребительной эскадрильи Левенгерца пили кофе.
– Разрешите присоединиться к вашей болтовне за чашкой кофе, – сказал Левенгерц, присаживаясь к их столу.
– Нужно изменить всю систему оценок и поощрений, – говорил лейтенант Кокке, молодой летчик из Берлина.
Левенгерц, заметив его грязную серую рубашку и нечищеные сапоги, решил сделать ему замечание в более подходящее время.
– На Восточном фронте, – говорил Кокке, – любой дурак может сбить десяток самолетов в день.
– В то время как мы тут соревнуемся, кому первому выпить захочется, – пожаловался Беер, мрачный низкорослый лейтенант из Регенсбурга.
Официант доставил на стол кофейник со свежим кофе.
– Кофе, герр обер-лейтенант?
– Спасибо, Кокке, – ответил Левенгерц. Он обратил внимание на то, как бородатый лейтенант наливает кофе в кружки. У него были музыкальные руки. Кокке хотел стать профессиональным пианистом, во война прервала его учебу. Теперь карьера, о которой он когда-то мечтал, стала для него недоступной. Кокке налил Левенгерцу кофе и вызывающе улыбнулся. Некоторые утверждали, будто молодой берлинец был платным агентом-провокатором гестапо. Левенгерц подозревал, что этот слух распространил сам Кокке, чтобы оправдать свою постоянную критику гитлеровского режима и его методов.
– За наши Рыцарские кресты! – произнес Левенгерц.
– За ваш я не пью, – сказал, Кокке, улыбаясь. – Если этот крест сейчас уже не в пути, значит, командование решило больше не награждать ими.
Левенгерц ответил на комплимент благодарным кивком, допил кофе и поднялся. Уже кивнув им на прощание, он обратил внимание, что лейтенант Беер одет в черную кожаную куртку на молнии, бриджи и сапоги.
– Уж не намерены ли вы лететь в этих сапогах, герр лейтенант?
– Нет, командир.
– То-то! На этот счет есть указание. Медицинская служба доложила командованию, что при ранениях ног, если раненый носил плотно облегающие сапоги, помощь оказывать очень трудно.
– Я читал вашу памятную записку, командир, – сдержанно ответил Беер.
– Отлично. Тогда все ясно. До свидания, господа!
Оба кивнули ему головой.
– Шельмец, изображающий из себя покровителя, – проворчал Беер.
– Можно мне процитировать тебя где-нибудь? – осведомился Кокке.
В фойе столовой Левенгерц встретил несколько офицеров, пришедших на второй завтрак. Он поприветствовал каждого из них едва заметным кивком головы и взял свою форменную фуражку у дневального по гардеробу. В фойе стояли мягкие кожаные кресла и низкие столики с разложенными на них газетами и журналами. На краю одного из кресел, явно нервничая, сидел Блессинг. Этот человек отвечал за вольнонаемных работников на аэродроме. Рядом с ним читал «Дойче цайтунг» пожилой мужчина в штатском костюме. Блессинг слегка коснулся колена соседа. Тот опустил газету и выглянул из-за нее. Блессинг кивнул в сторону Левенгерца.
Пожилой человек взял мягкую шляпу и кожаный портфель, встал с кресла и подошел к Левенгерцу с печальной улыбкой.
– Обер-лейтенант Виктор фон Левенгерц? – спросил он.
Пожилой человек пристально и спокойно смотрел на Левенгерца сквозь очки в золотой оправе. Его глаза были влажными, как у всякого пожилого человека, но очень живыми и несколько настороженными. Блессинг старательно поприветствовал Левенгерца на расстоянии, а пожилой мужчина протянул ему руку. Когда они обменивались рукопожатием, пожилой мужчина произнес «Хайль Гитлер» таким безразличным тоном, каким говорят о погоде. Он еще раз печально улыбнулся и представился:
– Фельдфебель доктор Ганс Штаркхоф, военная разведка.
Штаркхоф явно наблюдал, как будет реагировать Левенгерц на его низкий чин и нацистское приветствие, сопровождаемое легким гражданским пожатием руки. Его интересовала также реакция Левенгерца на слова «военная разведка». Такой метод неожиданного представления Штаркхоф часто использовал много лет назад, когда работал адвокатом по уголовным делам в Гамбурге. Однако со стороны Левенгерца не последовало никакой реакции, но у Штаркхофа была еще одна карта:
– Вероятно, я должен был представить… – Он повернулся к Блессингу.
– Фельдфебеля Блессинга я уже знаю, – холодно сказал Левенгерц.
– О да, совершенно верно, поэтому-то я и должен сообщить вам, что Блессинг тоже работает на нас.
– Могу я посмотреть ваше удостоверение личности? – спросил Левенгерц.
– Увы, мы не носим с собой никаких документов, кроме вермахтовского пропуска, но вы можете позвонить ко мне на службу, если вас что-нибудь волнует.
– Меня ничто не волнует, – буркнул Левенгерц.
– Отлично. – Штаркхоф махнул рукой в сторону двери: – Давайте выйдем. На свежем воздухе вам, возможно, будет лучше… – Он надел шляпу и вышел на яркий солнечный свет. – Похищен секретный документ, герр оберлейтенант, – сказал Штаркхоф, когда понял, что Левенгерц первым разговор начинать не намерен. Помолчав немного, Штаркхоф добавил: – И у нас нет сомнений относительно того, кто именно похитил этот документ.
– Я полагаю, – медленно произнес Левенгерц, – что вы пришли сюда вовсе не для того, чтобы хвастаться передо мной своими успехами.
– Совершенно верно, – согласился человек в штатском. – Мы, несомненно, оценим вашу откровенность в содействие.
– Что касается откровенности, то мы, разумеется, будем откровенны в любом случае, – заявил с едва заметной иронической ноткой Левенгерц. – А вот относительно содействия… Пока, вы не выскажетесь яснее, мы не в состоянии судить, принесет ли оно какую-нибудь пользу.
– Дорогой коллега Левенгерц, – возразил Штаркхоф, – вам следовало бы быть более обходительным с таким пожилым человеком, как я. Похищен секретный документ, и его надо во что бы то ни стало вернуть на место.
– Вот медицинская часть, герр доктор, – вмешался Блессинг, показывая на домик.
– Документ был похищен из этого дома, – объяснил Штаркхоф Левенгерцу. – Мы знаем, кто похитил его, но не имеем…
– … улик, – закончил фразу Левенгерц.
– Совершенно верно, – подтвердил Штаркхоф. – Преступник сначала незаконно овладел документом, а похитил его позже.
– Если это означает, что кто-то сначала где-то спрятал его, а потом пришел за ним, то почему бы не сказать об этом более ясно? У вас нет этого документа, следовательно, вы не поймали вора на… – Левенгерц не закончил фразы.
– Вы хотите сказать: на месте преступления, дорогой друг? Что ж, вы смело можете сказать это. – Быстро повернувшись, Штаркхоф добавил: – С поличным, дорогой Блессинг.
Блессинг улыбнулся. Трудно было догадаться, кого Штаркхоф хотел поставить в дурацкое положение: Левенгерца или Блессин га. Левенгерц спросил:
– Кто-нибудь из моей эскадрильи?
– Унтер-офицер Гиммель, – произнес Блессинг.
– Гиммель? – удивился Левенгерц. – Ну что вы, не может быть! Я готов поручиться за него собственной головой.
– Не слишком ли это поспешное заявление, герр обер-лейтенант? – подчеркнуто спросил Блессинг.
Некоторое время они шли молча. Потом Штаркхоф заметил:
– Конечно же нет. Герр обер-лейтенант сказал так потому, что они товарищи по оружию.
– Гиммель – отличный летчик, прилежный работник и вполне лоялен, – сказал Левенгерц.
– Дорогой коллега Левенгерц, – нудно произнес Штаркхоф, – судить в этом случае не вам. Мы считаем – и имеем все основания для этого, – что документ из медицинской части украл Гиммель. Мы просим вашего содействия только для того, чтобы вернуть этот документ на место.
– Каким же образом я могу помочь вам?
– Благодарю вас. Вчера вечером этот документ был в прикроватном шкафчике унтер-офицера Гиммеля. Сегодня утром, когда Блессинг прибыл в домик, чтобы арестовать Гиммеля, того на месте не оказалось. Документа в шкафчике тоже не было. Единственным, с кем Гиммель встретился сегодня утром, были вы…
– Что же, по-вашему, Гиммель сделал?
– Возможностей очень много: он мог выучить содержание документа наизусть и затем уничтожить его; он мог надежно спрятать его, с тем чтобы изъять документ из тайника позднее, и, наконец, мог передать его своему сообщнику.
– Неужели вы серьезно считаете, что Гиммель шпион?
Штаркхоф пожал плечами.
– А как он мог получить доступ к этому документу? – спросил Левенгерц.
– Видимо, случайно. Четырнадцатого числа текущего месяца Гиммель проходил обычный медицинскнй осмотр. Когда он зашел в кабинет начальника медицинской части, чтобы подписать свою карточку, документ лежал на столе начальника.
– Улика весьма косвенная, – сказал Левенгерц.
– Я придерживаюсь иного мнения, – заявил Блессинг.
– А я склонен согласиться с Левенгерцем, – вмешался Штаркхоф. – На основании такого доказательства уверенного обвинения не предъявишь. Начальник медицинской части был, бесспорно, неосторожен. Секретные документы надо держать в сейфе. – Он пристально смотрел на Левенгерца. – Ну, ничего! Если преступник будет уличен, а документ – возвращен на место, то необходимость вовлечения в это дело тех или иных сослуживцев Гиммеля или старших офицеров отпадет. Вы понимаете, меня, герр обер-лейтенант?
– Да, понимаю.
– Отлично. Командир части был настолько любезен, что проявил интерес к нашему делу. Если вы не возражаете и у вас есть время, зайдемте к нему, герр оберлейтенант.